– Мне не раз говорили, что у меня странное представление о забавах.
Акйил провел пальцем по буквам.
– Что тут написано?
– Трудно перевести слово вне связи с другими, – нахмурилась Гелта. – Ближе всего, пожалуй, будет «необходимость». То, что должно случиться. Или «будет» во фразах вроде: «Будет зима» или «Ты будешь покойником». Точнее всего, наверное, «неизбежность».
– Странные сантименты для бесчувственного народа – давать оружию имена.
– Когда всякое оружие действует примерно одинаково, имена ему не нужны. А когда каждое обладает своими неестественными силами, лучше их четко обозначить.
Акйил поразмыслил. Адер в свое время говорила, но он не принял всерьез ее предупреждения о том, что опаснее всего для грабителя древних крепостей может оказаться добыча.
– Как я полагаю, – рассуждала тем временем Гелта, – ты мне его принес в надежде продать?
Он кивнул. Наконец дошло до понятных ему материй.
– Сколько?
– Я надеюсь, вы назовете справедливую цену.
Гелта подняла бровь:
– Неудивительно, что ты одет в лохмотья.
Акйил только улыбнулся. Он представления не имел, сколько может стоить такой кинжал. И Гелта об этом знала. Но еще она знала, что в городе найдутся другие торговцы древностями. Конечно, за ней была сила, позволявшая попросту присвоить кинжал, но она слыла честной женщиной: могилы, может, и случалось грабить, но не живых людей. Если нож ей нужен, она за него заплатит. Вопрос – сколько.
– Неповторимое изделие, – заметил Акйил. – Возраст, происхождение, предназначение неизвестны…
– Сто золотых солнц.
Немалые деньги, но он пропустил названную сумму мимо ушей. Он всматривался в лицо Гелты, в наклон ее головы, следил за частотой дыхания и биением жилки на горле. Наблюдал, а потом, как учили его хин, вылепил свой разум по образцу ее. В ней были алчность и желание эту алчность скрыть.
– Тысяча, – покачал он головой.
Она расхохоталась столь непомерной цене.
– Боюсь, ничего не выйдет.
Но Акйил в ее лице и осанке читал другое. Она хорошо таила свои чувства, и все же где ей торговаться с хин…
Он встал и подтянул к себе по столу кинжал.
– Приятно было познакомиться.
– Хорошо, – вскинула она ладонь. – Пятьсот.
Акйил снова покачал головой:
– Не будем морочить друг друга. Я мог запросить больше тысячи – вы бы заплатили. Но хин начисто отучили меня жадничать.
Гелта, фыркнув, откинулась в кресле и горестно присвистнула.
– Кто ты такой?
– Простой монах, мне много не нужно.
– Так эта тысяча пойдет на новый балахон?
– И на здоровую овощную диету, – улыбнулся он.
– А что, твой покойный настоятель ничего больше не припас у себя в дупле?
– Если вспомню что-то еще, – ответил Акйил, представив полный оружия зал, – вы первой об этом узнаете.
В чердачной комнатушке «Волчьей головы» было шумно, грязно, сумрачно и тесно. Весь день и полночи гудели голоса в общем зале, а в те несколько часов, когда гостиница затихала, обычно не спал Йеррин: бродил по комнате, бормотал себе под нос, пересчитывая пауков или наблюдая в окошко за полетом летучих мышей. Неподвижный воздух не остывал даже в самые прохладные дни, одеяла кусались, в матрасах были комки. И все же Акйилу здесь было спокойно, как нигде в городе, – настолько спокойно, что он без опаски достал из-за пазухи тяжелый кошелек и высыпал золото на постель.
Конечно, он принес сюда не все монеты. Большей части, по правде сказать, и не увидел. Гелта вручила ему запечатанное письмо, которое он передал человеку с каменным лицом в каменной цитадели банка Двух Львов. По этому письму ему готовы были выдать всю сумму, тысячу золотых солнц, но Акйил взял только полсотни – для проверки.
Только полсотни!
Небывалые деньги. Все равно что носить в кармане полсотни звезд. Ребенком он бы задохнулся от восторга при виде такой золотой россыпи. Но сейчас, оглядывая раскатившиеся по одеялу монеты, не ощущал ничего, кроме холода. Посидев немного, он сгреб деньги, высыпал обратно в кошелек и рухнул на кровать.
Йеррин, поджав под себя ноги, сидел в нескольких шагах и разглядывал половицы.
– Что там под ними? – не выдержал наконец Акйил.
– Все, – ответил монах.
– Вроде как маловато места для всего.
Йеррин не поднял глаз.
– Время все перемалывает в пыль. Пыль собирается под половицами.
Акйил вдруг разозлился. Не то чтобы ему неприятно было видеть старика довольным, но больно уж странные и неправдоподобные вещи доставляли тому удовольствие. Неужто и вправду можно наслаждаться, упершись глазами в пол и час за часом изучая пылинки? Что такое он видит, чего Акйил в жизни не замечал?
– Чего ты хочешь, Йеррин?
– Я не хочу.
– Каждому чего-то да хочется, даже хин.
– О, там, внутри, есть желания. – Йеррин указал на себя. – Но ко мне они не имеют отношения.
– Кто же тогда желает?
– Никто. Желание есть желание, оно во мне не нуждается.
– Камень ничего не желает, – заметил Акйил. – Пыль не желает. Желают только люди.
