ка они с легионерами спустятся, мачта должна продержаться.
Взрыв надвое разорвал небо, взметнул в него огромный огненный цветок. Ее окатило жаром. Мачта дернулась, дрогнула, качнулась, опасно наклонилась и зависла, как пьяная.
Гвенна подняла взгляд: Паттик с Чо Лу удержались.
– Вниз! – Гвенна ткнула пальцем в месиво на палубе под собой. – Спускайтесь!
Корабль снова дернулся – порвались концы. Мачта под ней содрогнулась и снова стала заваливаться. Мимо, размахивая руками, пролетел человек. Над головой защелкали взрывы. Нет, не взрывы – это трескались не выдержавшие напряжения реи. Гвенна расслабила руки, заскользила вниз. Ладони после гонки с Рабаном были изодраны в мясо, но тут не до ладоней. Лишь бы победить. С высоты в десяток футов она спрыгнула, неловко приземлилась, поскользнулась в крови и упала. Вокруг валялись тела – целые и кусками. У самого ее лица – оторванная по колено нога; сжавшаяся, как испуганный зверек, кисть руки… В нескольких шагах дальше подтягивался на локтях мужчина с рваной дырой в животе. Взрывы бывают красивыми – Гвенна не раз любовалась явлением втиснутой в металлическую трубочку гигантской силы. Уродливо то, что остается после.
Что-то шумно обрушилось на палубу за ее спиной. Обернувшись, она увидела шатающегося Чо Лу. Одной рукой парень зажимал голову, другой держался за торчащую из ножен рукоять меча. Почти сразу за ним спрыгнул Паттик. Оба перемазаны красным – Гвенна не поняла, их это кровь или чужая. Впрочем, оба стояли, не падали, а вот о мачте она этого сказать не могла. Взрыв разбил ее основание, оставив пенек по колено. Остальное повисло на такелаже, с каждым креном корпуса отклоняясь все дальше и дальше. В другом сражении достаточно было бы лишить судно мачты – и «Заря» сумела бы оторваться, бежать от искалеченного, утратившего маневренность корабля. Но сейчас бежать и маневрировать не приходилось; три корпуса сцепились и останутся в сцепке, пока кто-то не сдастся или не уйдет на дно.
– Я вниз, – рявкнула Гвенна. – Ждите здесь, за мной никого не пропускать.
«Звездочка» снесла все без разбора: дерево, канаты, тела; наделала дыр в перегородках, проломила палубу и все подожгла.
– Головы держите пониже, – велела Гвенна. – На «Заре» не знают, что вы здесь. И манджари не знают. Если разберутся, что происходит, попытаются отбить эту надстройку. Не уступайте.
Паттик кивнул. Глаза у него лезли на лоб, но меч был уже в руке.
Чо Лу указал на недобитых «звездочкой» раненых моряков у края площадки.
– А с ними что?
– Убейте.
– Но они же… – Он повел рукой. – Они…
– Они мерзавцы, – усилием воли выговорила Гвенна, – которые напали на нас и хотели потопить.
Они не казались мерзавцами. Никто не кажется мерзавцем, умирая. Сколько бы жестокости, мучительства, коварства и подлости не было в человеке, смерть все это уносит. Мужчины на палубе походили на детей. Кто со страхом, кто с вызовом, и все – с изумлением смотрели в лицо неизбежной смерти. Что бы они ни натворили, трудно было их ненавидеть.
Однако кеттрал с детства учили преодолевать трудности.
– Добейте их, – повторила она, – и держите надстройку.
Она рывком откинула обломки люка, ступила на трап, нырнула из света в темноту.
До трюма пришлось миновать еще четыре трапа. Прижатый к «Заре» борт вздрагивал и трясся, но звуки сражения стали глуше даже для ее ушей. Она никого не встретила, спускаясь, – в таком бою внизу делать нечего, разве что прятаться. Прятаться или разнести все к гребаному Шаэлю.
