– Они… – Первый указал на людей с копьями, – уже узрели истину. Со временем узрите и вы.
На трибунах завизжали. Рук ждал, что крик оборвется, но его поддержали другие – усиливающийся хор паники. Он решился оглянуться и понял, что кто-то в сумятице сбил один из факелов. Пламя лизнуло стену круга, вцепилось в свисающие ковры и подожгло доски. Языки огня пробовали на вкус воздух, пожирали старую древесину, сливались, взвиваясь в ночь. Голоса превратились в рев. Хлестнул ветер, погнал огонь по стенам, и ряды обезумели. Люди лезли по головам, как муравьи, спасающиеся из затопленного муравейника. Они кричали, падая, и ноги соплеменников перемалывали их тела. Родители силились поднять над свалкой детей, но тоже падали и превращались в мясо.
– Теперь пора, – сказал Талал.
Одним текучим движением кеттрал поднялся, развернулся, вбил ребро ладони в горло стоявшего за спиной солдата.
«Да», – подумал Рук.
Что-то в нем понимало, что это безумие. Их пятеро посреди круга, скованных и окруженных авангардом чужого воинства. Даже пожар не поможет им вырваться. Талал погибнет. Бьен погибнет…
Эта мысль еще мелькала ласточкой в голове, когда его глаза над трупом Ханг Лока нашли глаза Кем Анх.
Насилие развернулось в нем. Цепь ничего не значила. Солдаты ничего не значили. Стрелки ничего не значили. Кхуаны в небесах над ним ничего не значили. Здесь его ждала смерть – он чувствовал ее так же верно, как качающее кровь сердце в своей груди, – но если детство в дельте чему и научило его, так это красоте доброй смерти.
Он подхватил серпы и взметнулся на ноги прежде, чем женщина в аксоче обернулась.
– Лучше бы ты стоял на коленях. – Она сверкнула глазами.
– Меня не учили пресмыкаться, – с улыбкой покачал головой Рук.
Мир за спиной пылал. Перед лицом в руках женщины плясало копье – поднималось, опускалось и поднималось снова. Он ушел в сторону от первого выпада, второй отбил серпом, под третий поднырнул. Смутно заметил, что Кочет тоже сражается, и Змеиная Кость, и Талал. Потом нагая женщина стала наступать, и мир сузился до блестящего копейного наконечника. Она была быстрее змеи, двигалась плавно, не паникуя, колола, колола, колола. Не было времени утвердиться на ногах, не было времени на обманные уловки и уклонения, не было времени задуматься, осталось одно – отвечать. Он дрался как зверь, отдавшись древней мудрости жил и челюстей. Она обошла его защиту, зацепила плечо, и он с ревом ринулся на нее всем телом, срубил наконечник копья. Она пыталась сменить стойку, но Рук уже налетел, размахнулся вторым серпом, по четкой дуге опустил лезвие на лицо, вспорол… Она завопила разрубленным ртом. Аксоч извивался. Рук рубанул по горлу, рассек темную плоть живого ошейника вместе с шеей.
Еще мгновение он стоял, задыхаясь, в ожидании, когда же его накроет стыд. Но в крови пылал не стыд, а вдохновение, раскаленный добела холод, как в детстве, когда он охотился в камышах. Жрец Эйры содрогнулся, но алтаря богини любви не было на кровавом песке.
За десять вздохов он убил еще трех солдат. Они налетали с воплями или молча, орудовали копьями. Под его серпами их тела распадались переспелыми плодами, выбрасывали струи крови и медленно погружались во тьму.
Рук рвался вперед в поисках нового врага, когда натянулась, отбросив его обратно, цепь на шее. Бронзовый наконечник блеснул там, где должно было оказаться его лицо, ошпарив горячей кровью щеку.
– Гляди в оба, любовничек!
Он узнал голос Змеиной Кости. Женщина заливалась прямо за спиной, ее дикий смешок прорвался сквозь вопли и рев пожара.
– Пока ты со мной на одной цепочке, не смей сдохнуть!
Рук развернулся, заслонился от нового выпада, отсек руку безымянного воина и рубанул его поперек лица.
Не понять, как за сотню или две ударов сердца Змеиная Кость превратилась в союзницу. Мир развалился. Рук не знал, есть ли ему до этого дело.
Он вспорол живот следующему копейщику, запустил в брюхо пальцы, вырвал потроха. Где-то рядом все кукарекал Кочет, словно птица сошла с ума при виде огня. Рук заревел в ответ, ринулся вперед, не заметив скользнувшей по горлу стали, убил волоокую женщину, и тогда перед ним вырос Первый – неизбежный, как смерть.
Гигант, очерченный со спины пламенем, смотрел сверху вниз. Справа рубился с кем-то Талал. Слева, как безумная, хохотала Кость. В десятке шагов от них стояла Кем Анх с пылающими золотом глазами. За мгновения схватки она успела подняться на ноги.
Первый не соблаговолил оглянуться на нее. Его глаза – голубые, поразительно-голубые под черной сетью ресниц – смотрели на Рука.
– Думаешь, она тебя спасет?
Голос его был прекрасен, как заря.
– Думаешь, меня надо спасать? – Рук качнул серпами.
– Ты не из тех, кто может встать против меня.
– Ты меня не знаешь.
Рук ударил, не закончив фразы, выбросил вперед оба серпа – один сверху, другой снизу. Первый вырвал у него оружие, как игрушечное, оглядел и отшвырнул в сторону.
– Ты выбрал не ту веру. Если тебе нужно поклоняться, поклонись мне.
