Жрица поджала губы.
– А остальные?
– Какие остальные?
Во пожала плечами:
– Как насчет любви к себе? Любви к солнечному свету на твоей щеке? Как насчет любви к… – она не сразу подобрала слово, – к обреченным. Ко всему, что недолговечно.
Трудно было судить, не насмешка ли кроется в ее словах. Жрица говорила серьезно, но Руку не верилось, что охотница на крокодилов глубоко интересуется тонкостями учения Эйры.
– Главное, – сказала Бьен, – любви противно все, что происходит здесь.
Внизу, на арене, упал проигравший боец. Кочет с размаху пнул его в лицо.
– Знаешь, – ответила Во, – я любила крокодилов.
Она усмехнулась воспоминанию. Улыбнулась впервые с тех пор, как они взошли на палубу, и Рук заметил, что у нее обломан передний зуб.
– Я имею в виду тех, которых нанималась убивать.
– Тогда зачем убивала? – сердито спросила Бьен.
– Такая работа, – пожала плечами жрица. – Она не мешала мне их любить.
– Это не любовь.
– Да? – подняла бровь Во. – Это чувство, от которого сердце сжимается немножко сильнее обычного. Это нетерпение. И когда престаешь понимать, где кончается твое тело и начинается крокодилье. Когда костями угадываешь его желания, нужды, страхи. Эта… пустота внутри, когда все кончится.
Смотрела она не на арену, не на угасающую внизу драку, а дальше, за грубо сколоченные трибуны и черепичные крыши Домбанга, в серо-зеленую дымку, где тростники сходились с небом.
– Кровожадность, – сказала Бьен. – Не любовь.
Жрица заморгала, словно забыла на время о ее присутствии, а теперь снова вспомнила.
– Как скоро ты решаешь за другого, любит или не любит.
– Ты можешь накормить меня свиным навозом, но я не назову его пирогом.
К удивлению Рука, Ванг Во расхохоталась, фыркая носом.
– Ты это сама сочинила?
– Поговорка одного жреца из моего храма, – мрачно покачала головой Бьен. – Из тех, кого убили вчера твои люди.
Во с заметным сожалением оборвала смех.
– Не мои люди, девочка. Это сделала толпа.
– Ты не пыталась ее остановить.
– В городе сейчас много чего происходит. Налет аннурцев на Пурпурные бани. Дурацкие разговоры об идущем на Домбанг войске…
– Не просто разговоры, – тихо поправил Рук. – И войско не обычное. Оно не идет, как все. По крайней мере, не все его воины.
Ванг Во медленно обернулась к нему:
– О чем ты говоришь?
Рук не собирался извещать верховную жрицу о нападении кхуанов на Вуо-тон. Когда их с Бьен схватили, он первым делом подумал о побеге, потом о сопротивлении. Но сейчас, на корабельной палубе перед главной властительницей Домбанга, он увидел лучший путь – не просто бездумное сопротивление. То, что он узнал в дельте, дорого стоило. Значит, можно поторговаться.
– Я только что вернулся из дельты, – ровным голосом сообщил он. – От вуо-тонов.
– Ты, кажется, сказал, что пятнадцать лет там не был.
– Солгал.
– И что ты там нашел? – прищурилась жрица.
– Скажу, если поклянешься именами Трех, что отпустишь нас.
– Отпустить вас…
– Бьен не воин. Глупо принуждать ее сражаться на арене. Она там сможет только умереть. – Рук чувствовал, как напряглась стоявшая рядом Бьен, но смотрел только на Ванг Во. – Отпусти нас, и я скажу тебе, чего ждать. Достойных у тебя и без нас хватает.
Верховная жрица долго смотрела на него, прежде чем перевести взгляд на зыбкую линию камышей.
– Нет, – сказала она наконец, словно копье вбила в палубу.
– Вполне выгодная для тебя сделка, – заметил Рук.
– Выгодные сделки, – не глядя на него, отвечала Во, – для купцов и торговцев. Я не из них.
– Ты верховная жрица Домбанга. Твое дело позаботиться о безопасности жителей.
– Если бы их безопасность была моим делом, я бы исполняла его иначе.
Она указала на круг арены. Там Кочет топтал побежденного: наступил одной ногой между лопаток, другую поставил на основание черепа и вминал упавшего лицом в песок. Толпа ревела. Наконец победитель сошел на землю, как богатый купец сходит с паланкина. Он небрежно, издевательски поклонился зрителям, но никто в толпе не возмутился. Люди восторженно орали, бешено топали ногами. Кто-то, не желая месяцами дожидаться священных боев, требовал больше крови, жертвоприношения прямо здесь и сейчас. Упавший пытался подняться или, может быть, уползти от собственной боли. Кочет обернулся, жестоко пнул его в ребра, еще раз плюнул и зашагал к воротам в дальней стене.
– Безопасности здесь маловато. Еще меньше, чем в дельте. – Во покачала головой. – Зеленые рубашки, может быть, и должны думать о безопасности. Или строители. Или лекари. У меня другая забота, поважнее.
– Резать глотки для своих кровожадных богов? – возмутилась Бьен.
Она все не могла отвести взгляда от растоптанного, изломанного воина.
– Показывать людям, что выживание – еще не жизнь.
– Ничего ты им не покажешь, – процедил Рук, – если войско этого… Первого возьмет Домбанг…
– Мы готовимся.
