На корабле адмирала худо-бедно сдерживали порядок и обычай. Конечно, Джонон охотно подверг ее килеванию, которое с натяжкой сошло бы за законное наказание, но бессудных казней аннурский закон не допускал. А теперь «Заря» погибла, и всех их забросило на чужой берег, где их не достанет длинная рука империи.
Люди Джонона медлили. Насколько понимала Гвенна, не из совести и не потому, что боялись не совладать с ней, просто их задержал отвесный обрыв. Чтобы отыскать тропку вниз, пришлось сперва вырубить заросли.
– Как будем действовать? – спросил Чо Лу.
– А чего это ты на меня смотришь? – мотнула головой Гвенна.
– Я не… – Легионер забегал глазами от нее к Килю, к Дхару, снова к ней.
– Я вам не командир, – устало объяснила Гвенна. – А будь я командиром, приказала бы сдаться на милость Джонона. Вообще-то, я уже приказывала – прятаться. Вы не послушали.
– Мы можем драться, – сказал, взявшись за меч, Паттик. – То есть… вы же…
– Скажешь «кеттрал», я тебя сама убью, – оборвала она.
Паттик поморщился:
– Я хотел сказать, вы хорошо владеете мечом.
– Ты меня с мечом не видел.
– Нужно драться, – вмешался Чо Лу. – У нас оружие с «Зари». У них только дубинки.
– Нужно драться! – Крыса сверкала глазами, сжимала кулачки.
– Мы могли бы вступить в переговоры, – хладнокровно заметил Киль.
К тому времени первые солдаты Джонона ступили на песок. Они неуверенно переминались, помахивали дубинками, словно еще не привыкли к их тяжести. Чо Лу был прав – в некотором роде. Сталь против палок отчасти уравнивала шансы. Конечно, Киль – историк, Крыса – ребенок, и все они истощены. Пятеро взрослых против двадцати с лишком. Если выстроить своих у воды, обойти их со спины будет затруднительно, но бой получится мерзкий, кровавый. Погибнут люди. Много.
Джонон спустился последним, прошел между своими и остановился в десяти шагах от нее. Его лицо горело в отблесках костра. Он сохранил при себе кортик, но обнажать его не стал. Вместо этого взглянул на Гвенну, потом ей за спину, на костер с телами погибших.
– Вы не имели права трогать моих людей.
– Кроме нас, некому было.
В его зеленых глазах сверкали огненные блики. Ей на миг почудилось, что он готов смягчиться; может, захватит ее в плен, но отменит приказ о казни. Что ни говори, они были далеко от дома и, если не ошибались Киль и Крыса, в серьезной опасности. Едва ли разумно затевать тут бойню.
Если он не числит среди опасностей ее.
За плечом адмирала кивал Чент. Вессик теребил уродливый поясной нож. В его глазах Гвенна читала жажду справедливости – или чего-то, что сойдет за справедливость. Возможно, она была не права, когда напала на этих двоих на «Заре», но что ей еще оставалось?
– Убить ее, – повторил Джонон. – Остальных взять. Историк может оказаться полезным.
– Эти солдаты… – Чент облизнул губы.
– Позорят свое звание, – кивнул адмирал. – Но они могут нести груз. И с девочкой я не закончил.
К изумлению Гвенны, вперед выступил Паттик.
– Нет.
Джонон так стиснул челюсти, что непонятно было, как ему удается говорить.
– Мне следовало раньше разглядеть в тебе изменника.
Паттик дернулся, как от пощечины, но теперь вперед с клинком в руке рванулся Чо Лу. Гвенна ухватила его за плечо, оттянула обратно. Краем глаза она видела пустое, как небо, лицо Киля.
– Триста восемьдесят миль, – сказал тот.
Джонон обратил к историку взгляд завораживающей добычу змеи:
– О чем вы говорите?
– В этом направлении, – Киль указал на обрыв, – около трехсот восьмидесяти миль до северной оконечности Менкидока, и по меньшей мере половина пути лежит через зараженные земли.
Адмирал сощурил глаза:
– Вы не можете знать, где мы находимся.
– Напротив, – ответил Киль. – Эта точка на четыреста девяносто миль отстоит от обозначенного на моей карте мыса, формой напоминающего клык. Корабль вынесло на самый северный край залива.
– Откуда вам знать? – с угрозой добивался Джонон.
– Я, находясь в море, вел учет, – пожал плечами историк.
– Учет чему?
– Течениям, показаниям компаса, высоте и частоте волн, ветрам. Учитывал осадку и форму корабельного корпуса. Произвел вычисления.
– Вычисления…
– Математика, – кивнул Киль.
– Я знаю математику! – рявкнул адмирал. – Для вычислений нужны данные, а я их вам не называл.
– Расчеты дали несколько вариантов, – снова пожал плечами историк. – География свела их к одному. От этой точки до северного мыса триста восемьдесят миль – трудных миль через джунгли и через горы. Шансы выжить невелики. И будут намного ниже, если вы подорвете свои силы ненужным сражением.
– Ненужным? – Джонон протянул это слово, как нож по стали. – Ненужным? Передо мной, историк, мятежники! – Адмирал нацелил палец на Гвенну. – Она на каждом шагу нарушала мои приказы, подвергала опасности экспедицию, не говоря уже о блуде с манджари.
– Блуд… – Гвенна покачала головой. – Вам надо еще и шлюхой меня выставить? Изменницы мало?
– Кому вы служите? – глядя только на Джонона, спросил его Киль. – Императору или самому себе?
