– Конечно. – Стянув через голову свое грубое одеяние, он протянул его солдату. – Честное слово, при мне нет ничего острого.
Как видно, эдолийцы не слишком полагались на слова.
Оставив голого Акйила в окружении соратников, один из гвардейцев по ниточке перебрал его одежду, особое внимание обращая на швы, подол и складки ткани там, где капюшон крепился к плечам. Удовлетворившись осмотром, он вернул Акйилу балахон, дал ему одеться и открыл дверь в дальнем конце комнаты.
Чувствуя на себе его пристальный взгляд, Акйил шагнул мимо стражника в маленький отгороженный сад. Здесь, в отличие от всего Рассветного дворца, все было по росту человеку. Ручеек, протекая под одной стеной, описывал ленивую дугу и уходил под другую. По невысоким подпоркам вился цветущий плющ. Отбрасывал прозрачную тень клен с яркой, как солнце, рыжей листвой. Здесь не было ни солдат, ни знамен. И статуй не было. И придворных, и дворцовой стражи, и гонгов. Иными словами, ничего, что ожидал увидеть Акйил. Просто стоял на посыпанной щебнем площадке деревянный столик на козлах – в Ашк-лане на таком мог заниматься рассадой садовник. Все в этом садике было обычным, естественным.
Кроме, конечно, стоявшей за столом женщины.
– На колени! – рыкнул один из эдолийцев.
На плечо Акйилу легла тяжелая рука, пригнула к земле.
Щебень впился ему в суставы. Прямо перед собой Акйил заметил три холмика муравейников и стал смотреть, как мураши тащат к себе дохлого паука. Если император со своими громилами решили, что его можно таким образом выбить из равновесия, так они ошиблись. В Ашк-лане он целыми днями, неделями, месяцами торчал на коленях под снегом, под дождем или на пронзительном осеннем ветру; отмораживал себе яйца, изучая перелетных птиц, движение облаков или формы выветривания скал. Правда, как происходит выветривание, он так ни разу и не разглядел. И все же… если это игра на терпение, Акйил готов был терпеть очень долго.
– Вы знали моего брата, – наконец подала голос император.
Она говорила рассеянно и равнодушно, как бы не слишком замечая его присутствие. Играла роль, конечно. Отлично играла, но он и не ждал любительской игры.
Акйил, не поднимая глаз, кивнул.
– Расскажите мне о нем.
Проверка. Каждый мог бы раздобыть истрепанный балахон, и ни для кого не тайна, что наследник Нетесаного трона обучался у хин. Акйил сильно удивился бы, окажись он первым, кто набивался в знакомцы брата императора. Его история, хоть и реальная, не делалась от того правдоподобнее.
«Вот тебе урок о том, – подумал он, – чего стоят вымысел и правда».
– Он не любил варенья, – наконец отозвался Акйил.
– Я думала, ваши монахи питались кореньями и жидкой кашей.
– Монахи, – кивнул Акйил, – большие охотники до кореньев. Но под конец лета в долине внизу поспевали ягоды синики. Хью и еще кое-кто варили варенье. Так себе варенье, надо сказать, но вкуснее всего, чем кормили в Ашк-лане. Я как-то стянул целый горшок, спрятал у себя…
– Не понимаю, какое отношение это имеет к моему брату, – поторопила император.
– Каден его терпеть не мог. Вроде как оно слишком вязкое и пальцы от него склеиваются. Я ему говорил, что он чокнутый – отказываться от единственного лакомства, какое найдешь в этом Шаэлевом монастыре, только когда он кого слушал?
Император не отвечала. Где-то в глубине дворца гонги начали отзванивать середину утра. И только когда они смолкли и замер последний отзвук, Адер снова заговорила.
– Я ожидала, что вы выберете в доказательство тайну важнее. Некое великое откровение.
Акйил пожал плечами. Во всяком случае, попытался. Не так это просто, когда ладонь эдолийца грозит раздробить плечо в кашу.
– Разум ничего не знает, – ответил он (эта древняя премудрость хин всегда его раздражала; ладно, зато сейчас пригодилась). – Любовь живет в ладонях, в глазах, на языке.
– Очень похоже на болтовню моего брата, – фыркнула император.
– Нас, ваше сияние, воспитал один орден болтунов.
Смешок у Адер вышел невеселый.
– Брант, Хугель, оставьте нас.
– Ваше сияние… – возразил было гвардеец.
– Если все выполнили свои обязанности как должно, – оборвала император, – его с первого шага во дворец уже десять раз обыскали.
– И с похвальным тщанием, – вставил Акйил.
Хугель – или, может быть, Брант – басом пророкотал:
– Убить можно и без оружия.
– Если он меня убьет, надеюсь, ваша месть будет страшна. А до тех пор, также надеюсь, вы будете выполнять мои распоряжения.
Железная рука отпустила плечо Акйила.
Шаги удалились, с глухим стуком захлопнулась деревянная дверь. Щелкнула задвижка.
Акйил остался на коленях и не поднял глаз. Каден никогда не требовал императорских почестей, но Кадена-то воспитали монахи. А эта выросла здесь, во дворце, среди тысячи слуг и рабов. Как знать, не причислили ли его с первого шага за ворота к этим низшим разрядам подданных.
– Акйил, родовое имя неизвестно, из Ароматного квартала Аннура, – проговорила Адер.
