Лагерь зашевелился. Скоро все встанут. Скоро все узнают, что у них с припасами.
– Я видела Талала, – сказала Гвенна. – Сперва во сне. Потом… во сне наяву, на ходу.
Киль медленно кивнул, но не ответил.
– В первый раз он шел по песку, прикованный к железной гире. – Она сама не знала, зачем рассказывает, но остановиться не могла. – Потом он бился на арене с каким-то совсем незнакомым человеком. Как живой. Я чувствовала, что он живой, будто вовсе не умирал.
– Возможно.
Гвенне хотелось разрыдаться, хотелось перерезать пустослову горло.
– Что это вы говорите?
– Возможно, так и есть.
– Он погиб. Его убили. Зарезали на ступенях Кораблекрушения.
– Вы видели его смерть?
– Лазутчики Фрома видели, – неуверенно мотнула она головой.
– А какого вы мнения о разведке Фрома?
Кулаки у нее сжались так, что хрустели суставы. Из груди бурей рвался вопль.
– Сон – не явь. Здесь все лжет!
– Не все, – обронил Киль.
Она закрыла глаза, всмотрелась в сражающегося Талала, потом перевела взгляд ему за спину. Она узнала шаткие деревянные лесенки. Это на Арене в Старой гавани, где верховные жрецы устраивают кровавые состязания. Если Талал уцелел, если его не убили, он, пожалуй, мог попасть туда. Его могли заставить сражаться во славу их чокнутых богов. И конечно, заковали бы, понимая, как он опасен. И человека, прикрывавшего ему спину, она знать не могла. Надежда обжигала, как чумная горячка.
– Вдруг он выжил. – Открыв глаза, она увидела, что Киль ей кивает. – Или это сраный трюк, новый приступ заразы.
Он опять кивнул, будто ответ был ему безразличен.
Гвенна заскрипела зубами.
– Ну, Шаэль меня побери, если сдохну, пока не узнаю, где правда.
На следующий день они потеряли Булта: вот он прорубается сквозь заросли, а вот за деревьями раздается хруст костей. Пока Гвенна оборачивалась, его порвали пополам. Туловище пропало. Остались еще подергивающиеся в кровавой луже ноги до бедер. Не с кем было драться, некого догонять, не от кого бежать и сдаваться некому. Просто ноги. Куски мяса, только что бывшие человеком.
В ту ночь никто не думал ложиться, хотя солнце давно село. Казалось бы, все опасаются леса, все начеку, готовы встретить новую атаку, но невеселая правда состояла в том, что с такой же опаской все косились друг на друга, будто самая страшная угроза уже проникла в лагерь. Кто-то шепнул, что видел горящие в чаще глаза. Другие уверяли, что за ними охотится не одно чудовище, а целая стая. К полуночи снова едва не дошло до драки – каждый доказывал свое, описывая чудище, которого в глаза не видел, пока Гвенна не разогнала спорщиков. Чо Лу с Паттиком сели спина к спине и вглядывались в темноту, а Чент с Вессиком и Лури стаей голодных псов рыскали вокруг.
Гвенна хотела уложить хоть Крысу, но девочка отказалась уходить в палатку.
– Здесь, – сказала она. – Здесь с Гвенна Шарп.
Пришлось Гвенне сесть, позволив Крысе пристроиться рядом.
– Берегись, – прошипела та, глядя на Чента. – Берегись плохой.
– Знаю, Крыса, – кивнула Гвенна. – Я берегусь.
Яростной бдительности хватило ненадолго: веки у Крысы сомкнулись, ее сморила усталость, и девочка склонилась на колени Гвенне. Гвенна хотела ее подвинуть – ужасно неудобно она лежала, – но остановила себя. Среди больного, сплюнутого Шаэлем мира только тяжесть детского тела казалась настоящей. Все кругом уплывало, а неглубокое, ровное дыхание девочки связывало мир воедино. Вытянув короткий клинок, Гвенна положила его рядом. Если придется драться, придавившая ее к земле Крыса помешает, но все равно от драки до сих пор было мало толку.
Она нерешительно опустила руку на детское плечо. Девочка отощала даже в сравнении с днями в карцере – сказались джунгли, бесконечный путь и скудный паек. Если она выглядела дикаркой, когда они впервые увидели ее в пустом городе, то теперь – вдвое. Гвенна выпутала из свалявшихся волос прутик, потом колючку, потом раздавленного жучка. Безнадежно – вся голова превратилась в грязный пропотевший колтун, – и все-таки Гвенна не оставляла своего занятия. Ей пришла мысль, что никогда раньше она не занималась таким делом. Видела, может, ребенком, может, в праздничные дни, как родители приглаживают или расчесывают волосы своим детям, но отец у нее был лысым, а старшие братья чему только ее не учили: наточить ножи, подковать лошадь, убить ежа, – но волос никогда не касались. Гвенна час за часом, прядь за прядью разбирала спутанные кудряшки, пока в просвет ветвей не заглянула луна. Тогда она замерла, заглядевшись в бледное личико Крысы. И впервые за много дней почти почувствовала себя человеком.
А потом услышала шаги.
Она напряглась, перенесла руку от детских волос к рукояти меча. За краткий миг безумие болезни снова запустило в нее свои когти. Она готова была оттолкнуть Крысу и вскочить, но Джонон заговорил раньше:
– Я не убить вас задумал.
Звук голоса и запах показывали, что он стоит в нескольких шагах за спиной.
