Может быть, они впервые видели кеттрал, зато рассказов наслушались. И уж конечно, тех, в которых величайшие воины империи переплывали океаны, стирали с лица земли крепости, не бросали боя тяжело раненными, спасали людей, побеждали, когда все казалось потеряно… Наверняка не тех, где кеттрал бессмысленно гибли по недоумию своего командира.
К середине первого дня Чо Лу не выдержал. Натянул узду и пристроил коня рядом с Гвенной.
– Я только хотел сказать, – шепнул он, – какая честь быть вашим спутником, командир. И для меня, и для Паттика.
Гвенна повернулась к нему. Парень чем-то походил на домбангца: длинные прямые волосы, темная кожа, карие глаза.
– Последние два месяца, – сказала она, – я убивала людей с именами вроде Чо Лу. И очень похожих на вас.
Жестокие и ненужные слова. Аннурские легионы принимали людей со всего Вашша и Эридрои. Может, семья Чо Лу и вела род из Домбанга – отец, или мать, или их родители. Это не порочит его верности империи. Но если капля яда покончит с их Шаэлем сплюнутым восхищением, Гвенна готова платить эту цену.
Легионер опешил было, но тут же улыбнулся, покачал головой.
– Я знаю о волнениях в Домбанге.
– Волнениях? – переспросила Гвенна. – Пять лет гребаной резни, начавшейся с того, что местные порубили тысячи легионеров и скинули куски в канал.
Чо Лу решительно кивнул:
– Мы все об этом слышали. У меня дед из Домбанга, но и он восемь лет назад перебрался в Аннур. А родители выросли в Шелковом квартале, и я тоже. – Закатав рукав, он показал ей татуировку с аннурским солнцем на мускулистом предплечье. – В легионах не найти человека вернее меня.
– Он правду говорит, – вставил Паттик.
Тот тоже задержался, пристав к собеседникам. Паттик, в отличие от Чо Лу, был едва ли не светлее Гвенны. Волосы не рыжие, темнее, зато все щеки и лоб в веснушках. Он был не так хорош собой, как его приятель, и не так легко улыбался – честно говоря, он был довольно уродлив: тяжелый подбородок, большие уши, слишком близко посаженные глаза. Но и он, как Чо Лу, выглядел солдатом.
– Когда гадости в Домбанге только начались, – говорил белокожий, – в отряде кое-кто напустился на Чо Лу.
– Когда там все закрутилось, вам по сколько было? – спросила Гвенна. – По четырнадцать?
– Шестнадцать, – ухмыльнулся Чо Лу.
– В легион принимают с семнадцати, – напомнила она.
Он улыбнулся шире прежнего:
– А мы соврали.
Не Гвенне было их судить. В кадеты она попала в восемь, первый взрыв устроила в десять.
– И что случилось с наехавшими на вас братьями по оружию? – поинтересовалась она.
– Мне пришлось кое-кого… вразумить, – пожал плечами Чо Лу. – Напомнить, что присяга важнее имен, которыми нас наделили родители.
– И как они приняли урок?
– У Скорча остался шрам над бровью, а у Феррела палец кривовато сросся, но они все поняли. С тех пор мы пять лет сражались плечом к плечу. До последних дней. Это мы подавляли Анклишанский мятеж. И выжгли сетьенских разбойников в Раалте.
Улыбка его на минуту стала почти хвастливой. Потом парень вспомнил, с кем говорит, и гордость на его лице мигом сменилась тем же Кентовым почтением.
– Конечно, все это пустяки, – заметил он, – детские игрушки в сравнении с делами кеттрал.
«Кеттрал накормили собственным дерьмом, – захотелось ответить Гвенне. – Нас, почитай, не осталось. Нет птиц, а несколько выживших в гражданской войне бойцов либо стары, либо слишком увечны для боя».
Но она только молча взглянула ему в глаза и двинулась дальше в выразительном, как она надеялась, молчании.
Как видно, недостаточно выразительном. Выждав примерно четверть мили, Чо Лу снова подал голос.
– Понимаю. Конечно, мы помним, что вам нельзя говорить о… своих делах. Но возможно, вы разрешите наш с Паттиком спор.
Паттик неловко заерзал, но и в нем Гвенна чуяла нетерпеливое любопытство.
– Возможно, нет, – отрезала она.
Чо Лу расхохотался, словно в жизни не слышал шутки смешнее.
– Возможно, нет! – Он оглянулся на друга. – Она говорит: «Возможно, нет!»
И он спросил так, словно она и слова не сказала:
– Так вот, тут такой вопрос. Кеттрал могут дышать под водой?
– Нет.
Гвенна надеялась, что это положит конец разговору. Легионеры переглянулись. Чо Лу явно не верил.
– А что вы видите в темноте, правда?
Вот это была правда, но не повод подливать масла в огонь их поклонения.
– Нет.
– А боль вы чувствуете?
Гвенна чуть не задохнулась. После бойни в Банях она ни часа не прожила без боли. В первые несколько дней думала: это от впившегося в плечо осколка и других ссадин и порезов. Но шкура у нее заросла, как всегда. Синяки сошли. А ей все чудилось, что железный кулак сжимает сердце, длинные шипы впиваются в мозг, а на груди, не давая вдохнуть, лежит гора кирпичей.
– Да, – угрюмо отозвалась она, – боль чувствуем.
Похоже, Паттик был несколько разочарован. Зато Чо Лу подмигнул ей:
– Понятно. Мы и не ждали, что вы раскроете свои секреты.