– Я вроде как накла́нялся на всю жизнь, – проворчал Рук.
Он тверже уперся ногами в землю, готовясь ударить и умереть. Никому не удержать жизнь вечно. Хотя бы эту истину вуо-тоны знали.
Рук не успел нанести удар, потому что на Первого обрушилась Кем Анх. Она двигалась, как пляшет на волнах солнце, – неуловимая, беззвучная, стремительная.
Враг был быстрее.
Он повернулся, отступил, вскинул кулак по страшной дуге, завершив ее в основании черепа. Женщина, голыми руками ловившая в камышах ягуаров, красившая лицо крокодильей кровью, целую вечность царившая над всем живым в дельте, тряпкой упала на песок.
Первый причмокнул губами и оскалил слишком острые зубы.
– Она была мне матерью, – тихо сказал Рук.
– Она будет мне слугой. Я это видел. Видел ее при мне в башне над озером. Она будет мне слугой. Как и ты.
Рук медленно покачал головой, сжал пальцы в кулаки.
– В детстве дала мне урок. Я долго не вспоминал.
Глаза громадного, великолепного создания были пусты, как полуденное небо.
– Какой же это урок?
– Никому не служи.
Едва слова сорвались с языка, Рук ринулся вперед.
Первый поймал его за горло, вздернул в воздух. Руки у него были каменные. Лицо Первого горело жаром, а остальной мир стал меркнуть. Рук лягнул ногой. Бесполезно, без надежды на победу, но он бился не за победу. Не за будущее, не за жизнь и не за смерть. Он бился ради битвы.
Вопль лезвием прорезал ночь. Рук принял бы его за собственный, но ведь он не только крикнуть, дышать не мог. Голос Бьен, только слишком громкий, словно горло у нее распахнулось во все небо.
– Оставь его!
Черно-голубые глаза взглянули мимо Рука, сощурились.
– Ты молишь его пощадить?
– Я не молю. Я требую.
– Здесь не место требовать. Я покажу тебе.
В глазах у Рука смыкались языки пламени. Мир стал непомерно велик, непомерно тесен. Краем глаза он рассмотрел выступившую вперед Бьен. Ее стальной ошейник отражал пламя, но глаза оставались темными.
– Последний раз говорю тебе, – сказала она. – Я люблю этого человека. Я люблю его и тех, кто с ним скован. Я, жрица Эйры, люблю всех на этой Арене. Они мои. Не мое владение, не мои подданные, как были бы для тебя, а мои любимые – все и каждый.
– Любовь… – Нечеловеческое создание перед ней улыбалось, сверкая всеми зубами. – Это свойство людей. Их слабость.
– Для меня – нет, сукин ты сын!
Он больше не щурился. Что-то похожее на удивление скользнуло по нечеловеческому лицу. Пальцы на горле Рука разжались. Он был свободен, он падал.
Первый разинул рот, но словно невидимая длань схватила его и отбросила на другой край круга.
Рук поднимался на ноги.
– Нам надо уходить, – сказал объявившийся откуда-то Талал.
В каждой руке по мечу. Только что никаких мечей у него не было.
Рук медленно, как движутся под водой, повернулся к Бьен, в глазах которой отражался пылающий мир.
Но с Первым еще не было кончено. Он, между вдохом и выдохом, поднялся на ноги и рычал, растянув губы. Он прыгнул к ним, но Бьен склонилась навстречу, как склоняются против ураганного ветра.
– Я жрица Эйры, – выкрикнула она, – и ты мне не владыка!
При этих ее словах страшная сила взметнула его в воздух и обрушила вниз.
Он снова встал.
Руку оставалось только таращить глаза. Так же, остолбенев, смотрели Талал, и Кочет, и Змеиная Кость.
– Я – жрица Эйры!
Гигант зашатался.
– Любовь – дрова в моем огне.
Каждое ее слово отбрасывало его на шаг назад.
– Любовь кровью каплет с моей пасти.
Первый взревел, подался вперед.
– Любовь – вечная боль моих потерь!
Он немыслимым усилием противился ее силе, продвигался вперед, капая слюной из распяленного рта. Но вперед продвигалась и Бьен.
– Я верила им, – кричала она. – Верила тем, кто говорил, что моя любовь – моя слабость, но они лгали!
Она сжала кулаки, удушая пустоту, – Первый поднялся в небо.
– Моя любовь – мой клятый меч!
Диким взмахом руки она швырнула врага. Тот, кто унизил богов дельты, отлетел с яростным рыком, врезался, расплескав огонь, в горящие скамьи и скрылся под обломками трибун. Рук стоял, бесполезный, словно скованный змеиным ядом, и смотрел на Бьен. Свет пожара обтесал ей лицо. Глаза пылали. По щекам струились слезы. На миг она показалась ему небывало большой, великой, созданием света и тьмы, выступившим из самой ночи. Потом Бьен ахнула, обмякла, скрючилась.
Талал опомнился первым и подскочил, поддержал ее, не дал упасть.
– Вот теперь совсем пора. – Кеттрал ткнул пальцем в отсек Коземорда. – Надо уходить.
– Куда уходить? – покосился на него Кочет.
– Нет! – рявкнул Рук.
– Об этом некогда думать, – сказал Талал. – Уходим все, и сейчас же.
– Я тебе жизнь спасла, любовничек, – напомнила Змеиная Кость.
– Без нее не уйдем, – ответил всем сразу Рук.
Он смотрел на распростертое тело Кем Анх.