Гвенна пробиралась в темноте, осторожно переступая по шпангоутам, пока не добралась до середины судна. Там, встав на колени, развернула спрятанный в поясном кошеле фитиль – футов шесть в длину, скрутила его с коротким фитилем уцелевшей «звездочки», уложила взрывснаряд у дальнего от «Зари» борта и накатила поверх пару бочек, чтобы вся мощь взрыва ушла наружу. Установив заряд, она помедлила. Длина фитиля давала ей время выбраться из трюма, возможно, даже вернуться на надстройку, но, когда рванет, она еще будет на корабле. И Чо Лу с Паттиком тоже.
– Говорила им, не лезьте за мной, – пробормотала Гвенна.
Слова ничего не значили и ничего не меняли.
Гвенна тряхнула головой, выбила огонек, поднесла его к фитилю и бросилась бегом.
Она как раз выскочила на свет, когда взрыв разнес борт. Весь корабль встрепенулся, словно огромный зверь, проспавший всю жизнь и пробудившийся, чтобы умереть. Корпус резко навалился на «Зарю», дрогнул и ушел в другую сторону, под ветер.
Оба легионера жались к ограждению надстройки. Клинки в их руках искупались в крови. Манджари, которых Гвенна видела живыми, были мертвы.
Чо Лу, ощутив рывок, уставился на нее, пролепетал:
– Это?..
Она кивнула.
– Сработало? – тихо спросил Паттик.
Опять кивнула. Она определила все, что нужно было, по звуку разрыва.
– Возвращаемся на «Зарю».
– Как? – спросил Паттик.
Гвенна прикинула пути отхода и указала на среднюю часть борта, которая вплотную сходилась с «Зарей».
– Туда.
– Я так надеялся, вы этого не скажете, – покачал головой Чу Ло.
Середина палубы утопала в крови. Толком нельзя было понять, что там происходит, но общая картина обозначилась ясно – манджари шли на абордаж, аннурцы отбивались и по ходу дела резали людей десятками. Обе палубы были завалены телами. Мертвые явно преобладали над живыми. Именно поэтому – туда. Их могли подстрелить с любой стороны, могли заколоть, или их раздавило бы бортами, но мачта сломана, по лееру не вернешься, а ограждения надстроек слишком далеко разошлись – не допрыгнешь. Гвенна попыталась разобраться в хаосе. Кучка аннурцев, полтора-два десятка солдат, сгрудилась у перил, выставив пики против наступающих манджари. В середине строя она увидела Арона Тесто – и не поняла, когда и почему тот покинул надстройку. Упершись одним сапогом в фальшборт, морща окровавленный лоб, словно решал заковыристую задачку, он как раз насадил на свое копье манджарского моряка. Провернув оружие, легионер выдернул наконечник, поднял глаза и каким-то чудом высмотрел Гвенну. И улыбнулся – так искренне и неуместно, что Гвенна едва не расхохоталась.
– Сюда! – проревел, махнув рукой, легионер. – Мы вам дорогу расчистим.
Она кивнула, и тут что-то зацепило ее взгляд – то, что она видела и раньше, но не сознавала. В гуще манджари высокий худой мужчина держал в руках короткую трубку с запаленным фитилем.
– Святой Хал! – вырвалось у нее.
В такую удачу просто не верилось. Этот дурак поднял оброненную «звездочку» – не разорвавшуюся, а ту, что раньше выпала у нее из пояса. Он разглядывал ее, будто не понимал, что видит, да и не мог понимать, конечно. Только кеттрал применяли взрывчатые вещества. «Звездочки» не опознал бы даже аннурский солдат. И если манджари продержит ее в руках еще немножко, взрыв расчистит им дорогу, избавив Тесто от хлопот.
Гвенна ухмыльнулась, ощутив в себе что-то похожее на прежнюю уверенность. Должно сработать. Они проникли на корабль, потопили его и вернутся живыми, все трое.
