Она подняла меч, обдумывая новый способ атаки – такой, чтобы сработал.
Все сводилось к счету рук. У Гвенны их две. У твари их несколько десятков. Как ни маши мечом, всех не отобьешь. «Звездочка» за поясом могла бы задержать, а то и прикончить тварь, но раньше не было времени ее вытаскивать, поджигать запал, подносить к снаряду. А теперь и подавно не осталось. Пустая мысль еще вертелась в голове, когда чудовище снова ударило, выбросив разом полдесятка рук со щелкающими зубами.
Две она отбила, упала за валун и сильно ударилась плечом, а извернувшись, увидела гнусные жучиные усы прямо над собой. Стиснув зубы, Гвенна бросила клинки и потянулась за «звездочкой». Не успевала – и знала, что не успеет, но, если все же запалить и удержать, пока эти долбаные пасти ее рвут, может, взрыв отбросит тварюгу или сорвет лавину – даст оставшимся какой-никакой шанс. Скользкие от крови пальцы сомкнулись на заряде, дернули из-за пояса. Но поджечь она не успела – полный боли и ликования вой заглушил все звуки.
Она приняла этот звук за победный вопль зверя, приканчивающего жертву.
А потом увидела, что тварь дернулась, щупая усами воздух, снова вздыбилась, разинула безглазые пасти и развернулась вниз по склону.
Гвенна, не выпуская «звездочки», поднялась на ноги.
Вой прозвучал снова, громче прежнего, если это возможно. Такая безумная алчность слышалась в нем, что звериная часть ее существа готова была снова юркнуть за валун, обхватить голову руками, замыкая слух от всех звуков, от всех колебаний воздуха. Но Гвенна заставила себя оглядеть лощину внизу.
Вот оно что.
На том же валуне, в изодранном грязном мундире, с обнаженным кортиком в одной руке и окровавленным мечом Вессика в другой, запрокинув голову и раздувая горло, словно из него рвались не звуки, а сгустки крови, выл Джонон лем Джонон, бывший первый адмирал аннурского Западного флота.
– Сюда! – вопил он. – Сюда, моя красавица! Иди ко мне!
Габбья повернулась, задрожала в нерешительности. А потом словно тьма стекла по камню, заструилась вниз, к одинокому человеку.
– Свет доброй Интарры! – захлебнулся наверху, за спиной Гвенны, Паттик.
Она сто раз слышала от него это старинное аннурское присловье, но в том, что происходило сейчас, не было ни света, ни доброты. Габбья собиралась убить Джонона. Стечет по лощине, обрушится на него и расчленит. Нечем было ему помочь, никак не успеть, да он как будто и не желал помощи. Он сверкал зелеными глазами, раскинув навстречу чудовищу руки, словно в объятии. Он должен был умереть, страшно умереть, но его смерть спасла бы оставшихся.
Гвенна недрогнувшей рукой потянула из-за пояса запал. Хотела чиркнуть по камню перед собой, только камень оказался мокрым от крови – ее крови? – и огонек, брызнув искрами, погас.
«Не спешить», – напомнила она себе и достала другой запал.
Внизу габбья, словно передразнивая движения Джонона, широко раскинула бессчетные руки и потянулась к человеку.
Гвенна провела запалом по камню – на этот раз огонек занялся. Она поднесла его к фитилю, и тот зашипел, разгораясь.
– Он погиб, – шепнул Чо Лу.
Но Джонон лем Джонон не погиб.
Едва его обхватили эти кошмарные лапы, он пришел в движение. Такой быстроты Гвенна не знала ни за ним, ни за собой; ни Блоха, ни Ран ил Торнья не могли бы рубить, вертеться, резать с такой скоростью. Разве что Валин на пике своих сил, а ведь Джонона не учили, как Валина, к его крови не примешалась кровь сларна. Он не мог выстоять против чудовища, но выстоял – под дождем желтой сукровицы, улыбаясь во весь рот и кроша габбья кортиком, точно во сне.
«Болезнь!» – с ужасом поняла Гвенна.
Тот же яд, что сотворил эту габбья, бился в крови адмирала. Как он сказал? «Вода делает меня сильным. Быстрым. Я уже чувствую». Она тогда решила, что он говорит о безумии. Как же она ошиблась. Не про безумие, а по силу и скорость. Чудовище впервые отступило.
Джонон не промедлил, не дал себе передышки – он спрыгнул с валуна прямо на суставчатую спину и вогнал клинок между пластинами чешуи. Визг, корчи, попытки сбросить врага – но все это стало затихать. Весы качнулись в другую сторону. Слишком много рук и лап потеряла габбья. Из десятка страшных ран хлестала жидкость. Уцелевшие руки тянулись к адмиралу, зубы клацали в воздухе, не доставая его. Он, стоя на вертящемся чудище, все глубже и глубже загонял клинок в сочленение туловища, и наконец оно все поникло, содрогнулось и замерло.
Гвенна сделала глубокий вдох, усмиряя волнение.
Холодный ветер с гор резал ножом.
Мир смердел мочой и дерьмом, тухлятиной и кровью.
– Справился, – прошептал Паттик.
Она должна была испытать облегчение: зверь, что вел на них охоту, лежал мертвый на холодных камнях. Они выбрались – живыми прошли сквозь джунгли. Они уже оставили болезнь позади. Надо только выйти на перевал, а оттуда уже вниз до самого моря.
