– Все это ежечасно держит осаду. Дай срок, балки перекрытий сломаются, корабль затонет, ваши мускулы одрябнут, мозг отупеет, и все рано или поздно обратится в прах. Так устроен мир. Здания не складываются сами собой, бревна не собираются в корабль, старое тело не молодеет. Ты, глядя на крепостную стену, видишь силу, может быть даже несокрушимую, но, по правде сказать, стена хочет рухнуть. Не ваша взрывчатка… – он легонько помахал «звездочкой», – сносит крепость. Взрывчатка дает маленький толчок. Мир довершает дело. Вот почему взрывать и сносить всегда быстрее и вернее, чем собирать и строить. Уничтожая, мы плывем по течению мироустройства. Тому, что разбито… это и людей касается.
Он поднял вверх свою изувеченную руку.
– …Тому, что сломано, мир редко дает собраться заново. По крайней мере, не в прежнем порядке.
Как видно, Урод Даррен был прав.
После Пурпурных бань в Гвенне что-то сломалось. Что-то еще сломалось в горах. Кеттрала она атаковала в полной готовности умереть, а когда не умерла… ну, женщина, что очнулась, избитая и окровавленная, на горном склоне, была уже не та, что бросилась на птицу. Уж наверняка не боец, командовавший когда-то крылом кеттрал.
Вопрос, чем же она стала.
Ответа у нее не было, но, открыв глаза, она поняла, что страх прокатился через нее – прокатился и ушел, как та буря.
Она медленно, нерешительно откинулась спиной на бочонки.
Крыса уже спала – свернулась рядом на песке маленьким промокшим комочком. Несколькими шагами дальше раскинулись легионеры. Бхума Дхар сидел, закрыв глаза и шевеля губами. Может быть, молился. Даже Киль прикрыл веки, но остался сидеть на песке, скрестив ноги.
– Выставить охрану, – пробормотала сама себе Гвенна. – Надо выставить часовых.
Еще не договорив, она сообразила: невозможно. Никто из них сейчас не годился в часовые. Ни один не совладал бы с сонливостью, да и в случае нападения с них не было бы никакого проку. Разве что она сама могла пока не отключаться, посторожить спящих. Гвенна шевельнулась, села прямо, нашла длинную заостренную щепку и тыкала себе в бедро, пока боль не разогнала усталость. На учениях она однажды пятеро суток обходилась без сна. Теперь в такое не верилось, но она бы и тогда не поверила, что выдержит. Она снова уколола себя щепкой и повернулась от моря, от прибоя, от накренившейся разбитой «Зари» к проклятому континенту.
Они высадились на крошечном серпе берегового песка между высокими утесами. Здесь было жарче, чем на юге – намного жарче, – а значит, они заплыли далеко на север, почти к самому экватору.
«Всего-то осталось полсвета», – подумала она, мысленно разглядывая карту Киля.
С кромки утеса над ними свешивались зеленые стебли; над обрывом нависали пальмы, что-то наподобие папоротников и спутанные лианы. С места на место порхали яркие птицы, искоса поглядывали на пришельцев, разбивали урчание лягушек и гул невидимых насекомых звонкими отрывистыми нотами песен. Бриз задул с берега, принеся смешение запахов: жизни, гниения и зеленого душного тепла.
Неудачно они высадились – прямо на краю драных джунглей.
А с другой стороны, все-таки высадились. Точнее сказать, разбились не враз. Сумели доплыть до суши. Странное дело, как перепутаны удача с неудачей: не расцепишь, не порвав обеих. Последняя мысль пришла к Гвенне уже во сне, пересилившем всю решимость не спать.
Проснувшись, она увидела солнце на западе, над самыми волнами, горячее и разбухшее от воды. Выбранившись, поднялась на ноги, пошевелила меч в ножнах, уныло стала осматриваться. Оказалось, все еще спят и никакого врага не видно, так что Гвенна немного расслабилась. Передвигая негнущиеся, больные ноги, спустилась к воде, окунула лицо, некоторое время промывала глаза и вытряхивала песок из волос, но скоро сдалась и снова повернулась к берегу.
Буря вынесла на пляж водоросли, плавник, дохлых рыбин, пяливших сухие мертвые глаза, и трех моряков. Гвенна закрыла глаза, устало втянула воздух, открыла и двинулась к распростертым телам. Ничего удивительного. Где-то должны быть и еще. Вероятно, еще много: одних повыбрасывало на берег в разных местах, других утащило на глубину. Кто-то мог выжить, добраться до суши там, где берег не слишком неприступен, но большинство смытых волнами не умели плавать и утонули. Она еще из карцера слышала вопли, прорезавшие свист ветра и молившие о помощи или о милосердии. Эти крики скоро обрывались.
Гвенна обвела взглядом морскую гладь. Море утихло, лаково блестело, уже не черное – сине-зеленое, теплое, заманчивое. Прибой и до колена не доплескивал. Трудно было представить, чтобы это самое море ярилось, топило людей у самого берега. Жестокая судьба: самую малость не дотянуть до спасения, а впрочем, надо думать, смерть всегда видится жестокой, как ни умирай.
Гвенна заставила себя осмотреть тела. В одном она узнала старого Генира – того, кто вел счет при килевании. Еще двоих не опознала. Они были страшно изранены – у одного пробита голова, другому острый риф или камень вспорол живот, – но море смыло кровь, и лица, наперекор жестокости гибели, были спокойны.
