Взрыв приносил мгновенное облегчение, выбрасывал ее из залитого светом сна в шаткую темноту карцера. Она, вся в поту, глотала воздух и расслаблялась немного, понимая, что это был только сон. А потом ударом кулака в живот возвращалась память: сон ошибался в подробностях, но не в главном. Талал мертв. Быстрый Джак мертв. И те аннурские моряки…
Груз давил, как давят тонны океанской воды над головой, выжимал воздух из легких, стискивал сердце так, что она думала – лопнет. И мир был ей тесен, мал. Она с дрожащими руками таращилась в ничто, таращилась часами, от одной смены вахты до следующей. Темнота была ей единственным утешением. Она избавляла от нужды притворяться перед Бхума Дхаром, позволяла вообще ничего не делать. Впрочем, делать было и нечего. Сиди протухай.
После нескольких дней такой жизни больно было оказаться на солнце, против воли убедиться, что мир остался на месте, по-прежнему светел и словно чего-то ждет.
Гвенна уставилась на берег сквозь солнечную дымку.
Они вошли в бухту, укрытую от моря скалистым мысом высотой в тридцать или сорок шагов. Там, где мыс встречался с большой землей, стояло на изрытом террасами склоне холма селение. Домов двести-триста, бревенчатые, крытые пальмовыми листьями; кровли нависают над дворами, укрывая их от штормов. Кое-что выглядело непривычным: резьба на торцах бревен, трепетавшие на ветру яркие цветы над дверями, но в остальном обычный поселок, какие можно встретить по всей южной Эридрое. На первый взгляд не было причины топорщиться волоскам на загривке, а все же волосы у нее почему-то встали дыбом.
«Дура, – устало выругала она себя. – Дура, а теперь еще и…» Гвенна посмотрела на дрожащие руки. «Как видно, еще и трусиха».
Она удивилась своему страху. Конечно, ей сотни раз приходилось пугаться – да тысячи раз! Только сумасшедший прошел бы, не испугавшись, учения кеттрал, не говоря уже о войне. Но раньше для страха всегда была причина: опасность или угроза, которую она могла назвать по имени, или задача, которую надо было решать. А сейчас нет. На палубу «Зари» не лезли враги. День стоял теплый, тихий, ветерок с берега слегка шевелил волосы. А в горло когтями вцепился страх.
«Это что-то в деревне», – отчаянно убеждала она себя, шаря взглядом по берегу.
Селение разделял надвое узкий поток, падающий с восточного склона. Неширокий – Гвенна с разбегу без труда перепрыгнула бы такую «реку», но местные выжали из нее все, что можно: накопали прудов, чтобы собирать воду для стирки или, может быть, для купания. Внизу даже крутились, шумели несколько водяных колес – для какой цели, сразу не поймешь. В гавань вдавались два пирса – длиннее, чем ожидала бы увидеть Гвенна в такой деревушке. Может быть, причалы свидетельствовали о торговле с Манджари, но сейчас в маленькой гавани, кроме «Зари», не было больших судов. Ни судов, ни лодок – вообще ничего плавучего.
Странно.
Она снова занялась поселком. Мало того что нет лодок – здесь, казалось, и жителей не было. Примет человеческого присутствия хватало. У дверей стояли большие глиняные горшки для воды с подвешенными на край ковшами. В крытых двориках виднелись опрятные глиняные печи с котелками и сковородками. Под навесом разложены по порядку молоты – явно кузница. Все здесь говорило о людях, только людей не было. Ничего живого, кроме нескольких чаек на карнизах и бредущей между домами одинокой свиньи – она рылась в земле и недовольно похрюкивала.
Местные могли попрятаться – что ни говори, в их гавани бросил якорь чужой военный корабль, – но Гвенна, даже закрыв глаза, чтобы лучше сосредоточиться, и ухом ничего не уловила. О, кругом на палубе, как обычно, перекликались моряки и солдаты Джонона, но сквозь этот шум она не услышала ни намека на шепот, ни шагов на дорожках в селении, ни приглушенных всхлипов. Потянув носом, она заранее приготовилась перетерпеть запах падали – и успокоенно выдохнула. Если оттуда и тянуло гнилью, так только растительной. Тыквами или маниоком. С сушилок у берега попахивало соленой рыбой, но этот запах был давним, отчищенным ветрами, как если бы улова не развешивали много дней, а то и недель. Когда ветер ненадолго переменился, она уловила меднистый запах крови. Но как только задуло, как прежде, запах пропал.
– Что-то здесь не так, – шепнула Гвенна.
– Действительно, – кивнул стоявший рядом Дхар.
Этот короткий разговор принес каждому по оплеухе.
Гвенна чуть обернулась к ударившему – один из пары тащивших их из карцера легионеров еще не успел опустить руку.
– Говорите-говорите, – бросил он. – Увидите, что будет.
Его улыбка была Гвенне знакома. Люди идут в солдаты по сотне разных причин: чтобы служить империи, или за горсть монет, или убегая от кого-то или откуда-то, или следом за друзьями, или назло отцу-матери, или в угоду отцу-матери, или сдуру размечтавшись о славе… Но были и такие, что шли в армию за нехитрой радостью – причинять боль. Гвенна еще на Островах научилась отличать таких. По нетерпеливому голодному блеску в глазах при виде любого насилия, а часто и по такой вот кривой улыбочке.
