– Тогда я буду молчать.
Рук хотел ответить, но не стал. Вопрос, говорить или молчать, бледнеет перед вопросом, жить или умереть.
– Так ты согласна?
Он ужаснулся, представив Бьен в дельте, но оставаться в городе было еще хуже.
– Я не вижу выбора, – равнодушно ответила она.
Рук медленно, вглядываясь в ее лицо, кивнул. И понял, что готовился к спору.
– Пойдем. – Чтобы подняться на ноги, понадобились все остатки сил. – Нам надо поесть.
Она тоже встала. Он взял ее за руку. Впервые, сколько он ее знал, Бьен позволила себя вести.
Ли Рен вскинула голову им навстречу. Она сидела на потертом табурете, помешивая в чугунном котелке большой деревянной ложкой. Улыбка смяла ее лицо сотней морщинок и открыла редкие зубы.
– Как раз к ужину.
– Верно, – кивнул Рук. – Спасибо тебе.
– Стыдно-то как! – пробормотала старуха, опуская взгляд в дымящееся варево. – Стыдно.
«Стыдно». Что-то в этом слове, будто застрявшем у нее между зубов, заставило Рука остановиться. Поздно. Из лачуги посыпались вооруженные люди – двое, четверо, десятеро, – все с копьями или арбалетами.
– Эти, – сказала Ли Рен, не глядя ткнув ложкой в Рука и Бьен.
С ложки капало.
Рук развернулся, схватил Бьен за плечо. Десяток шагов по улице, и они нырнут в переулок, рванут…
– Побег равен смерти. – Голос лезвием рассек его мысли. – Никан не из метких стрелков, но с такого расстояния не промахнется.
В голосе звучала спокойная усмешка.
Бьен не ответила, не шевельнулась, не подняла рук – стояла, склонив голову.
Рук повернулся к врагам лицом.
Стрелки смотрели на него через прицел, пальцы на спусковом крючке, а копейщики набегали, обходя их с боков, окружая. Тот, кто заговорил первым, стоял посередине – невысокий молодой человек с наголо обритой головой. Он не потрудился извлечь висевший на поясе меч, да и нужды в том не было.
– Я Гао Джи, начальник шестнадцатого, беру вас под арест.
– К чему это, начальник? Мы не нарушали никаких законов, – примирительно ответил Рук.
– Не нарушали законов? – Джи вздернул брови. – Не проповедовали аннурской ереси на улицах Домбанга?
– Любовь не ересь, – прошипела Бьен.
– Любовь – это хорошо, – хмыкнул военный. – Любовь – это прекрасно. Кто же против любви?
Он, будто в поисках ответа, обвел глазами дорожную колею, но улица в считаные мгновения опустела, прохожие скрылись в переулках или попрятались в домах. В окне второго этажа блеснули любопытные глаза, и тут же ставень захлопнулся.
– Беда в том, что речь не о любви, а о вашей ложной богине. – Джи покачал головой. – Нет богов, кроме Трех. Все прочие – просто идолы, натыканные аннурцами, чтобы нас ослабить.
– Вы не правы, – возразил Рук.
Джи поджал губы:
– В чем же это я не прав?
– Не правы относительно Эйры и Трех, – ответил Рук, – и в том, что преследуете нас, а не тех мерзавцев, что сожгли храм и убили наших друзей.
Он почувствовал, как дрожит рядом Бьен, и на миг задумался: сумела бы она повторить вчерашнее? Сжать руки в кулаки, выпустить на волю злую силу, что всегда таилась в ее теле. Он молился, чтоб этого не случилось, даже ради их спасения. Впрочем, ему хватило одного взгляда, чтобы понять: она уже сдалась. Пропали страх и вызов, освещавшие вчера ее лицо, всякое чувство стекло с него, как жидкая грязь.
– Мне доводилось ошибаться. – Джи задумчиво покивал. – Может, я и сейчас не прав. Но каждый действует в меру своего разумения истины.
Ли Рен за спинами солдат снова принялась помешивать в горшке.
– Почему? – Рук обратил взгляд к ней. – Почему ты нас выдала? Мы всегда были к тебе добры.
Старуха помедлила, подняла голову и твердо встретила его взгляд.
– Правда, и мне жаль, что так вышло. Но времена теперь суровые, а добротой горшок не наполнишь. Они принесли мне золото.
И она, словно этим все объяснила, снова взялась за ложку. Рук не сводил с нее глаз, ожидая от себя приступа ярости. И находил только печаль. Итак, Ли Рен их предала. Что это меняет? Их предал весь город – не вмешивался, видя, как горит храм, а с ним и жрецы. Гниль глубоко проникла в Домбанг, затронула не одну голодную старуху. И не только командира зеленых рубашек, никогда не видевшего, каким богам поклоняется.
Рук снова обратился к Гао Джи:
– Вы намерены нас убить? – Он сделал шаг, заслонив собой Бьен. – Как перебили всех в храме?
– Меня в храме не было, – холодновато ответил солдат. – Я не люблю толпы и не люблю дураков. То и другое относится к тем, кто перебил ваших друзей.
– Вы им не помешали.
– Шестнадцатый отвечает за весь восточный край Змеиного, – пожал плечами Джи. – Не можем же мы успевать всюду сразу.
Накануне ночью погибли люди, погибли в страшных мучениях, а этот равнодушно бросает: «Не можем мы успевать всюду сразу…»
Рук шагнул вперед.
