На руинах империи — страница 137 из 151

Яд горел у нее внутри.

Гвенна закрыла глаза, снова увидев, как Джонон хлебает ядовитую воду, как этот несчастный заносчивый мерзавец жертвует собой, чтобы спасти жалкие остатки команды. Понимал ли он, что делает? Видел ли, во что превратился?

Снаружи, за окном, буря выла почти человеческим голосом: тонким и яростным, похожим на голос Крысы.

Гвенна распахнула глаза. Сердце запнулось в груди.

Не «похожим» – это голос Крысы долетел снизу, от открытой на перевал двери. Голос, снова и снова выкрикивавший два слога:

– Гвен-на! Гвен-на! Гвен-на!

56


Они весь день смотрели, как умирают люди.

Никак было не спросить Чудовище, сумела ли та взломать замок; никак не спросить, что видела на той стороне. Никак ни о чем не спросить. Ее самодовольная усмешка вроде бы говорила об успехе, но Руку мало было усмешки. Ему хотелось услышать слова: «Открыла. Можно уходить». Вместо этого они шестеро торчали в отсеке Коземорда, кровь после боя высыхала на коже, раны и ушибы наливались болью, а солнце над головами прочерчивало по небу слепящую дугу. Рук украдкой все поглядывал на Чудовище, и не он один. Даже Талал, при всей пресловутой выдержке кеттрал, кидал на нее взгляды чаще, чем требовалось.

Равнодушной оставалась только Бьен. Она не смотрела на Чудовище, да и никуда не смотрела, уперлась пустым взглядом в песок, на котором вопили, бранились, бились, истекали кровью и умирали Достойные. Рук предложил ей воды – она взяла кувшин, выпила, вернула, так и не сказав ни слова. Раз Талал подсел к ней на скамью, склонился, спросил что-то неслышное для Рука. Она чуть покачала головой, а в глаза так и не взглянула.

Последнее тело уволокли из круга, когда солнце уже скрылось за высокой стеной Арены. После этого Достойные прошествовали обратно во двор, зашли в столовую, где пришлось разговаривать с другими бойцами, и только потом вернулись в бараки, и Коземорд взялся разбирать их бой: тут сработали хорошо, а тут чуть не провалились; над этим предстоит потрудиться, таких ловушек следует избегать. Наконец, уже в протянувшейся от заката к полночному гонгу темноте, мастер удалился, дав им возможность узнать, что произошло в пыльном мраке под Ареной.

Чудовище, понятно, не спешила с откровениями.

– Темно там было, – сказала она.

– Темно, – скорбно подтвердил Мышонок.

– Темно, как в жопе! – кивнула она.

– Затертый образ, – заметил Тупица, – и не уверен, что в нем есть смысл.

Он занял обычное свое место: растянулся на скамье у стены, только шляпу в этот раз на глаза не надвинул.

– Сказать тебе, куда этот образ засунуть? – оскорбилась Чудовище.

– Того не лучше, – покачал головой Тупица, наморщив лоб.

– Ты справилась с замком? – спросил Рук.

Чудовище погрозила ему пальцем:

– Кто это у нас такой нетерпеливый? Беда с мужиками – вечно спешат кончить, не дают насладиться ни входом, ни выходом.

– Бьен сказала, что вход и выход там заставлен несколькими рядами ящиков, – возразил он.

Та молчала, уставившись в огонек фонаря.

– Ладно, зануда. Нашла я дверь. И замок вскрыла. Мы свободны. – Чудовище развела руками, с упреком взглянула на Рука. – Видишь, какая скука выходит, если выкладывать все слишком быстро?

– Или слишком медленно, – вставил Тупица.

– Мы здесь не сказки слушать собрались, – заметил Рук. – Что там за дверью?

Чудовище зыркнула на него, хлебнула еще квея, передернула плечами.

– Длинный коридор. По обе стороны такие же кладовки. Заворачивает под трибунами, возможно, обратно на Арену. – Она подмигнула. – Но есть еще черный ход. На маленький причал как раз напротив главных ворот. Туда баржи подвозят провиант.

– Под охраной? – спросил Талал.

– Ясен хрен, под охраной.

– Тебя не заметили?

Чудовище в ответ только презрительно фыркнула.

– Разговаривать с ней что душу рвать, – подал голос со своей скамьи Тупица, – зато никто в городе лучше нее не сумеет прокрасться в темноте.

– Итак, выход есть, – заключил Рук.

– А что с замком? – спросил Талал.

– Я дура, по-твоему? – Чудовище обожгла его взглядом. – Дверь закрыта, но не заперта.

– А если кто-нибудь проверит? – спросил Рук.

– Ну запрут, так и хрен с ними. – Она постучала себя по виску. – Я теперь знаю, в чем там загвоздка. Второй раз вскрою вдесятеро быстрее.

В комнате стало тихо. Рук посмотрел на Бьен. Та не поднимала глаз.

– Ну… – Чудовище сердито оглядела сидевших вокруг стола. – Все разом не благодарите.

– Мы еще не на свободе, – напомнил Талал.

– Знаю, что еще нет, но мы выберемся. Можешь поручиться своей аннурской задницей.

Рук задумчиво кивнул. Теперь, когда страшный день с его опасностями остался позади, все показалось вдруг подозрительно простым. Он напомнил себе, что они были на волосок от провала. Если бы бой кончился несколькими ударами раньше, если бы Коземорд оказался чуть недоверчивей, если бы Чудовище не успела поставить доску на место – их бы всех казнили еще до заката.

