о-то другой? Для дела или просто так украли? Ответ ничего не значил. Раз уж он решил сорвать еще денежек с Гелты Юэль, надо поторапливаться: хватать, за чем пришел, пока еще что-то осталось.
Он выбрал самое маленькое из сокровищ – вещицу, похожую на акулий зуб, только она вся переливалась, будто смазанная маслом, – и еще какую-то составную штуковину, не то ожерелье, не то ошейник. Мог бы унести и больше, но жадность губит вора почти так же часто, как медлительность. Кто хочет сохранить свободу и жизнь, не возьмет больше, чем может унести, мчась опрометью по изломам крыш. Правда, крыш в этой крепости не было, но суть от того не менялась. К тому же немало значила возможность протащить украденное в Аннур. Мечи, к примеру, так и манят взгляд, но, если он приволочет на себе кшештримский меч, у Адер наверняка возникнут вопросы.
Он был уже на середине лестницы, ведущей от сводчатого зала к вершине, и поздравлял себя с разумным решением, когда услышал шум.
Живот свело, в крови плеснул страх.
Ноги просились бежать, но Акйил заставил себя остановиться, медленно втянул носом воздух, задержал в груди и прислушался.
Шаги, как и в прошлый раз, только сейчас они раздавались наверху, между ним и кента.
И на этот раз – не одного существа.
Вторые – не стук кожаных подошв и не шлепанье босых ног, а частый скрежещущий топоток. Как будто кто-то волоком тянул по лестнице или по стенам кинжал, десяток кинжалов, задевавших остриями ступени. Или будто когтистый зверек рвался на волю. И шаги, и этот второй жутковатый звук быстро приближались.
Акйил развернулся и ринулся вниз.
В бегстве страх переплавился в чистую холодную сосредоточенность. Этот дар проявился у него с малолетства: собираясь на дело, он мог часы и дни проводить в страхе; взламывая запоры и влезая в окно, леденел от ужаса, но когда наступало время бежать, им правило древнее существо, не знающее сомнений. От жрецов Акйил узнал, что боги иногда вселяются в человека, и хотя никто не слыхал о воровском боге, но в такие минуты мальчику чудилось, что его ведет разум мудрее и уверенней его собственного.
С другой стороны, быстрее себя не побежишь.
Он камнем летел вниз, но то, что двигалось за спиной, настигало.
Еще двести шагов до зала. Сто пятьдесят.
Мысль пролететь мимо, броситься по лестнице в неведомые глубины крепости он отбросил. Звук ясно говорил ему одно: за кем-то идет погоня – и не только за ним. Если тот «кто-то» знаком с устройством крепости, должен знать, что сводчатый зал – тупик. И надо надеяться, проскочит мимо, уведет за собой треклятую погоню. Тогда Акйил сумеет благополучно добраться до кента. И может, ему хватит ума никогда больше сюда не возвращаться.
На площадке он поскользнулся на гладком камне и с разлету шмыгнул в проем. Подумал, не нырнуть ли в пруд, как в тот раз, но шаги звучали уже слишком близко. Если кто-то войдет, заметит волны на потревоженной воде, посмотрит, откуда они расходятся, увидит торчащую голову, и на этом все. Тогда уж не удерешь. И отбиться не сумеешь.
И Акйил не стал прятаться, а выхватил из первой же ниши кшештримский меч и прижался спиной к стене у самого проема. Ничего лучшего придумать не смог, хотя меч-то в руках держал, может, раз пять в жизни. Шьял Нина убил мечом, но старик-настоятель тогда стоял на коленях и не пытался защититься. Акйил быстро воспроизвел в памяти виденных в порту Изгиба стражников, неуклюже принял ту же стойку, занес оружие, как ему представлялось правильным. Люди только и делают, что бьются на мечах. Острая как бритва полоса стали длиной в руку… если это, конечно, сталь. Знать бы, насколько прочная.
По лестничному колодцу разносилось тяжелое дыхание – беглец дышал часто и неровно, со всхлипом. Сапоги стучали по камню. Судя по шагам, человек был ранен, прихрамывал, но двигался невероятно быстро. Следом скреб и стукотал второй, а потом поверх других звуков, словно голос фальшивящей флейты поверх барабанного боя, раздалось тонкое жадное повизгивание.
Шаги остановились за дверью.
Акйил перехватил рукоять, представил, как меч прорежет в воздухе холодную дугу. Даже в его неумелых руках орудие кшештрим ощущалось как надо, надежно.
Сердце не успело отбить второго удара, когда в открытый проем ввалилась женщина – та самая, что в прошлый раз приходила за копьем. Сейчас ее клинок беспомощно свисал в искалеченной руке. Другой рукой она держалась за живот – видно, зажимала рану. В жидком полусвете трудно было судить, но она показалась молодой – много моложе, чем он думал, и немногим старше самого Акйила. Не считая того меча – точного отражения меча в его руке, – она была безоружна и бездоспешна. Судя по слепившей темные волосы и залившей лицо крови, это она зря.
Акйил удержался от удара.
Как бы опасна ни была женщина, то, что за ней гонится, наверняка страшнее.
Беглянка забрала резко влево, прочь от него, упала, приподнялась, привалившись к стене по другую сторону двери. Израненная, с рассеченным подбородком, она поразительно скоро овладела собой, выровняла дыхание, неловко перехватила меч. При этом она повернулась к проему и увидела Акйила. Тот готов был встретить ее изумление, тревогу, пусть даже облегчение, но у женщины только чуть сократились зрачки, а в остальном – будто она давно его ждала и на него рассчитывала.
