Ванг Во, верховная жрица Арены, явилась во двор к утренним поединкам.
Рук не сразу заметил ее. Мышонок, казалось, уже целую вечность колошматил по его щиту бронзовым мечом. В этой схватке Руку полагалось отрабатывать уклонения, уходы, тактические отступления. А он вместо того наступал. Тяжесть ударов отгоняла, хотя бы на миг, ужас и сомнения. Он только тогда почувствовал, как вымотался, когда Коземорд прервал схватку. Тогда Рук согнулся, оперся на щит. В голове стоял звон. Переведя дыхание, он непослушным пальцами отстегнул пряжки ремня, сбросил с локтя мертвый груз, распрямился и встретил внимательный взгляд жрицы. Такими глазами болотный коршун рассматривает полевую мышь.
– Ну что? – спросила она. – Позаботилась о вас ваша богиня?
За месяцы плена Рук не раз видел ее у круга, но впервые с того утра на старом корабле жрица обратилась прямо к нему.
– Мы живы, – ответил он.
Задумчиво кивнув, Ванг Во перевела взгляд на Бьен. Та в нескольких шагах от них отрабатывала с Тупицей удары копьем.
– Я так и сказала Гао, когда он вас притащил: вы из тех, кто выживает. – Она еще немного посмотрела и повернулась к Талалу. – А ты что? Как тебе здесь против лагеря кеттрал?
– Меньше плавания, – пожал плечами солдат. – Больше грязи.
– А с мячом как? – спросила она, указав глазами на железный груз у его ноги.
– Примерно как и следовало ожидать.
Жрица склонила голову набок, взглянула искоса.
– Ты и вправду лич?
– Нет, – ответил Талал. – Теперь можно мне его снять?
– Нет, – покачала головой жрица.
– Давай дальше, – вмешалась Чудовище, разглядывая Ванг Во из-под спутанных, пропотевших косм. – Спроси-ка, как дела у меня.
– Как у тебя дела? – подняла бровь жрица.
– Я хочу сменить мастера, драть его.
Коземорд скроил обиженную мину. Ванг Во заметила и сочно расхохоталась.
– Ты не понимаешь, как тебе повезло.
– Не помню, чтобы ты сюда спускалась и давала себя исколошматить в кровавую кашу.
– Никто больше него не добыл Достойным жреческих одеяний, кроме только Монашки.
– Монашка, – возразил Коземорд, – работает с более… качественным составом.
Ванг Во грубовато похлопала его по спине:
– Верь в себя, Козик. Если кто и способен превратить в злобных убийц пару жрецов-любовников, так только ты. – Она обратилась к остальным: – Из его Достойных трое побывали в дельте и вернулись.
Тупица сбил на затылок свою набрякшую потом соломенную шляпу и напоказ пересчитал взглядом остальных.
– Нас тут шестеро.
– Половина – неплохой счет, – пожала плечами Ванг Во.
– Плохой, – понуро отозвался Мышонок.
– Ну, – подытожила жрица, – скоро увидим, плохой или нет. Вы участвуете в отборочных боях. Через неделю.
Несколько мгновений никто не открывал рта.
– Которая тройка? – спросил наконец Коземорд.
– Обе.
– Обе? – заморгал он. – Чтобы все Достойные одного мастера принимали участие в отборочных… такого еще не бывало!
– Решусь истолковать твои слова как недовольство, – пожала плечами Ванг Во. – Очень жаль. Через неделю у них свидание на Арене.
– Дерьмо свинячье, – буркнула Чудовище.
– Не теряй веры, – улыбнулась ей жрица.
– В ваших кровожадных богов? – покачала головой Бьен.
Ванг Во взглянула ей в глаза:
– В любых, какие помогут тебе пережить этот день.
Женщина отошла в северный конец двора, а все еще долго молчали. Наконец тишину нарушила Бьен.
– Что еще за отборочные?
– Ни хрена себе! – рявкнула Чудовище. – Хоть бы притворилась, что ты местная!
– Не все горожане наслаждаются кровопролитием.
– Можешь не наслаждаться, но уши-то у тебя есть.
– Да, я о таком слышала. Думала, они проводятся в святые дни.
– Обычно прямо перед ними, – кивнул Коземорд. – Количество Достойных меняется год от года. Отборочные бои сводят число бойцов к сорока восьми.
– К сорока восьми?
– Шестнадцать троек. То есть пятнадцать боев, по пять на каждый святой день. Также отбор должен обеспечить… высокий уровень священных поединков.
– То есть никому не интересно смотреть на засранцев, которые дохнут от первого удара, – пояснила Чудовище.
– Напротив, – возразил мастер. – Домбангцы рвутся на отборочные бои едва ли не больше, чем на священные. В отборочных не такие строгие правила – и они грязнее.
– То есть именно такие, какие по нраву Ванг Во, – поморщилась Бьен.
– Верховная жрица ценит искусство боя, – покачал головой мастер. – Она считает, что неумелые бойцы… порочат благость святых дней.
– Так с кем мы будем драться? – угрюмо осведомился Рук.
– А вот это, – ответил ему Коземорд, – станет известно только утром отборочного дня.
Рук покосился на Бьен и перевел взгляд на мастера.
– С Кочетом и Змеиной Костью?
– Наверняка нет. Смысл отборочных в том, чтобы испытать тройки более… сомнительной жизнеспособности.