– Ник, – приказал Джи. – Еще один его шаг – стреляй в грудь.
Рук встретил его взгляд:
– Значит, все же убьете.
– Я надеялся, что не придется.
– Тогда зачем это все? – спросила Бьен. – Копья, луки…
– Ванг Во, узнав о пожаре в вашем храме, приказала искать выживших, – улыбнулся Джи. – Трое любят живучих. Вы послужите цели более высокой, чем заливать кровью грязь на Змеином.
– Достойные… – пробормотал Рук.
Бьен вздрогнула, словно от ядовитого укуса.
– Именно, – улыбнулся солдат. – Я, конечно, знать не знаю, в самом ли деле вы достойны, но есть надежный способ проверить: бронзовые клинки не лгут.
15
Гвенна не сразу уверилась, что это корабль. Уловила сначала на краю зрения, как что-то, похожее на флажок, мелькнуло и пропало, едва она перевела взгляд. Моряк в «вороньем гнезде» молчал, а ведь у него была подзорная труба. С другой стороны, он, как и весь корабль, смотрел, вероятно, на Рабана, одолевавшего последние футы до верхушки мачты. Гвенна, чувствуя, как забухало сердце, уставила взгляд на бритвенное лезвие горизонта и стала ждать.
«Может, никакой это не флаг, – уговаривала она себя. – Может, облачко, или волна, или метнувшаяся за рыбой чайка».
Или просто разыгралось воображение. Видит Хал, она не первую неделю ходит по миру, шарахаясь от собственной тени.
Корабля там быть не могло. Только не там. Если только «Заря» шла намеченным курсом. Гошанский договор, положивший конец морской войне между Аннуром и Манджари, не позволял аннурским судам заходить западнее мыса Арин. Сейчас они были намного западнее мыса Арин – в водах, которые манджарским судам незачем охранять. Имелось в виду, что, заложив большой крюк к западу, они разминутся с каботажными судами – как торговыми, так и военными.
Гвенна до боли в глазах вглядывалась в синеву. Если «Зарю» обнаружат так далеко в манджарских водах, быть войне. Она уже почти убедила себя, что клочок флага ей почудился, когда увидела его снова – чуть выше, чуть яснее. Он палочкой ткнулся в небо и пропал.
По вантам Гвенна слетала так стремительно, что в нескольких шагах над палубой пришлось разжать руки. От сильного удара она поморщилась – боль пронзила колени – и выпрямилась.
Джонон лем Джонон с непроницаемым видом смотрел на нее. Неясно было, разглядел ли он стычку над парусами, да и плевать, когда на горизонте зависла лоханка долбаных манджари.
– Корабль, – выдавила она (дыхание еще не восстановилось после гонки и драки, слова получались рваными). – К западу.
Джонон вздернул уголки губ:
– Уже подыскиваете оправдание своему проигрышу…
– Не оправдания, а корабль под флагом Манджари, он приближается.
– На мачте дозорный. – Адмирал поднял палец к «вороньему гнезду». – С трубой. С единственным заданием – наблюдать за горизонтом.
– Горизонт кругом. Весь сразу не отследишь.
– Мы намного западнее судоходных путей манджари.
– Не все суда держатся этих путей.
– Манджари держатся. Они ходят от Фрипорта до Гоша, от Гоша к Уваши-Раме. Бывает, заходят в селения вокруг моря Ножей. Западнее того только океан и пустынная северо-западная оконечность Менкидока. Им ни к чему…
– Флаг! Флаг на западе! – оборвал его крик дозорного с мачты.
Лицо Джонона застыло. На миг Гвенне показалось, что адмирал готов ее ударить.
Конечно, она понимала, что оказаться правой – промах с ее стороны. И хуже того – оказаться правой здесь, на палубе, на глазах первого помощника и матросов. Такой человек, как Джонон лем Джонон, ошибаться не привык.
К его чести, он мгновенно перешел к делу. Как бы ни ненавидела его Гвенна, адмирал честно заслужил свое звание годами умелого командования.
– Прошу вас, Рахуд, – сквозь зубы распорядился он, – всех по местам.
Половина моряков и так прервала работу, следя за гонкой по мачте. Они расслышали крик дозорного, так что, когда старший помощник Рахуд громовым голосом отдал приказ, почти все уже пришли в движение. После выхода из порта Джонон каждый день проводил учения – их было слышно даже из каюты, – так что моряки и солдаты с похвальной точностью разбежались по своим постам. Легионеры – Гвенна заметила среди них Паттика и Чо Лу – выстроились в очередь к огромным рундукам посреди палубы, где хранились абордажные пики. Пока солдатам раздавали оружие, моряки с арбалетами высыпали на палубу.
У нее у самой чесались руки. Парные клинки остались в каюте, в рундуке вместе со снаряжением, но достать их – минутное дело. Она займет место на средней палубе или на баковой надстройке. Или где-нибудь на вантах, все равно. Главное, после недель заключения в каютах и карцерах, после недель в темноте собственных мыслей, недель пережевывания своих ошибок наяву и кошмарных ночей, когда ей раз за разом виделась гибель Талала и Джака, после недель полного бессилия она наконец видела, с кем сражаться, кого колоть, кого убивать.
Она спохватилась, что скалит зубы, а кое-кто может принять оскал за вызов или насмешку.
– Два корабля! – проревел дозорный. – Два корабля! Оба манджарские!