Слово «убить» отозвалось в Гвенне странным волнением. Как ей хотелось, чтобы он попробовал: бросился на нее, дал хоть малейший повод…
Крыса забормотала во сне, шевельнулась, обхватила ее колени, и возбуждение улеглось.
– Тогда лучше не стойте у меня за спиной.
Джонон хмыкнул и переступил так, чтобы она его видела. В руке он держал мех с водой, но другая все тянулась к кортику, словно ей чесалось ухватить оружие.
– Что вам надо? – спросила Гвенна.
Он поморгал, уставившись на нее, словно не ожидал здесь увидеть, и покачал головой. Утер пот со лба и глотнул воды из меха.
– Оно нас убивает, – сказал он. – Габбья.
Гвенна кивнула. Не дождавшись ответа, адмирал снова покачал головой.
– Больше десятка людей, моих людей, растерзаны в клочья. – Он разглядывал свои руки, словно это они рвали людей на части.
– Киль сказал, – отозвалась наконец Гвенна, – что выше в горах станет лучше. Еще два дня. Или три.
– Через три дня нас в живых не останется. Все украсим гребаные деревья кровавыми ленточками.
Гвенна подумала, что впервые слышит от него бранное слово. Впрочем, он только раз повысил голос и тут же перешел на полушепот:
– Я не могу этого допустить.
– Бывает, дело дерьмо, и поправить его не в ваших силах, – ответила Гвенна.
– Вот как вы себя успокаивали? – уставился на нее адмирал. – Когда потеряли птицу. Когда погубили своих солдат. Дело дерьмо, и не в ваших силах его поправить?
Она готова была ощутить в себе подступающую ярость. А нашла только бескрайнюю пустоту.
– Что бы я себе ни говорила, все равно. Мертвых не вернешь.
– Я не смирюсь! – Джонон рычал сквозь оскаленные зубы, как попавший в капкан зверь. – Я с этим не смирюсь.
Он прожег взглядом темноту вокруг.
– Если бы вам можно было вернуться, – забормотал он, – пожертвовать собой для спасения своих людей, вы бы это сделали?
– Вернуться невозможно.
– Вы бы это сделали?
– Да.
Он кивнул, отпил большой глоток и еще, еще, пока она с ужасом не осознала происходящего.
– Вы пьете воду!
Джонон кивнул, не отрывая взгляда от джунглей.
– Она вас погубит. Сведет с ума.
– Я и так сумасшедший. Мы все сумасшедшие. А вот это… – Он встряхнул мех, оглядел его и засмеялся. – Делает меня сильным. Быстрым. Я уже чувствую.
– Это превратит вас в чудовище.
Адмирал развернулся к ней лицом. По его щекам струились слезы.
– И хорошо. Хорошо! Потому что человеком… – Он провел пальцем по лацкану грязного мундира, поднял дрожащую руку, тряхнул головой. – Человеком я не в силах победить ту тварь. Мои люди гибнут, а я не могу их спасти.
Гвенна, покачав головой, крепче прижала к себе Крысу.
– Бывает, людей не спасти.
Джонон долго смотрел на нее, потом подтянулся, смахнул слезы, сложил губы в хищную улыбку.
– Слова труса. – Он сплюнул себе под ноги. – Как и следовало ожидать.
Деревья кончились внезапно. Только что на них давил лес, и вот ветки уступили просторному, холодному, голубому небу и блистающим пикам. В первое мгновение в жилы Гвенне хлынуло облегчение. После стены стволов и лиан она наконец видела, куда идет, могла оценить местность и таящиеся в ней угрозы. Но облегчение тут же прокисло, едва она поняла, что болезнь по-прежнему с ней, шевелится под кожей, буравит мозг.
– Так вот они, горы, – пробормотал Джонон.
С тех пор как он впервые выпил отравленной воды, миновала половина недели, и за это время адмирала совсем обтянуло, мышцы на руках, плечах, груди ссохлись, полосками проступали сквозь кожу. Пальцы скрючило в когти. При всем при том в голосе его звучала пугающая бодрость, глаза блестели остро, словно ножи, – совсем как у хищника, встретившегося наконец с добычей.
– Надо подниматься выше, – сказала Гвенна. – Там нет заразы.
– Как вы спешите! – сухо, без капли веселья рассмеялся Джонон. – Куда подевалась бесстрашная кеттрал?
– Бесстрашной я не была, даже когда была кеттрал, – покачала головой Гвенна.
– Какое разочарование!
– Разочарование было, – ответила Гвенна. – Бесспорно, было.
– А теперь нет? – вздернул бровь Джонон.
– Я привыкла.
– К страху или к разочарованию?
– К тому и другому.
Адмирал снял с пояса мех.
– Могли бы напиться. Я выразить не сумею этой… силы. Страх, разочарования… – Он небрежно махнул рукой. – Вы навсегда о них забудете.
Гвенна смотрела на мех, оценивая свое желание к нему потянуться, свою жажду, какой не бывает у людей.
– Да, забуду. – Она отвернулась. – Не останавливайтесь, пока не поднимемся в гору.
Несколько дней назад Джонон бы ощетинился, услышав ее приказ. Теперь, когда в его жилах гуляла болезнь земли, он просто рассмеялся. Слишком громко рассмеялся.
– Здесь столько гор! На которую подниматься?
– Туда. – Киль указал пальцем на щербинку между пиками в нескольких милях впереди и тысячами футов выше. – Та долина проведет нас через хребет. Близ вершин и на северных склонах болезни нет.