– Как вы можете готовиться, не зная, чего ждать?
– Готовиться не значит точить копье и проверять тетиву. Готовность должна быть здесь… – Она пальцем постучала его по груди, затем два пальца легли ему на лоб. – И здесь.
Жрица покачала головой.
– Я не променяю свою веру и веру народа на крохи вражеских замыслов. – Она снова прищурилась на горизонт. – Если враг вообще существует.
– Существует, – сказал Рук, – в этом можешь мне поверить. Войско надвигается, и оно близко.
Ванг Во задумчиво покивала:
– В таком случае тебя порадует возможность поучиться у лучших воинов Домбанга за счет городской казны.
17
В каморке было жарко и душно. На столе стоял выщербленный кувшин с водой, но не было чашек. У одного из двух стульев отсутствовало сиденье, зато нашлась табуретка. В щели стены били солнечные лучи. После разговора с Ванг Во Гао Джи привел пленников сюда, в дощатую клетушку в трюме одного из заброшенных кораблей, втолкнул внутрь и запер дверь. Никто не объяснял им, чего теперь ждать и сколько продлится ожидание. Бьен раз-другой прошлась от стены к стене, словно мерила комнату шагами, и присела на табурет. Рук остался стоять.
– Жаль, – сказал он, когда в коридоре затихли удаляющиеся шаги.
– Сгоревшего храма и убитых друзей? – фыркнула Бьен.
– Жаль, я не вывел тебя из города, пока мог. – Рук покачал головой. – Нельзя было доверяться Ли Рен. Надо было сразу уводить тебя в дельту…
На этих словах Бьен резко поднялась, шагнула к нему и крепко, обеими руками ухватила за грудки.
– Если ты и дальше будешь говорить обо мне, – с обманчивой кротостью проговорила она, – как о ребенке или бессловесной игрушке, которую можно таскать с места на место, Достойные покажутся тебе не самой большой бедой.
Куда девалось ее недавнее оцепенение? Темный взгляд в упор смотревших на него глаз стал яростным, трезвым, дерзким.
Рук долго молчал, прежде чем ответить.
– Сейчас я бы сам не отказался стать бессловесной игрушкой. Охотно разрешаю тебе вытащить меня отсюда.
– Для игрушки ты слишком уродлив.
– Много лет мое уродство тебя не отталкивало.
Он чувствовал ее горячие кулачки у самой груди, ее теплое дыхание на щеке. Все это ничего не значило – с тем же успехом их могла разделять целая дельта.
Кажется, Бьен одновременно с ним ощутила, как они далеки. Она отпустила его рубаху, разгладила ткань и отвернулась.
– Здесь нам нельзя оставаться, – сказала она.
– Наверное, многие пленники так думают.
– Это не тюрьма. – Бьен попробовала, крепко ли заперта дверь, провела пальцем по ржавым петлям. – Это бойня. Ты видел этого Кочета. Тут таких полно. Или побег, или смерть.
Рук пережидал, пока она проверяла петли, доски двери, раму, и снова замок, и снова петли – раз за разом испытывая неподатливое железо.
– Меня не моя смерть тревожит, – тихо сказал он.
– Довольно близоруко.
– Я убивать не хочу.
Бьен замерла. Но не обернулась.
– Мы не обязаны убивать, – ответила она едва слышно.
– Для этого нас сюда привели.
– А мы откажемся.
Рук задумался. История их ордена помнила множество мужчин и женщин, замученных в далеких странах, умиравших со словами богини на устах, когда сталь входила им меж ребер или огонь лизал нагие тела. «Вы прекрасны», – говорил святой Генсельн. Эды пригвоздили его ко льдине, надрезали кожу и оставили на съедение огромным белым медведям. «В вас столько хорошего… помимо этого насилия». Костяные колья пронзили его, прибивая ко льду. «Я вижу лучшее на ваших лицах, вижу его свет в ваших глазах».
Только Рук, в отличие от Генсельна, святым не был.
Собой он, наверное, мог бы пожертвовать. Он полжизни морил голодом вросшую в плоть память детства, обуздывал в себе зверя, учился видеть в жизни не просто грубую кровавую борьбу. Без Бьен он бы мог склонить голову перед Достойными, принять удары и переломанные кости, принять свой кровавый конец. Он мог бы сойти в могилу легко и отважно, сохранив верность возвысившей его и спасшей из трясины богине.
А может, он только обманывал себя.
По правде сказать, не слишком глубоко он сумел похоронить в себе прошлое. Возвращение в дельту раскопало старые кости. Ему было хорошо в камышах на узком челне, хорошо было грести и следить за скользящими в илистой воде крокодилами. Эйра его спаси, он наслаждался убийством змеи. Конечно, змея не человек – Эйра не воспрещала убивать животных, – но Рук знал, как легко от этой жаркой багровой радости скатиться ко злу. Когда поджигатели храма обнажили оружие, начали рубить его друзей, что-то в нем весело встрепенулось.
– Ты права, – сказал он. – Надо бежать.
– Хоть этому кораблю и сто лет, а двери еще крепкие, – покачала головой Бьен.
– А ты не можешь?.. – Рук запнулся, не зная, как сказать.
У нее поникли плечи.
– Я не хочу, – не глядя на него, пробормотала она. – Не хочу быть такой.
– Хорошо, – кивнул он.