– Вот тебе и дурацкая ставка, – обратилась она к невидимой Адер и кивнула Чо Лу с Паттиком. – Пошли!
Она повернулась обратно, и ужас холодным клинком пронзил грудь. Тот, со «звездочкой», не просто ее держал. Он замахивался, отводил руку далеко назад. Слепая удача или звериное чутье подсказало манджари, что эта вещь опасна.
Гвенна еще смотрела, не успевая что-либо предпринять, когда он метнул снаряд.
«Звездочка» будто проплыла сквозь огонь и дым между кораблями – проплыла, как невесомое, безобидное перышко или клочок тумана. И упала. Даже ее слух не уловил стука, но что было дальше, Гвенна слышала. Слышали все три корабля – словно раскололось небо, и тела – тела аннурских моряков и солдат, тех, кого она пыталась защитить, взорвались кровью, воплями и осколками костей.
16
Арена, даже по нестрогим меркам Домбанга, больше походила на руины или обломки кораблекрушения, чем на храм или святилище.
«И неудивительно, – отметил Рук, – потому что ее наполовину построили из погибших кораблей, засевших в густом иле прежней Старой гавани».
Когда-то она была единственной бухтой для больших океанских судов, но за восемь десятилетий после открытия на севере Новой гавани жители Домбанга превратили вонючее мелководье Старой в свалку, замусорили объедками, рыбьими костями, негодным рваньем, гнилыми корзинами и ржавыми обломками, безнадежно спутавшимися рыбачьими сетями – отбросами бесчисленных жизней, нагроможденными почти вровень с не дождавшимися починки судами, сросшимися в одно целое с грязью и хламом.
После восстания верховные жрецы подрядили тысячи домбангцев вывезти свалку. А вот древесина, пусть и старая, была – особенно после аннурской блокады – в большой цене. Бревнами и досками так просто не разбрасывались. Поэтому девять башен, на которых держались грубые ограждения Арены, представляли собой девять корабельных корпусов, дочиста обобранных от всего ценного – стекла, такелажа, рей и мачт. Руку они напоминали обглоданные костяки огромных животных. Высокие дощатые стены связывали надстройки в подобие овала. С внутренней стороны они уходили вниз скамьями-ступенями, давая места десяткам тысяч зрителей. К наружной стене бестолковой толпой лепились, беспомощно наваливаясь на опору, сараюшки, казармы, кухни, отхожие места, склады, учебные плацы и прочее, необходимое для кратковременного размещения и спешного обучения воинов. Поскольку воины эти чаще всего попадали сюда поневоле, все было обнесено дополнительной, не столь высокой стеной.
Все здесь смердело смертью. Рук за сто шагов, с проложенной через отмель деревянной гати, учуял запах разложения. Храм смерти построили на прогнивших судах, на земле, давившейся утопленными в ней отбросами.
Конечно же, так и было задумано.
«Смерть есть поклонение, – провозглашали жрецы. – Жертва славит богов!»
Они не так уж ошибались.
Кем Анх и Ханг Лок наслаждались убийствами, как змея наслаждается полуденным солнцем, хотя Рук был уверен, что ни один из них и близко не подошел бы к Арене. Смерть в дельте – дело другое, там она горяча и светла, ужасна, но прекрасна – перья, перекат мышц под мехом, чешуя, рев, блеск… Конечно, мало кто в Домбанге знавал подобное. Арена хоть немного приближала горожан к тем бессловесным поединкам воль, что ежеминутно развертывались в камышовых зарослях. И потому общество гордилось ею, не замечая нависших над Ареной миазмов распада. Стража у тяжелых деревянных ворот не требовала входной платы, и ворота эти никогда не закрывались. В них всегда мог войти и последний нищий, выспаться под шатким навесом между учебными и боевыми площадками или остаться здесь на всю жизнь, не опасаясь, что его попросят вон. Кровь и борьба принадлежали домбангцам по праву рождения. Насилие священно, десятину жрецам платили поклонением.