По мере подъема воздух из холодного делался морозным, из морозного – леденящим. Шуршание ветра по камню нарушило могильную тишину нижних уровней.
– Как будто кто-то оставил открытым окно, – буркнула Гвенна.
– Скорее, дверь, – покачал головой Киль.
Обогнув последний виток лестницы, они ее и увидели – такую же тяжелую каменную дверь, подвешенную на блестящих петлях. Из открытого проема вылетали редкие снежинки. Слабый сквозняк подхватил с лица Гвенны упавшие на лоб волоски, отбросил назад. Историк взглянул на нее.
– Что вы чуете?
Она сделала вдох, поискала в воздухе намек на плоть или гниль, покачала головой.
– Камень. Лед. Снег. Никакой отравы, кроме той, что во мне.
За дверью завывал и визжал ветер. После неподвижного запаха смерти, затопившего нижние витки лестницы, она едва ли не с облегчением ощутила острые как нож порывы, прорезавшие ткань формы и наполнившие холодом легкие. Гвенна, хоть и заверила Киля в отсутствии угроз, быстро прошла по кругу, держа клинки наготове – нет ли в помещении чудовищ… или еще чего…
Сторожевая башня крепости была, конечно, вовсе не башней. Кшештрим попросту выдолбили острую вершину горы, проделали в скале большие окна. Два или три из них закрывало знакомое по нижним помещениям не-стекло, но большая часть зияла пустотой, открывая дорогу метели.
– Как видно, эти стекла все же бьются.
– Стекла – нет. – Киль кивнул на растрескавшиеся подоконники. – Выветрился камень, в котором они держались.
Вот сколько прожил этот историк – за время его жизни снег и ветер разъели гребаную гору! Гвенна прошла к окну, не замечая обжегшего щеки снега, выглянула в белое безумие снаружи.
– Вот откуда пробралась габбья. А попав внутрь, нашла дверь открытой настежь.
– По-видимому, так.
Она повернулась к нему.
– Что за глупость кшештрим – не закрыть за собой двери!
– Мы тоже оставили дверь внизу открытой, – напомнил Киль. – Вы сами видели, песня далеко не сразу отмыкает замок. Акста, должно быть…
– Акста?
– Женщина, которую мы нашли убитой. Мать моего ребенка. Она не могла знать, насколько безопасна Засидка. И оставила себе путь к отступлению.
– К отступлению… – Гвенна вновь осмотрела камеру. – Сюда?
Кента, как и кольцо у нее на пальце, выглядели… неправильными. Искаженными. Как бы вывернутыми наизнанку, хотя она не могла бы объяснить, отчего так кажется. Линии ворот, вся арка от основания до основания, прослеживались взглядом, но от такого осмотра кружилась голова и подступала дурнота.
– Куда они ведут?
– Во множество мест, – ответил Киль, опустившись на колени в нескольких шагах от кента. – Если знать дорогу.
– Итак, ваша подружка вошла. Открыла дверь. Габбья настигла ее внизу и убила.
– Это представляется несомненным.
– Но не объясняет, куда делось все оружие.
– Она могла его забрать, если больше не полагалась на защиту Засидки. Или, придя сюда, обнаружила, что оружие пропало.
– Кто еще знает дорогу? – Гвенна кивнула на кента. – Кто может в них пройти?
– Монахи хин.
– Только их никого нет в живых.
– Почти никого. А оставшиеся ничего не знают о кента.
– Значит, не они. Кто еще?
– Ишшин. Императоры Аннура.
– Императоры.
– Именно для того Кадена, как и его отца, отдавали в обучение хин, – кивнул историк, – чтобы открыть им доступ в ворота.
– А они здесь не бывали? – спросила Гвенна.
От одной мысли об этом у нее разболелась голова, но, если послушать Киля, Аннур был от них всего в нескольких шагах.
– Почему никто из Малкенианов давным-давно не обчистил вашу сокровищницу?
– Не сумели бы войти. – Киль указал на ведущую в глубину крепости дверь. – Они бы их просто не увидели. Приходили, но полагали, что здесь – всего одна камера на горной вершине. Подобие сторожевой вышки, не более того.
– А как насчет Адер?
– Она не прошла обучения у хин. Кента для нее так же недоступны, как для вас.
Гвенна хмуро разглядывала врата.
– Что будет, если я попробую пройти?
– Вас не станет.
– Умру?
– Значительно больше того.
Она попробовала представить себе, что может быть больше смерти. Ни трупа, ни крови, нечего хоронить или сжигать, полное отсутствие, словно она никогда и не рождалась на свет. Эта мысль в равной мере ужасала и завораживала. Гвенне больше не хотелось умереть – это она поняла после схватки с кеттралом, – но такое вот небытие представлялось настолько чистым, бесскверным… Просто не быть. Ее пробрал озноб – то ли от ветра снаружи, то ли изнутри.
– Тогда вернемся к вашей подружке. Ей одной были подвластны и кента, и песенный замок.
– Вскрыла проход, по всей вероятности, она, – кивнул историк.
– Может, она давно перенесла оружие в безопасное место, а вернулась просто навестить напоследок родные места?
– Или кто-то еще прошел сюда за ней, нашел тела, ее и габбья, и унес оружие вместе с семенем.
– Кто еще? Вы сами говорите, что сквозь эту дрянь почти никому не пройти.