– Желания облепляют людей, как пиявки, – покачал головой Йеррин. – Но пиявка – не человек.
В этих словах было больше смысла, чем обычно у Йеррина. Обычно в его словах смысла вовсе не обнаруживалось.
Акйил с трудом поднялся на постели. От долгой неподвижности его разбирал зуд, так всего и дергало. Он глотнул воды из кувшина у кровати, выглянул из окна на улицу: приставленные Адер громилы на месте. Они распекали его за побег, пока Акйил не напомнил, что не его вина, если они потеряли его в толпе, и не ему надерут задницу, если об этом узнает император.
– Я прогуляюсь немножко, – сказал он. – Проветрю голову.
– Принеси персиков, – отозвался Йеррин.
Акйил закатил глаза. Денег у него сейчас хватило бы на телегу персиков, на целый персиковый сад, но Йеррин-то о том не знал. Он никогда не принимал во внимание, что здесь не Ашк-лан, здесь за все надо платить. В том числе за персики.
– Не ты ли сейчас сказал, что ничего не хочешь?
– Я не хочу, – пожал плечами монах. – Но желание есть желание.
49
Джонон отощал со времени их первой встречи на палубе «Зари». Отощал, заострился, истончился, как слишком долго бывший в работе нож. Глаза блестели чуть ли не лихорадочно, ярко отражали свет костра. Он не захотел сесть, расхаживал взад-вперед по занятому лагерем низкому пригорку, снова и снова нащупывал пальцами рукоять кортика, стремительно оборачивался на каждый треск ветки и каждый птичий крик, впивался взглядом в заросли.
Его люди – сколько их осталось – выглядели такими же издерганными. Чент выжил, и Вессик тоже, и Лури, а еще легионер по имени Хэвел и двое моряков, братья Булт и Раммель. Хэвел, сразу видно, сломался. Едва вступив в лагерь, он рухнул наземь и тихо плакал себе в бороду, пока остальные забивали дополнительные колья в редкий частокол. Маленькая команда Гвенны настороженно поглядывала на пришельцев, но людей Джонона явно не тянуло больше в драку. Они все поглядывали в ту сторону, откуда пришли, и смердели ужасом.
– Яйца мы сохранили, – сказал адмирал, указав на принесенные его людьми мешки, в которых угадывалась округлая цельная скорлупа. – Мы еще сможем исполнить приказ.
– Забудьте вы хоть на полвздоха о приказах, – покачала головой Гвенна. – Что с остальными?
Джонон глянул на нее, оскалив зубы, и заговорил, словно через силу:
– Эйген пропал в первую же ночь. – Он скользнул глазами от Гвенны к Килю и Дхару и поспешно отвел взгляд. – Он стоял на часах, но ни звука не издал. Я решил, что он дезертировал, но на выходе со стоянки мы наткнулись на его шлем. Добрая раалтанская сталь сплюснулась, как яичная скорлупа.
– А следы? – спросила Гвенна.
Джонон скрипнул зубами:
– Нашим следопытом был Эйген.
– Тот, кто способен целиком уволочь человека, оставляет заметные следы.
– Я всю жизнь прослужил на Западном флоте, а не шарил в поисках отпечатков лап по незнакомым джунглям.
– Может, и не лап, – покачала головой Гвенна. – Может, чего куда более скверного.
Гвенна с удивлением заметила, что с прибытием Джонона ей полегчало. Идущие по следам смертоносные габбья не радовали, зато отвлекали ее от зверей, рыскавших в ее душе: гнева, голода и жажды крови. Смерть солдат, неизведанная местность, ограниченные припасы – это то, с чем ее учили иметь дело.
Джонон замер, впившись в нее глазами. От него вдруг остро запахло подозрительностью.
– Вы знаете, кто это сделал.
– Откуда мне знать, во имя Хала?
– Вы не удивлены.
Гвенна покачала головой:
– Я чуть не полгода слышала, какая Менкидок сраная дыра, безумная и кишащая чудовищами, откуда живым не возвращаются. С чего бы мне удивляться?
Ее пальцы сами собой поползли к рукояти меча. Гвенна спохватилась, вернула их на место.
Рядом шевельнулся Киль.
– Вы видели животное? – негромко спросил он.
Гвенна впилась глазами в Джонона. Ей было показалось, что он сейчас выхватит свой кортик, но адмирал, вздрогнув, повернулся к историку.
– Мельком. Он появлялся не только ночами. Берина выхватил их цепочки средь бела дня. Двое моряков видели. Сорн описывал нечто напоминающее паука. Джи сказал – каракатица.
– Они здесь? – Гвенна окинула взглядом его поредевший отряд.
Джонон стиснул зубы:
– Они чуть не разодрались, споря, что это было. В ту же ночь Сорн убил спящего Джи. Задушил и вырвал ему глаза. Кода мы подоспели, он хохотал и орал, что Джи глаза ни к чему, все равно они у него слепые.
– А что с Сорном? – спросила Гвенна.
– Я его казнил.
– Больного, – вставил Киль.
Джонон стиснул кулаки:
– Что творит эта страна с моими людьми?
– То же самое, что с вами и с нами, – ответил ему Киль. – Она всех… раздувает.
Джонон тряхнул головой, покосился через плечо на жалкие остатки своей команды: люди жались к огню, не вкладывая клинков в ножны, и все всматривались в темноту.