– Нет у меня никаких секретов.
Конечно, она врала, но за ложью стояла правда. Тех секретов, которых ждали легионеры, у нее не было.
– А насчет птиц… – заикнулся Чо Лу.
– А насчет прикусить язык? – оборвала Гвенна. – И оставить меня в покое…
Паттик взглянул обиженно, а Чо Лу только улыбнулся.
– Конечно, командир. Просто для нас честь ехать с вами рядом.
Честь… Будто она какой-нибудь сраный герой.
Поднажав, они могли бы добраться до Пирата за день. Но император сообщила, что на загрузку и подготовку судна к плаванию уйдет два, и потому они остановились в гостиничке между западным портом и столицей. Чо Лу пошел нанять комнаты, Паттик занялся лошадьми, и Гвенна с Килем остались наедине в отдельной столовой, выделенной для них усердной хозяйкой. Та принесла ужин: куропатку, фиги, козий сыр, ломтики плодов огневки и бутылку вина.
Гвенна на еду не смотрела. Живот свело в узел. Любой кусок во рту отдавал пеплом. Ей в последнее время все снилось, что она задыхается насмерть, и при взгляде на фиги представлялось, как они разбухают, забивают горло, перекрывают воздух, как она рвет себе глотку…
– Вам надо поесть, – сказал Киль.
– Думаете, император выбрала бы для задания того, кого надо кормить с ложечки?
Историк пожал плечами, оторвал ножку куропатки и стал зубами сдирать мясо с косточки. Гвенна смотрела, как он жует.
Ей здесь не нравилось, в этой комнате. Хотелось быть уже далеко, на борту судна. Хотелось с кем-нибудь подраться, кого-нибудь убить. Почувствовав подступающий гнев, она сжала кулак. Сидя в отдельной столовой и любуясь, как историк лопает куропатку, ничего не исправить, но комната для нее еще не готова, а в общем зале поджидают Паттик и Чо Лу с круглыми глазами и десятком вопросов. Она заставила себя взять ломтик огневки, прожевать и проглотить. Чтобы драться, нужны силы, а кроме того, у нее накопились вопросы к императорскому историку.
– Чего я не знаю? – спросила она, не сводя с него глаз.
Киль перестал жевать.
– Полагаю, список выйдет длинным, – шевельнул он бровью.
Хорошая шутка, но иронией от него не пахло. А пахло гребаным камнем.
– Вы лич? – не отступилась она.
Такой вопрос почти любого заставил бы встрепенуться. Кеттрал с личами сотрудничали, но все прочие аннурцы их сжигали, вешали или топили. Килю следовало бы обидеться, возмутиться. А он выразил разве что умеренный интерес.
– Почему вы спрашиваете?
Гвенна замялась. Ответив честно, она выдала бы собственный секрет. Только кеттрал знали о Пробе, сларнах с их яйцами и даром обостренной восприимчивости.
– Я неплохо разбираюсь в людях. Какой у вас колодец?
– Я не лич, – покачал головой историк.
– И не простой историк.
– Простых не бывает.
На это трудно было найти ответ. Сама Гвенна простой солдат. Вернее, была простым солдатом до разжалования.
– Ради чего вас послали со мной?
– Как объяснила вам император, ради моих знаний о Менкидоке. И не только.
– Все ваши знания о Менкидоке – из кипы книг тысячелетней давности.
– Некоторая их часть – да.
– Вы работали с картами и записями кшештрим, которые вымерли уже… сколько?
– Приближенно – десять тысяч лет назад.
– Вот-вот. Десять тысяч лет назад. Планируй я вторжение в Эридрою по кшештримским картам, меня ждал бы нехилый сюрприз – целая империя невесть откуда взялась.
– Береговая линия не исчезла вместе с кшештрим, хотя могла несколько измениться. И новые горы за последние десять тысяч лет из земли не выросли.
– Вы здесь не чтобы показать мне побережье и горы. На то есть карты.
– Не все в Менкидоке отмечено на картах.
Сказано было достаточно сдержанно. Он выбрал на блюде фигу и стал задумчиво жевать. Не с таким видом обсуждают затерянный континент. С таким видом вообще ничего не обсуждают. Штука в том, что Гвенна его наружности не доверяла.
– Вы там бывали, – сказала она, помолчав.
Другого объяснения быть не могло.
– Очень давно, – подтвердил историк.
Гвенна кивнула на его кривой нос, переломанную челюсть, пальцы.
– Это все оттуда?
– Повреждения? – Ученый взглянул на свои ладони. – Нет, большая часть получена значительно позднее.
– Что вы там делали?
– Изучал.
– Что изучали?
– Историю.
Она нахмурилась:
– Я считала, историки интересуются людьми. Что им делать там, где людей нет?
– В тех краях не всегда было так пустынно.
– Всю историю Аннура континент необитаем – на всем протяжении письменной истории человечества.
– Люди, – заметил Киль, – не так давно научились писать.
Он вернулся к куропатке, а слова так и остались висеть между ними. Гвенна следила, как он ножом и вилкой разбирает грудку. Она всю жизнь ела мясо: баранину, свинину, говядину, оленину – все, что можно изловить или подстрелить на аннурской земле, но вид отделяющего мясо от костей историка вдруг напомнил ей Талала в дверях Бань: кровь хлещет из ран, кожа опалена, словно его поджарили на вертеле.