– «Почти никому» не значит «никому». – Он посмотрел мимо нее на врата. – К тому же прожитые века научили меня ставить под сомнение то, в чем уверен.
Гвенна с досады оскалила зубы. Внутри вспыхнула боль и тут же улеглась.
– Так или иначе, вся эта дрянь пропала. Семя, оружие и все прочее, и мы знать не знаем, кто уволок эту Кентову заразу.
– Одно нам известно, – серьезно ответил Киль. – Кто бы это ни был, он готовит войну.
Гвенна прищурилась на него:
– Постойте-ка. Вы кшештрим. Адер знает, что вы кшештрим. Вы могли пропеть себе дорогу сквозь все здешние замки. Если вас так волнует это семя и вообще оружие, почему вы за ним не присматривали? Не перенесли в надежное место?
– Это место и было надежным. Оружейная, охраняемая кшештримскими замками. Пустая крепость посреди безлюдного континента. До экспедиции я не подозревал, что здесь творится неладное.
Гвенна уставилась на него:
– Здесь неладно с тех пор, как ваши говнюки все отравили!
– Я о другом. О чем-то большем. И худшем.
– Похоже, ваша подружка понимала, в чем дело.
– У нее был талант вычленять связи и закономерности. – Он несколько мгновений провожал глазами снежинки. – Я должен вернуться в Аннур. Предупредить императора.
– Мы вроде как уже пару месяцев тем и занимаемся. Осталось спуститься по северным склонам, пройти предгорья, миновать равнину, надеясь, что на ней еще чисто, и искать, не одолжит ли кто лодку…
– Я должен идти сейчас же. – Он повернулся к кента. – Через них.
Дура, как сразу не поняла?!
– А… Вы можете захватить яйца. – Она выпалила эти слова, не успев обдумать. – Даже если мы все пропадем, яйца доберутся до места.
– Нет, – покачал головой историк.
– Что значит – нет?
– Пронести через кента яйца так же невозможно, как пронести, например, вас.
– А как же эта, как ее, Акста? Она как вошла? При ней ведь был меч? Не голой же она входила?
– Кента пропускают мелкие предметы и даже оружие. Но не пропустят ничего живого. Яйца они уничтожат.
Гвенна задумалась. Похоже на бред, но не более, чем то, что за этой хрупкой аркой лежит другой континент.
Они долго молчали, вглядываясь в очерченную кента пустоту. Гвенна поймала себя на острой зависти к этому человеку – нет, не человеку… Он волен уйти. Перед остальными сотни миль до чужого побережья, и спасибо еще, если не зараженного. А Килю просто шагнуть под арку – и он дома.
Если считать домом Аннур.
Она повертела в голове эту мысль. Экспедиция на юг представлялась ей изгнанием, отлучением от всего, что она знала и понимала. Но после месяцев в море, после скитаний в треклятой глуши Менкидока и в дебрях собственного ума Гвенна, оглядываясь назад, с трудом узнавала Аннур. Даже вернись она на Острова, что найдет? Дом? Нет. Женщины, что жила там, в том мире, в той жизни, больше не существует.
Она уставилась на кента. Если бы можно было шагнуть в них и попасть, куда захочется, куда бы она ушла? Казалось бы, простой вопрос, но ответа у нее не было.
Гвенна мрачно отвернулась.
– Сделайте милость, когда вернетесь в Аннур, пошлите за нами какой-никакой кораблик.
Историк ответил не сразу. Он поводил пальцем по краю арки, протянул было руку, но отдернул.
– Идете вы или нет? – грубо спросила Гвенна.
– Я не уверен, что еще могу ими пользоваться.
– Они созданы кшештрим, – насупилась Гвенна. – Я думала, любой кшештрим мог ими пользоваться.
– Могли. И я мог. Однако когда проходил в них последний раз, я ощутил в себе… колебание.
– Колебание?
– Я так много времени провел среди людей, – кивнул он. – Долгие века я прожил в мире, которого коснулись ваши боги: страх и любовь, ненависть и отвага, так что некоторые из этих чувств пустили ростки и во мне.
– Любовь? – недоверчиво переспросила Гвенна. – Страх? Видала я камни почувствительней вас.
– Всего лишь ростки, – ответил Киль. – Тонкие стебли.
– И они помешают вам пройти врата?
– Не знаю.
– А вы вернетесь? Предупредив Адер.
– Постараюсь.
Он еще два, три, четыре удара сердца удерживал ее взгляд, потом отвернулся, сделал шаг и пропал.
Гвенна заглянула в пустоту под аркой. Понятное дело, Киля там не было, но на вопрос, куда он исчез, существовали два равновероятных ответа: или он одним шагом покрыл расстояние до Аннура, или кента его уничтожили.
Она отвернулась, прошла по заметенному снегом полу, выглянула в открытое окно. Ветер с воем вцепился в нее, норовя сорвать в пропасть.
«Что-то неладно».
А когда бывало ладно?
Не надо быть историком, чтобы заметить: все летописи мира фиксируют неладное – то мор, то голод, то резню, то бунт. Жадность, трусость, целое море человеческих несчастий. И все же при мысли, что отравившее, изуродовавшее Менкидок семя коснется других мест, все равно каких, она не сдержала дрожи. Гвенна согласилась на экспедицию, потому что ничего другого не оставалось, потому что думала, отыскав и доставив кеттральи яйца, загладит вину. Но что вина одной женщины перед тем, чего она насмотрелась в джунглях?