– Я служу императору, да воссияют дни ее жизни, – отчеканил Джонон, подтянувшись, – и буду служить ей до смерти.
– Ваша смерть ей не поможет, – равнодушно сообщил Киль. – Начав бой, вы, возможно, убьете командира Шарп и тех, кто ее поддержал, но с большими потерями для себя. Если вы лишитесь пятнадцати человек, кто понесет яйца? А если потеряете двадцать?
– Двадцать человек! – фыркнул Джонон. – От рук женщины, девчонки, манджарской шавки и пары предателей?
– Она кеттрал, – тихо напомнил Киль.
– Она – пустое место.
– Возможно, вы не обратили внимания, но она пережила килевание. И в одиночку, имея при себе только копье и кинжал, справилась с птицей.
Джонон беспокойно шевельнулся.
– Затеяв сейчас бой, вы победите, – рассуждал Киль, – но подвергнете угрозе выполнение задания. Мы далеко от дома, на опасном берегу. У вас есть дело, и не это дело. А потому я, адмирал, повторяю вопрос. Кому вы служите? Императору или себе? Своему долгу? Или гордыне?
Чент придвинулся к уху адмирала, зашептал. За плеском волн Гвенна едва разбирала гладкий, как шелк, голос.
– Этот историк просто болтун, адмирал. Мы легко с ними управимся.
– Давай, сучка, – заговорил Вессик, перебрасывая из руки в руку свой кинжал. – Поглядим, какого цвета у тебя кровушка.
– Отставить.
Гвенна смотрела прямо на адмирала и все равно не поверила ушам. И только когда он стал дальше цедить слова сквозь зубы, позволила себе тонкий ломтик надежды.
– Мы их перережем, – настаивал Чент.
– Отставить, – повторил адмирал. – Мы унесем яйца и предоставим изменников их судьбе.
На его лице застыла маска ярости. От него било гневом, презрением, бессильной злобой, но лжи Гвенна не учуяла.
– Надеюсь, они умрут на этом берегу, избавив нас от лишних трудов, – заключил Джонон.
– Учитывая опасности Менкидока, – ровным тоном ответил Киль, – наша смерть, каждого из нас, не просто возможна. Она наиболее вероятна.
44
Может, Адер уй-Малкениан и справлялась кое-как с работой императора, но вот художницей была безнадежной.
– Я всю ночь, – она кивнула на листки пергамента, – от полночного гонга до рассвета, рисовала цветы.
Судя по голосу, она не особо собой гордилась. И по виду тоже. Похоже, она и правда всю ночь, от полночного гонга до рассвета, малевала жуткие каракули.
Акйил взял первый попавшийся листок, изучил рисунок: лепестки кривые, стебель слишком короткий, тени – невнятная мазня. У них в Ашк-лане ребенок лет шести-семи нарисовал бы лучше. Конечно, в Ашк-лане дети лет шести-семи только и делали, что рисовали. Ну еще медитировали и бегали по горам, но большей частью рисовали. Адер же, по ее словам, впервые взяла в руки кисть.
– Долго мне этим заниматься?
Он мог бы предположить – тысяч пять рисунков, десять, – но подозревал, что такие догадки не улучшат настроения императора.
– Долго. Каждый из монахов испытывал трудности в том или ином предмете.
– Я не монах, а аннурский император. Мне редкий день выпадает время спокойно помочиться, не то что рисовать.
– Не я изобрел кента.
– Наверняка есть более быстрый путь.
Увидев пару недель назад Акйила, невредимым выходящего из кента, Адер с удвоенным прилежанием взялась за ученье. Пропало – почти пропало – изначальное недоверие, сменившись стальной решимостью. Акйил не сомневался: будь врата под ее дворцом кирпичной стеной, Адер бы ее прошибла. Увы, пустота под аркой оказалась неподатливей кирпича.
– Кшештрим так и задумали свои врата, чтобы человек через них не прошел, – покачал он головой. – Чтобы их использовать, вам надо научиться устранять в себе все человеческое. На такое за две недели не натаскаешь.
Он поймал себя на том, что сочувствует женщине. Император и дочь императора! Пока он боролся за жизнь в Ароматном квартале, ей слуги подносили все на золотой тарелочке. Пока он морозил себе яйца в Костистых горах, она жила – роскошнее не придумаешь. Ей, должно быть, и в голову не приходило, что некоторые вещи нельзя купить или вытребовать. К чести Адер, она не стала затягивать спор.
– Чем мне заниматься дальше?
– Продолжать, – указал на рисунки Акйил. – Только теперь рисуйте цветок перевернутым.
– Перевернутым?
Он кивнул:
– Ваша беда в том, что вы слишком хорошо представляете, как выглядит цветок. И рисуете свое представление, а оно заслоняет от вас действительность.
– Так мне что, подвесить клятый цветок вверх ногами?
– Да, чтобы мир снова стал вам незнаком.
Непрошено вспомнилась Тощая Краля: девчонка, памятная ему с детства, стала совсем другой, незнакомой женщиной. После карточной игры Акйил не возвращался в квартал, но события той ночи застряли в памяти, как рыбья кость в глотке – ни выкашлять, ни проглотить. Та девочка приходила к нему в кошмарах, когда он считал ее мертвой. А теперь, живая, она наяву преследовала его чувством вины: вина поскуливала под ногами, шумно дышала в ухо. Не сказать чтобы он понимал, что с ней делать. Краля его помощи не желала – это ясно. Может, и вовсе ничьей не желала.