– Надо о них позаботиться.
Гвенна обернулась. Рядом стояли Дхар и Киль. Заговорил капитан манджари.
– Здесь море разроет любую могилу, – покачала головой Гвенна.
– Есть плавник. – Дхар указал на выброшенные морем стволы. – Как относятся ваши люди к сожжению умерших?
Ее люди? Почему-то это прозвучало странно. Кто ее люди? Эти погибшие моряки? Она их почти не знала. Они ее ненавидели, пальцем не шевельнули, когда Джонон запирал ее в карцер и протаскивал под килем. Ее ли это люди?
– Аннур велик. У нас чтят разных богов и по разным обычаям. – Гвенна пожала плечами. – Почти все, кого я знаю, предпочли бы гореть, чем гнить.
Буря, конечно, промочила большую часть валявшегося на берегу дерева. Им пришлось долго выискивать обломки посуше, те, что вынесло на песок до начала хамакши. Пока складывали костер, солнце утонуло в море, а спящие один за другим проснулись и, сморгнув сон, взялись помогать. К темноте они сложили груду высотой Гвенне по пояс и несколько шагов в длину.
Крыса смотрела на нее с застывшим маской лицом.
– Теперь тела, – устало сказала Гвенна.
Она всегда удивлялась, как тяжелеют мертвецы. Будто на место вытекшей из тела жизни приходило нечто иное: веское, неповоротливое, неподатливое. Ей представлялась застывшая в венах смола, обратившиеся в свинец кости, окаменевшая плоть. Алхимия смерти – превращение знакомого в пугающее и чужое. В сущности, все это не стоило труда. Люди, обитавшие под этой кожей, ушли. Где-то могли быть другие, выжившие – если хоть одна из шлюпок достигла суши, люди нуждались в воде, пище, убежище. Да и у тех, кто собрался на этом берегу, были потребности насущнее погребального костра. И все же долг перед мертвыми перевешивал разумные заботы о воде и укрытии.
Она разожгла костер, взяв у Паттика кремень и огниво; посмотрела, как искра падает в растопку, растет, вгрызается в сложенные дрова. К тому времени, когда огонь подступил к телам, языки пламени выросли длиннее ее руки. Загорелась одежда, потом тошнотворно зашкворчало мясо, кожа стала чернеть, обугливаться. Крыса стояла рядом с Гвенной, смотрела с яростной сосредоточенностью.
– Разве… – заговорил Паттик, – не знаю… не надо что-то сказать?
Гвенна хотела ответить, но тут ветер переменился, потянул дым ей в глаза, и с ним долетел издалека обрывок голоса. Слов она не расслышала, но узнала острый металл тона. И, прикрыв глаза, потянула воздух носом. Да, и пахло им: сквозь смрад смерти пахло его усталостью и решимостью, а сильнее всего – исчерна-красным гневом.
– Джонон жив, – сказала она, открыв глаза.
Дхар серьезно взглянул на нее:
– Откуда вы знаете?
– Слышу его. Не так уж далеко. – Она кивнула на вершину утеса. – Идет сюда. И не один.
– Мы не успеем потушить огонь. – Киль бросил косой взгляд на обрыв. – Он нас увидит.
– Не всех, – ответила Гвенна, оглядывая береговую полоску.
Она указала на гроты в основании скалы – неглубокие пещерки, выгрызенные приливом.
– Спрячьтесь, вы все. Он не может знать, сколько нас спаслось.
Чо Лу уставился на нее как на сумасшедшую.
– Чего это мы будем прятаться?
– Мы взломали карцер. Адмирал будет недоволен.
– Если бы не взломали, погибли бы.
– Он не для того нас бросил, чтобы мы выжили.
– Мне уже приходилось готовиться к смерти, – заметил Дхар, разглаживая усы.
– А как же ваш дави?
– Я – капитан флота Манджари, дважды отмеченный наградами императрицы. Я не стану зарываться в песок, как черепаха, или бежать от погони, как пес.
– Вы, остальные… – заикнулась Гвенна, обводя их взглядом.
– Нет, – отрезал Паттик; отблески огня перетекали по его лицу, но взгляд был твердым. – Мы остаемся.
Крыса крепко сжала ее руку.
Сверху донесся крик, оборвав спор.
Над собой Гвенна увидела аннурского солдата – имени не вспомнила, – ошеломленно тыкавшего пальцем в костер. Почти сразу рядом с ним показался Джонон, за ним – еще солдаты и моряки, общим счетом два-три десятка.
– Ну теперь уж поздно, – пробормотала Гвенна.
Вид у стоящих на обрыве был паршивый: изорванная одежда, помятые лица, вытаращенные глаза. Гвенна с досадой отметила, что Чент пережил бурю, и Лури, и Вессик. Она вполне представляла, как эти трое сбрасывают других в море, пробиваясь к шлюпке. Мрачная правда любого бедствия: выживают обычно жестокие, жадные, беспощадные. Таких и собрал вокруг себя Джонон. Настоящего оружия у них почти не было, но многие вооружились палками. То еще воинство, но их было трое против каждого из спасшихся с Гвенной.
Джонон довольно долго разглядывал их с обрыва, после чего указал на нее пальцем.
– Шарп и манджари убить, остальных связать.
– Убить? – Паттик, не понимая, взглянул на Гвенну. – Почему он хочет вас убить?
– Он не убить меня хочет, – устало пояснила она, – просто не хочет больше видеть меня в живых.