– Я отвлеку, – сказала она, – а ты убей. Меть в стык между тораксом и головой.
Акйил вылупил глаза. За пару ударов сердца отбросить прежний план и составить новый?
– Торакс? – переспросил он.
Она слабой рукой указала на свою грудь:
– Туловище.
Женщина поспешно поднялась, на шатких ногах отошла подальше по мосткам и повернулась, заслонившись мечом от того, что на них надвигалось.
Акйил открыл рот для вопроса, но прикусил язык. Та тварь была совсем рядом, скрежетала по камню, жадно, нетерпеливо скулила. Бывает время для разговора, а бывает время засунуть язык в жопу, и он отлично понимал, что сейчас второй случай.
Кивнув женщине, он снова воспроизвел в памяти движение меча, вообразил, как клинок врезается в плоть, и тут пришло время бить.
Ворвавшееся в дверь существо он мог описать только как «чудовище». Никакое другое слово не подходило для этих выпуклых фасетчатых глаз, для прозрачного панциря, под которым пульсировала светящаяся жидкость. Можно было бы назвать его насекомым, не будь оно вдвое больше Акйила и не будь его подрагивающие конечности ледяными или стеклянными на вид – прозрачными. Сквозь скорлупу просвечивало красноватое сияние ярче голубого света с потолка. Видно было движение внутренностей, словно что-то переваривавших. И нити наподобие сосудов или нервов испускали собственный маслянистый свет.
– Вот, – сказала женщина; сказала буднично, почти равнодушно.
Тварь повернулась, дрогнула. Усики, похожие на бледный папоротник, дернулись и замерли.
Женщина подняла меч, приготовившись защищаться. В движении не было ни страха, ни вызова. С таким видом берутся за скучную и сложную работу, результат которой работнику безразличен.
Веточки усов снова зашевелились, и тварь изогнула тонкую осиную талию, задрала переднюю половину тела, испустила вопль, который, взлетая все выше и выше, ушел за пределы человеческого слуха – словно безумный арфист перетянул струну, а потом и вовсе полоснул по ней ножом. Тварь разогнула хрупкие лапы – каждая заканчивалась зазубренным когтем – и медленно двинулась на женщину.
– Хвост ядовит, – хладнокровно предупредила та, не сводя с чудовища глаз. – И внутренние жидкости тоже. После удара держись на расстоянии. Выжди, пока оно не приблизится ко мне.
Кивнув, Акйил заставил себя бесшумно подойти на два, на три шага…
Когда чудовище сделало рывок, он рванулся следом, настиг его, и кшештримский меч, описав широкую сверкающую дугу, вошел в узкую щель точно позади жучиной головы.
Другой, державший меч больше пары раз, мог бы кончить дело одним ударом. В неумелой руке Акйила оружие вывернулось, едва войдя в тело. В лицо плеснула красная жижа. Чудовище, вместо того чтобы рухнуть замертво, снова взвизгнуло, судорожно извернулось и обратилось против него. Большие, с кулак, глаза, будто составленные из тысяч граненых рубинов, сверкали красным. В разинутой пасти завивалась спираль плоских зубов. Из-за этих зубов в него плюнуло густой вязкой жидкостью. Только звериное чутье спасло ему лицо: Акйил непроизвольно присел, и плевок прошел над головой. Он, неумело стиснув меч, отшатнулся в сторону.
Тварь наступала на него, выпуская и втягивая тонкие когти.
Ударить ее со спины и то было трудно. Спереди казалось – невозможно. Каждая лапа превосходила длиной его клинок и двигалась, несмотря на огромную величину, быстро. Он едва успел отвести в сторону один коготь, как к нему устремился второй, выбил из стиснутых пальцев меч, с плеском отбросил его в тихую воду.
Акйил, едва удержавшись на ногах, отшатнулся назад. Прямо за ним открылся проход к лестничному колодцу. Он полжизни провел, носясь вверх-вниз по горам у монастыря. Опередить чудовище хоть на два шага – и он доберется до кента. А тварь, упустив верткую добычу, вполне возможно, вернется к раненой, даст ему время уйти.
Бросив взгляд мимо уродливой жучиной головы, Акйил увидел, что женщина подступает сзади. Она сумела удержать меч – и явно лучше него умела с ним обращаться, – а вот шагала неровно, оступалась, будто была на грани обморока. Самое время бежать, но он не побежал. Вместо того упал на колени. Если уж отвлекать чудовище на себя, так нечего останавливаться на полпути. Акйил широко развел руки, запрокинул голову, подставляя грудь и горло. Тварь потянулась к нему, и Акйил решил уже, что просчитался, что сейчас этот зазубренный коготь вопьется ему в шею, вырвет гортань и сожрет.
Чудовище нависло прямо над ним, когда тошнотворно хрустнул проломленный сталью панцирь. Тварь дернулась, извергла на каменный пол струю ядовитой жижи. Шипя, исходя паром, она пыталась развернуться навстречу врагу, но женщина поворачивалась вместе с ней и все глубже, глубже вгоняла меч. Испустив тонкий воющий визг, тварь повалилась, проскребла панцирем по камню. Передние лапы в судороге протянулись к Акйилу и тут же сложились. Усы-папоротники еще дергались. Сквозь бритвы зубов сочилась темная пахучая слюна. Красное свечение в брюхе померкло и совсем погасло, оставив всю картину в холодным голубом сиянии.