Так, значит, Каден о нем рассказывал. Это упрощает дело.
– Ваше сияние…
– Вы можете встать.
Он медленно разогнул намятые щебенкой колени, взглянул в глаза императору и улыбнулся самой обаятельной улыбкой.
Адер уй-Малкениан на нее не ответила. Ее лицо – сплошь острые углы и плоскости – выглядело неприспособленным для улыбок. Она стояла у стола, крутила в пальцах стебелек белой орхидеи из полной цветов вазы, но не смотрела ни на цветок, ни на букет. Она смотрела на Акйила, и глаза ее горели огнем.
Он, конечно, был к этому готов. Горящие глаза, наследственная привилегия Малкенианов, – доказательство, что те ведут род от Владычицы Света, от самой богини Интарры. У Кадена тоже горели глаза – Акйил бесился, считая это показухой, – но взгляд Кадена напоминал ему костры или фонарики, а сияние радужек Адер было и ярче, и холодней.
Ее лицо затягивало сплетение тонких шрамов, десятки перекрещивающихся линий стекали от волос к вороту платья. Так же были отмечены ее ладони и открытые до локтя руки. Акйил еще в Изгибе слышал эту историю – как она воздела копье, призвав молнию, которая, вместо того чтобы убить женщину, украсила ее кружевом несводимых шрамов. Адер, в отличие от брата, объявила себя пророчицей Интарры. Акйил, еще в квартале, знавал одного – Пьянчугу Тима, – воображавшего себя пророком. Эта женщина была совсем не похожа на Пьянчугу. Она изучала его переливающимися пламенем глазами, как мясник меряет взглядом свинью.
– Брат о вас упоминал, – сказала она наконец.
– Мы были близки.
– Он называл вас вором и лжецом, выросшим среди шлюх и головорезов.
Акйил развел руками:
– Едва научившись говорить, я попросил отвести мне покои в этом самом дворце. – Он изобразил на лице хмурое недоумение. – Мне лишь остается предполагать, что моя просьба не дошла по назначению.
Император шевельнула бровью и перевела взгляд на орхидею.
– Вы, возможно, полагаете, – задумчиво произнесла она, подрезая стебель ножичком с костяной рукояткой, – что претензия на дружбу с моим братом дает вам право на вольности со мной.
– Я, – ответил Акйил, – полагаю, что вы не усвоите того, чему я мог бы вас научить, пока не откажетесь от звания пророчицы и императора.
– Едва ли я намереваюсь стать монахиней.
– Вам придется стать никем.
Легкий бриз тронул листву клена. Адер, подрезав стебель, примерила цветок к вазе и укоротила еще немного.
– Знаете, что я говорю своим чиновникам, когда они достигают первого ранга? – спросила она.
– Поздравляете?
Адер покачала головой, выбрала из букета кроваво-красную лилию, повернула ее так и этак.
– Я требую, чтобы они не тратили даром моего времени. Тот, кто не способен донести свою мысль в пяти предложениях, не заслуживает своего поста. – Она пристроила лилию к пучку девичника, прищурилась, нахмурилась и отбросила цветок. – Вы сказали шестнадцать.
Акйил кивнул, поднял вверх пять пальцев, загнул первый.
– Врата кента построены тысячелетия назад кшештрим и дают возможность в один шаг перенестись за полмира.
– Это мне известно, – ответила Адер. – Все императоры династии Малкенианов до меня пользовались ими, чтобы держать Аннур в единстве.
Ее лицо хранило равнодушную неподвижность, но в голосе Акйил расслышал досаду – как хлопья ржавчины на тонком стальном клинке.
Он снова кивнул и стал дальше загибать пальцы – по одному на каждую фразу.
– Тот, кто проходит через кента, между исходной точкой и конечной проходит сквозь ничто. Ничто – владения Пустого Бога. Чтобы пройти кента, вы должны нести в себе ничто. Император и пророк – противоположность ничто.
По крайней мере, так было в теории.
Сам Акйил никогда не видел кента. Монахи о них не упоминали, но он с малолетства привык вынюхивать важнейшие секреты и оборачивать их в свою пользу; что ни говори, Кадена, как и его отца, деда и прочих предков, посылали в монастырь ради тайны древних врат. Окажись кента в самом Ашк-лане, Акйил вызнал бы много больше. И много больше вызнал бы, если б не солдаты, явившиеся перебить всех его учителей. Он бы знал много больше, если бы кто-нибудь позаботился записать все это дело, а не передавать тысячелетиями, из поколения в поколение, в виде Кентом драных загадок, но все вышло не так, и он остался, с чем остался. Вышло куда хуже, чем хотелось бы, но он всю жизнь учился извлекать максимум из самых паршивых ситуаций. Император понятия не имела, сколького он не знает, и он ей об этом рассказывать не собирался.
– Вы намерены преподавать мне историю кшештрим? – осведомилась Адер.
В ее внимательных глазах играло пламя.
Акйил вместо ответа шагнул вперед и снял со стола вазу.
– Красивый букет, – заметил он, разглядывая цветы. – Кажется, этим самым цветам тут и место, как раз в таком сочетании и порядке.
– Сци сциан, – ответила император.
Акйил покачал головой, признаваясь в своем невежестве.
– Правильное место, – пояснила Адер. – Это старинное понятие.