Но Гвенне все заслонило лицо Джонона лем Джонона: оскал улыбки сквозь липкую жижу сукровицы и его руки, проворачивающие меч в открытой ране, вгоняющие его еще глубже в мертвое уже тело. За спиной облегченно переводили дух Паттик и все остальные, а Гвенна слышала только хохот адмирала – восторженный и безумный, почти нечеловеческий.
Он наконец оставил в покое труп, поднял глаза, нашел ее взгляд.
– Видела? – прошептал он.
Злобно зашипел фитиль «звездочки».
Джонон ухмыльнулся.
– Вот! Вот для чего мы предназначены! – Он разразился оглушительным безумным смехом. – Не мелкие пресмыкающиеся твари, но боги! – Джонон надменно взмахнул рукой. – Задуй свою свечку. Зверь мертв.
Гвенна потянулась к фитилю, чтобы загасить, но удержала руку.
– Гаси, дурная сука! – приказал Джонон, сощурив глаза.
Бесконечное мгновение она вглядывалась в него – в того, кто был раньше аннурским адмиралом. Возможно, ему еще было спасение. Киль упоминал о каких-то предметах в горной крепости. Гвенна понятия не имела, как действует менкидокская болезнь. Они, что ни говори, вышли с зараженных земель. Может, если он перестанет пить больную воду и есть ядовитую пищу, если изделие кшештримских лекарей пережило эти долгие века…
– Гаси! – повторил он.
Вместо ответа Гвенна метнула снаряд.
– Ложись! – заорала она, откатываясь за валун. – Ложись!
Взрыв прозвучал почти сразу. Взрыв и скрежещущий грохот оползня, все усиливавшийся, будто лощина сминалась, как бумага. Камни бились друг от друга, наполняя воздух пылью и громом, от которого заходилось сердце в груди. Когда наконец утихло, она поднялась на ноги и посмотрела вниз.
Джонона не было. Габбья не было. Лури не было.
– Вы его убили, – пробормотал Паттик.
– Убила габбья, – прошипела Крыса.
– Да не габбья, – сказал Паттик. – Адмирала. Она убила адмирала.
– Глупый, – ответила девочка. – Адмирал был габбья.
52
Адер отчаянно нуждалась – хотя и умело скрывала отчаяние – в новостях из Домбанга, от гарнизонов вдоль Белой реки, из Моира и десятка других мест, медленно отваливавшихся от Аннура. У нее имелись конные гонцы и скороходы; военные рапорты ежедневно поступали в Рассветный дворец, капитаны доставляли запечатанные депеши. Беда в том, что все эти сообщения запаздывали на целые дни, а то и недели. При неблагоприятных ветрах и течениях вести из Антеры и из Изгиба шли больше месяца. Иначе говоря, Адер нуждалась в Акйиле. Он – бездомный воришка из квартала – стал единственной нитью, связующей империю, и потому, когда она снова послала его за кента, тот послушно кивнул и повторил приказ: как можно быстрее и осторожнее исследовать остальные врата.
После чего отправился прямиком в горную крепость кшештрим.
Не его это забота – чинить Аннурскую империю.
На сей раз, шагнув из кента в горную твердыню, он отпустил ваниате. Страх, нетерпение, раскаяние, жадность – знакомые чувства, возвращаясь, пробрали его дрожью. Был соблазн снова одеться скорлупой, укрыться в бесконечной пустоте, но ему, чтобы сделать все, как надо, чтобы выжить, требовались чувства. В ваниате Акйил ощущал себя в безопасности, но безопасность была мнимой. Все в этой выдолбленной вершине грозило бедой – это он понимал, даже ничего больше о ней не зная. Ему нужен был страх, нужны были отточенные с детства привычки: таиться и бежать.
Слушая гулкий стук собственного сердца, он спускался вниз, задерживаясь на каждой ступени. Поначалу сверху доносились завывания ветра в разбитых окнах верхней камеры. Но по мере спуска и этот звук заглох в пещерной тишине, столь глубокой, что казалось, она охватывает его, проникает в плоть, намекает, что он не совсем настоящий, не совсем живой. Все здесь походило на склеп. И оружие, и богатства нижнего зала могли оказаться погребальными дарами какого-нибудь древнего кшештримского князя, хотя, если он правильно запомнил легенды, князей у кшештрим не бывало. А если были, так умирали нечасто.
Добравшись до площадки, Акйил снова остановился.
Серебряный свет, проливаясь в открытый проем, растекался по камням.
Воздух стоял чуть едкий, как бывает в кузне, когда в горне перекалят сталь. В прошлый раз так не пахло. Значит… что это значит? Откуда ему знать?
– Медлят дураки, – пробормотал он себе под нос.
Так говорила Тощая Краля, когда они грабили дома в Кладбищенском квартале.
Он и тогда не соглашался с ней до конца. План, терпение, расчет времени дорого стоят. С другой стороны, когда ты уже там – влез в окно, вломился через черный ход или в чердачное окошко, – надо хватать, за чем пришел, и валить на хрен. Краля понимала это получше некоторых любителей поболтаться в доме, померить наряды, полакомиться, замазать дерьмом свитки или картины…
Сотня ударов сердца.
Этот срок всегда давала себе Краля, а он уже пробыл в кшештримской крепости раз в десять дольше.
Акйил с опаской заглянул в дверь: все, как ему запомнилось… Нет. Не совсем. По-прежнему отражаются в черной воде пронизавшие потолок серебристо-голубые жилки, а вот из ниш в стенах многие опустели. Пропали три меча, и что-то похожее на вазу, и латная рукавица, вырезанная вроде бы из кости… Многих сокровищ не хватает. Забрала та женщина? Или кт