– С некоторыми из этих забот мы уже столкнулись, – заговорил Рук. – Нам оказали радушный прием.
– У Монашки девять. – Не слушая его, женщина показала девять пальцев. – У Малого Као двенадцать, у Кочета…
– Кочет не мастер, – напомнил Рук.
Чудовище закатила глаза:
– Ты гляди, какой умный! И дня тут не провел, а уже берется учить нас, бестолковых. – Она недовольно мотнула головой. – Ясно, никакой не мастер. Они со Змеиной Костью числятся за Не тем Дао.
– Не за тем! – хихикнул Мышонок.
– Он «Не тот», – пояснила Чудовище, – потому что Тот уже есть. Кто из них лучше, догадайтесь сами. Я к тому, что Кочету и Змеиной Кости у него учиться нечему.
Коземорд поцокал языком:
– Однако и такие… совершенные борцы могли бы выиграть от достойного руководства.
– А, да, только Не тот Дао так себе руководитель. Что, не так? – Она сама себе ответила, мотнув головой. – А потому в его команде Кочет заправляет. Вместе со Змеиной Костью и Жабой. И остальные двенадцать при них, не говоря о десятке любимчиков из других команд.
– Какая разница, у кого сколько? – спросила Бьен. – Я думала, в святые дни сражаются каждый раз трое против троих.
– Ты еще доживи до святых дней, сучка. А скольких порвут, не дожидаясь праздника?
– Между бойцами разных мастеров, – подтвердил Коземорд, – существует довольно… острое ревнивое соперничество.
– Острое, – кивнул Мышонок.
– В словаре Коземорда, – уточнила Чудовище, – «острое» означает, что схлопотать заточку в спину можно в любой день.
– И потому я бы советовал вам объединиться. – Мастер обвел рукой тесную казарму. – Считайте, что вы трое – семья, а все прочие мои подопечные – ваш клан. Два дня назад их было всего трое: Чудовище, Мышонок и Тупица. Теперь же вас шестеро!
Чудовище его радости не разделяла.
– А если вас, придурков, быстро и чисто прикончат, – заявила она, – мы охотно вернемся к прежнему числу.
– Я думал, вам нужно больше людей, – покачал головой Рук.
– Людей – да! – огрызнулась Чудовище. – Только аннурская боевая машина и два жреца невесть какой дряни – это разве люди? Когда Кочет порвал последнюю Коземордову тройку, нас в лагере списали со счетов. Мы никому в соперники не годились, пустое место, чего о нас думать? Никто нас и не трогал, потому что до нас никому дела не было.
Мышонок невесело кивнул.
– И тут, – Чудовище ткнула большим пальцем в Талала, – является эта задница, только что показавшая себя в Банях.
Кеттрал на нее даже не оглянулся.
– А теперь еще вы, засранцы, подвалили, и каждая жопа в лагере вдруг вспомнила о нас. И все только и думают, как бы снова подсократить Коземорду команду.
– Интрига! – развел руками Коземорд. – В наших новичках есть нечто… таинственное!
– Интрига… – Судя по тону Мышонка, само слово не сулило добра.
– На кой нам такая интрига? – вопросила Чудовище. – Нам нужно как раз обратное, как бы оно ни называлось.
– Безвестность, – прозвучал из-под шляпы голос Тупицы (густой, низкий и мягкий голос). – Неприметность. Обыденность.
Чудовище согласно кивнула и ткнула пальцем в распростертое на лавке тело.
– Вот. Как он сказал. В наших местах безвестность в цене.
– Вы теперь не в ваших местах, – возразил Коземорд. – С тех пор как вступили на этот двор, вы стали… поборниками веры, достойными своих богов.
– Достойными… – Мышонок чмокнул языком, высасывая застрявшее в зубах волоконце. – Достойными!
Поборнику веры не следовало бы произносить это слово с таким отвращением.
Больше никто высказаться не успел – помешал дикий грохот во входную дверь. Коземорд только собрался встать, а задвижка уже отлетела, и дверь распахнулась настежь. Рук почти готов был увидеть в проеме Кочета со Змеиной Костью, наплевавших на все местные правила и вооружившихся бронзой. Вместо них там оказались трое стражников Арены.
«Нет, – поправился Рук, когда они ввалились в дверь, – не трое, а пятеро».
Двое с заряженными арбалетами на плечах, двое с копьями, они рассыпались по всему помещению, но смотрели в основном на Талала. Кеттрал же не дал себе труда отвернуться от окна.
Последний стражник – с капитанскими нашивками на плечах – держал в одной руке обнаженный меч, а в другой заткнутую пробкой бутыль. Он был старше остальных и тяжелее. Его живот распирал рубаху, и волосы в этот ранний час уже слиплись от пота.
– Нам нужен лич, – мрачно объявил он.
Рука пробил лихорадочный озноб. Откуда-то они узнали. Все равно откуда. Из барака всего один выход, со двора – ни одного, а оружие у этих людей не для виду. Краем глаза он заметил, как обомлела Бьен. Взглянуть на нее прямо он не смел, но чуть развернулся, не вставая с места. Арбалетчики по-прежнему смотрели только на Талала – непонятно почему; аннурец никак не мог обернуть их вторжение в свою пользу. Но пока они отвлеклись, у Рука появлялся шанс. Ему давно не приходилось загонять ягуаров, но он не сомневался, что и сейчас сумеет добраться до капитана, выбить у него меч и раздавить гортань. Нет… надо иначе. Шанс у них будет, если он прежде уберет стрелков. Рук мысленно измерил расстояние и напружинился для рывка. Может, остальные его поддержат? В конце концов, они здесь такие же пленники.