– Мне, – вставил Тупица, – неприятны сомнения в моей… жизнеспособности.
– Но это же хорошо? – вмешалась Бьен. – Значит, с самыми опасными противниками нам сражаться не придется.
Коземорд нахмурился:
– По-видимому, годы служения Эйре создали у тебя превратное преставление о «хорошем» и «опасном». Заверяю вас, отборочные – не повод для самоуспокоения. Мужчины и женщины, с которыми вы встретитесь через неделю, будут убивать вас с таким же рвением, как их более подготовленные соратники, и бронза их будет не менее остра.
43
Вопреки страхам Крысы и предостережениям Киля, они не увидели на берегу ни единого чудовища.
Вытащив из воды последнюю бочку, Гвенна позволила себе рухнуть на песок. Они с Чо Лу – самые сильные пловцы – шесть раз мотались до «Зари» и обратно, переправляя сперва бочки с провиантом и пресной водой, а затем и два оставшихся в трюме кеттральих яйца; Джонон, покидая корабль, умудрился почти все забрать с собой. Они проводили груз через полосу прибоя и передавали остальным, чтобы те относили к россыпи камней подальше от воды. Дхар усомнился, стоит ли возиться с яйцами.
– Мы потерпели крушение на пустынном и опасном берегу, – заметил он с глубокой усталостью в провалившихся темных глазах. – Так ли необходимы нам эти яйца?
– Ради этих яиц, – ответила Гвенна, – мы сюда и шли.
– Если погибнем, таская их за собой, легче никому не будет.
– Они, каждое, с каравай хлеба. Думаю, управимся.
– Иногда жизнь от смерти, – Дхар поднял почти вплотную сведенные два пальца, – отделяет не больше того. Уж вы должны это понимать. Нас часто губит не то, чего недостает, а то, от чего мы не сумели отказаться.
Гвенна собиралась ответить резко, презрительно, но прикусила язык.
– Это моя работа, – спокойно сказала она. – Мой дави.
Он бросил на нее долгий взгляд и кивнул:
– Берем яйца.
В нескольких шагах от них замученно хмыкнул Чо Лу.
– Рад, что вы договорились, – сказал он. – Я не для того лазил на ту скалу, чтобы бросить клятых цыплят на чужом берегу.
К тому времени, когда все припасы были уложены выше линии прилива, Гвенна совсем обессилела. Каждая жилка в теле, каждый мускул, каждое волоконце натянулись на разрыв. Будто мало ей досталось под килем, так еще выдержать шторм…
Однако она выдержала. И посматривала на свое тело с каким-то тупым удивлением. Пережило и килевание, и эту «хамакшу». Когда и как к ней вернулась прежняя сила?.. Впрочем, эта сила казалась не прежней. Не совсем такой. Гвенна робко заглянула внутрь себя, страшась найти там панику, засевшую в уголке сознания и готовую рвануть, едва догорит фитиль. Мысли ее, как и все тело, были стерты в кровь, растерзаны. Стоило позволить себе воспоминание о Пурпурных банях или о бое на корабле Дхара, страх и стыд снова обжигали ее, стягивали в узел внутренности, и на миг голова шла кругом. Лежа на прибитом волнами песке, она будто проваливалась в пустоту. Срывалась в пропасть внутри себя. Как в последний миг падения вместе с диким кеттралом, когда она знала – знала, что сейчас умрет, только теперь она не боролась и не вопила в падении, а отдавалась страшной невесомости, позволяла страху сомкнуться над головой. Столько недель в карцере она от него бежала, пряталась, не хотела признавать, но мрачная правда состояла в том, что страх стал частью ее существа наравне с упрямством, цепкостью и силой. Бежать от страха было как бежать от себя, а она уже набегалась через край.
На Островах был такой наставник, Урод Даррен, он вел дополнительные занятия по взрывному делу.
– Секрет взрывчатки, – сказал он однажды, – тот же, что секрет жизни.
Его звали Уродом, потому что он когда-то, много лет назад, не рассчитал длины фитиля и подорвался на собственном заряде. Та ошибка оставила ему полуоплавленное лицо и такое тело, будто с него содрали кожу, а мясо вскипятили. Гвенна считала, что подобные оплошности не делают чести взрывнику, но с другой стороны, как любил повторять Даррен: «Пока не сорвешься, не узнаешь, где обрыв».
У него был большой запас таких поговорок. Гвенна в свои тогдашние восемь лет не могла понять, мудрость они или чушь собачья.
– Что же это за секрет? – говорил Даррен, поднимая скрученную морщинистую полоску кожи на месте брови и беря в руки черную железную трубочку усовершенствованной «звездочки».
Гвенна вместе с другими кадетами заерзала, сдвинулась поглубже на сиденье, как будто это спасло бы кого от случайного взрыва.
– Секрет в том… – Даррен легонько постучал себя «звездочкой» по лбу, – что мир хочет развалиться.
Сидевший перед ней Валин покосился на Гента.
– И что бы это значило? – шепнул он.
У взрывника от ушей одни клочья остались, однако он услышал.
– Это, Валин уй-Малкениан, значит, что любой открывающийся тебе порядок… Это здание… – Он указал на потолок каземата, затем на проем стены, за которым виднелась гавань: – Тот корабль… Точное сложение человеческой фигуры…
Он с чуть заметной улыбкой окинул взглядом самого себя.