– Просто, – сказал Тупица.

– Просто? – спросил Мышонок.

– Всегда все просто, – покачал головой Рук, – пока не осложнится.

* * *

Полночный гонг застал его уже в постели. У другой стены ровно дышал Талал, Бьен металась и ворочалась на верхней койке. Рук думал, что ее мучает кошмар, пока она не заговорила.

– Все не так.

Он помолчал немного.

– С побегом?

– С боем, – сдавленным, больным голосом ответила она. – Мы уже должны быть не здесь. В дельте. Или покойниками. Только не убийцами.

Рук смотрел в темноту. Ответить было нечего. Жрец Эйры – истинный жрец, – оказавшись на арене, бросил бы оружие на песок и принял бы смерть, открыв врагу объятия и сердце. Принял бы убийцу вместе с входящим в грудь ножом. Тяжело сознавать, что половину жизни провел во лжи.

В конце концов за него ответил Талал (как видно, никто из них троих не спал).

– После того как мы вошли в круг, кто-то должен был умереть. – Он говорил спокойно, серьезно, но тоном обычной беседы.

– Они даже сильными не были, – покачал головой Рук.

И понял, что в этом вся суть. Одно дело – выследить ягуара, схватиться со зверем в расцвете сил. В такой схватке есть красота, есть благородство. В том, что произошло на песке круга, он, как ни старался, ни красоты, ни благородства не видел.

– Сильными не были, – согласился Талал, – но и того бы хватило.

– Для чего?

– Чтобы нас убить.

– А убили мы, – прошептала Бьен. – Тому мальчонке сколько?.. И семнадцати не было. А я его убила.

Молчание тяжестью копилось у Рука в груди.

– Со временем станет легче, – сказал наконец Талал.

– Не хочу, чтобы стало легче.

– Мир, – возразил кеттрал, – не всегда исполняет наши желания.

– Скольких ты убил? – резко спросила она.

– Зачем тебе знать?

– Скольких?

Тишина.

– Не знаю.

Бьен всхлипнула или, может быть, ахнула:

– Как можно не знать?

– Война – грязное дело. В бою постоянная неразбериха. Не всегда выпадает время вести счет.

– И тебя это не волнует?

– Каждый день.

– Тогда почему ты это делал?

– Я обдумал другой путь. Если мы откажемся драться, позволим им нас убить, что дальше? Придет время, когда их придется убивать кому-то другому.

– Но уже не нам! – прорычала Бьен.

Очертания ее тела так горели сквозь койку, что дивно, как не занялись матрас и вся комната.

– Я рад, что это сделали мы, – тихо ответил Талал. – Мы не тянули, не издевались над ними, не мучили.

Он помолчал.

– А если не видишь крови на своих руках, слишком легко забыть о цене каждого решения. Слишком просто счесть себя невиновным.

Бьен прерывисто выдохнула.

– Просто… для тебя все иначе. У тебя это не первый раз. Мы с Руком никогда никого не убивали. – Она запнулась и тихо поправилась. – Нарочно не убивали.

В темноте закружила муха, прожужжала, ударилась о стену и снова зажужжала. Свидетель как-то рассказал ему, что муха живет не дольше недели. Некоторые – меньше дня. Утром вылупляются, к ночи уже мертвы.

«Зачем? – вспомнил свой вопрос Рук. – Какой смысл?»

– Какой смысл в любом из нас? – пожал плечами старик.

Рук шевельнулся на влажной от пота постели, всмотрелся в пылающий силуэт Бьен.

– Я убивал, – наконец произнес он.

Бьен дернулась, как от укуса. Но не ответила, поэтому он продолжал говорить:

– В моих ранних воспоминаниях солнце и кровь. Люди Домбанга почитают Кем Анх и Ханг Лока как богов, но они не боги. Они звери. Хищники. Я еще ходить не умел, когда они научили меня обмазываться грязью и поджидать горзлов. Я свернул птице шею раньше, чем сделал первый шаг. Позже они показали, как изловить змею, открутить ей голову и содрать мясо с костей; как вскочить на спину крокодилу, удержаться, пока он ныряет и бьется, и вогнать нож в основание черепа. Я месяцами выслеживал ягуаров, шел по следам лап на илистых отмелях. К семи годам я опоясался ожерельем из зубов.

– Это были животные, Рук, – сказала Бьен (он расслышал в ее голосе смешанную со страхом надежду). – Просто животные.

– Сначала были животные. Потом люди. – Он потянулся памятью в светлый зной детства, к обжигающему голую кожу солнцу и радостному ощущение силы. – Теперь это представляется безумием, но, впервые увидев людей, я не понял, что они такое. Меня сбила с толку одежда и то, что они приплыли на лодке. Я всю жизнь бегал и плавал, но лодку видел впервые. И хотя у них были две ноги, две руки, одна голова и все такое, они были настолько… мельче воспитавших меня созданий… Меньше. Медлительнее. Уродливее. Они показались мне отвратительными. Хотя ножи я узнал. Ханг Лок дал мне нож, едва у меня хватило сил его удержать. Сам он никогда не охотился с ножом. И Кем Анх тоже. Они оба могли голыми руками разорвать крокодила. Я подумал – если вообще задумывался, – что мне позволительно пользоваться клинком, потому что я маленький, а когда вырасту, тоже обойдусь без него.