Только что дальше? Если он и управится с этими пятерыми, двор останется ловушкой, огороженной стеной в три его роста. И его охраняют десятки других стражей, которые запросто перекроют все выходы, дождутся подкрепления от зеленых рубашек и, ворвавшись, учинят кровавую месть.
«Мы умрем, – понял Рук. – Сегодня. Сейчас».
Оставался единственный вопрос: сколько стражников он заберет с собой?
Рук почувствовал на плече руку Бьен. Оглянулся и встретил ее взгляд – испуганный, но твердый. Она чуть заметно покачала головой.
Это легкое движение резануло его острее ножа: напомнило, как низко он пал после пожара в храме. Пятнадцать лет он силился стереть кровавые пятна своей молодости, морил голодом ту часть себя, которую готовили для охоты и убийства. И поверил, что перерос зверя из дельты.
Ошибся. Как же он ошибся!
Одно дело – сносить брань и издевки, изредка перетерпеть побои, сдержав в себе дикаря. Но когда речь зашла о жизни – своей и Бьен, вера в Эйру испарилась, словно вода с причала в жаркий день. Он снова готов был рвать и терзать, крушить кости, вцепляться в мягкое горло…
Рук перевел дыхание, закрыл глаза, разыскивая в себе осколки любви к этим людям с арбалетами и копьями. Что там он твердил старому свидетелю вуо-тонов?
«Я теперь жрец Эйры и могу дать только любовь».
Сейчас в его жилах кипела только черная ярость.
– Ах!
Открыв глаза, Рук обнаружил, что Коземорд успел подняться с места. Задрав на себе рубашку, он рассеянно почесывал волосатый живот и широко улыбался стражникам. Известие, что среди них есть лич, его как будто ничуть не обескуражило.
– Нас посетил… неустрашимый капитан Гон!
Капитан обернулся к нему.
– Мне доложили, что утром он покидал барак.
– Как видите, – ответил Коземорд, – далеко он не ушел.
– Вы обязаны следить за мерзавцем.
Коземорд оттопырил губу, погладил бороденку.
– Нет, капитан. Боюсь, здесь имеет место… недоразумение. Удерживать Достойных в пределах двора – ваша обязанность, а также других усердных стражей. Я же должен подготовить их к… восхождению на высоты благочестия.
– Что за херня? – тихо буркнула Чудовище.
Рук мог бы спросить то же самое, только ответ был ясен и так. Стражники искали не Бьен – они пришли за Талалом. У него отпустило сведенный живот, черная ярость отчаяния медленно вытекала из сердца.
– Я не лич, – спокойно ответил отвернувшийся наконец от окна кеттрал. – Третий раз объясняю.
Ни арбалетчиков, ни копейщиков его заверение не успокоило. На него смотрели как на готовую к броску ядовитую змею.
– Стало быть, ты не против выпить? – угрюмо проговорил капитан, протягивая ему бутылку.
«Адаманф», – понял Рук.
В тех редких случаях, когда личей представляли на суд, их непременно опаивали адаманфом. Очевидно, темная крепкая настойка лишала их силы.
– Против. – Талал словно не замечал нацеленных ему в грудь болтов. – На вкус чистая моча.
Кеттрал взял у капитана бутыль, опрокинул ее в себя, поморщился и вернул пустую.
– Знаете ли, сказки это, про личей среди кеттрал, – заметил он.
– Верховные жрецы считают иначе.
– Ваши жрецы понимают в кеттрал не больше, чем я в ваших Троих.
Капитан скрипнул зубами – видно, не знал, расценивать ли сказанное как богохульство.
– Пока ты здесь, – прорычал он, решившись, – будешь пить.
Аннурец только плечами пожал.
Когда стражники вышли. Коземорд с явственным кряхтеньем опустился на стул. Некоторое время длилось молчание.
Наконец Чудовище не выдержала.
– Так ты сраный лич?
– Который раз говорю: нет, – устало покачал головой Талал. – Кеттрал, как все, ненавидят личей.
Мышонок смотрел на него с опаской, и Чудовище привстала с места. Даже Тупица сдвинул шляпу на лоб, чтобы следить за происходящим. Бьен круглыми глазами смотрела на аннурца, и рот приоткрыла, словно готова была закричать.
– Приношу извинения, – заговорил Коземорд, – что не уведомил всех заранее. Последние дни выдались столь… насыщенными…
– Извинения сам знаешь куда засунуть, – сплюнула Чудовище. – Вот этого, как раз этого дерьма нам и не хватало!
Талал ответил взбешенной женщине спокойным взглядом.
– Они напуганы. Жрецы. И стражники. Они в первый раз захватили кого-то из наших. Скажи им кто, что у меня растет вторая голова, они поверят.
– Так о том и речь! – Женщина взбудораженно размахивала руками. – Мы тут пытаемся всех убедить, что мы… как там его, Тупица?
– Заурядны, – подсказал тот. – Незначительны.
– Вот, заурядны! Мне насрать, лич ты или не лич. Беда в том, что они… – Чудовище ткнула пальцем на двор за окном, – они в это поверят. И навалятся на тебя. А с тобой и на нас.