– Что тебе от нас надо? – тихо спросила Гвенна.
– Чего надо мне?
Легионер постучал себя пальцем по нижней губе, смерил ее взглядом, склонился так, что она могла бы зубами отхватить ему ухо, и обнюхал ее волосы, шею…
– Чент, – подал голос второй солдат (вроде бы одернул приятеля, но Гвенна и в нем чуяла ту же страсть, липкую и больную). – Адмирал велел их к себе доставить, а не нюхать.
Чент тронул пальцем ее волосы и отдернул руку. Он, как и Гвенна, был светлокожим – таких мало насчитывалось в команде. Легионер уставился на нее голубыми глазами, облизнулся, улыбнулся шире прежнего и пожал плечами.
– Сегодня не о моих желаниях речь. – Он кивнул на берег. – За вами послал Джонон.
Однако на причале их встретил не Джонон, а императорский историк. Гвенна не видела его со дня сражения. Ему порвало щеку, а в остальном он вышел из переделки целым. Киль молча смотрел, как Гвенна и Дхар под конвоем двух легионеров сходят с корабля.
– Опять пытки? – спросил, окидывая взглядом дома, манджари.
– Не сегодня, – ответил историк. – Не от меня.
Чент уколол Гвенну в поясницу острием сабли.
– Поднимайтесь. – Свободной рукой он указал на выбитые в каменистом склоне ступени. – Не стоит заставлять адмирала ждать.
– Здесь их забираю я, – сказал Киль.
– Ловчишься провести время наедине с молодкой, старикан? – прищурился легионер.
– Джонон велел разослать всех солдат по домам на поиски селян.
– Нет здесь селян, – буркнул второй солдат. – Живых уж точно.
– Не я отдаю приказы, – холодно ответил Киль. – Можете пойти с нами и объяснить адмиралу, почему решили его ослушаться.
Чент перевел взгляд с него на Гвенну.
– Она юркая девка. Скользкая. Сбежит – что будешь делать?
– Побежит, – ответил второй, – догоним.
Историк, вздернув брови, оглядел пустое селение и скалы над ним.
– Куда ей бежать?
– Я не сбегу, – сказала Гвенна.
Не так давно она, услышав, как эти трое толкуют о ней, будто о бездомной шавке, наверняка бы кому-нибудь врезала – может, и не одному «кому-нибудь». И сейчас, стоя на хлипком причале, ждала приступа ярости. Ярость не пришла. Ей хотелось одного: чтобы это закончилось – чем бы ни было «это» – и можно было вернуться в карцер, в темноту.
Чент похлопал ее по плечу, слегка пожал и отвернулся.
– Пошли, Лури, – обратился он ко второму легионеру. – Посмотрим, не найдется ли чего стоящего в этих навозных кучах.
Солдаты отправились обыскивать дома, а Киль повел Гвенну с Дхаром по тропинке вдоль бухты. На волнах драгоценными каменьями блестело солнце. Было жарко – почти как в Домбанге, отметила Гвенна. Она, не напрягаясь, просто сидя в лодке, и то вспотела.
Очень скоро они вышли к большому навесу. Посередине стояла на подпорках большая недостроенная лодка. На вбитых в опоры крюках висели тёсла, топоры, резцы. Только один инструмент валялся не на своем месте – большой молот, оброненный или отброшенный кем-то в опилки.
Дхар шагнул с тропинки в тень, провел рукой по уложенным внахлест доскам борта.
– Над ней не один день трудились. Не такой пустяк, чтобы уйти и бросить.
Гвенна кивнула и ковырнула носком сапога опилки рядом с молотом. Они потемнели, скатались в комки от засохшей крови.
– Пожалуй, они и не уходили.
Капитан-манджари насторожился, стал оглядываться.
– Ничего, – успокоила она. – Это дело давнее. Недели три прошло.
Дхар поднял брови.
– Их недели три не смазывали, – пояснила Гвенна, показав на инструменты. – Пара дней туда-сюда.
– Как вы узнали? – спросил капитан.
– По ржавчине. Сталь подернулась чуть заметным бурым налетом. Как раз на три недели без смазки в соленом воздухе.
Очевидно, какая-то упрямая, тупая частица ее разума все еще мыслила по-кеттральски.
– Где это мы? – спросила она, медленно поворачиваясь по кругу, чтобы целиком осмотреть деревню.
– В Соленго, – ответил Дхар. – На северо-западном побережье Менкидока это одно из самых крупных поселений.
Гвенна посмотрела на Киля:
– Что понадобилось в Соленго Джонону лем Джонону?
– По-видимому, – ответил историк, – слухи об исчезающих кораблях возбудили любопытство адмирала.
– Не слухи, а правда, – заметил Дхар.
Киль кивнул и многозначительно указал глазами на пустую гавань и пустые дома.
– Видимо, так. У Джонона есть к вам вопросы. К вам обоим.
– Меня свободно можно пихнуть обратно в карцер, – ответила Гвенна. – Я обо всем этом ни хрена не знаю.
– Вы знаете, что население покинуло это место около трех недель назад, – отметил историк.
– Или не трех. Может, у них здесь сталь другая или смазка. На самом деле ни хрена я не знаю.
– Адмирал будет разочарован. Я намекнул ему, что ваша точка зрения может оказаться полезной.
Она вылупила на него глаза.
– Вы не хуже меня знаете, что я понятия не имею о Менкидоке. И об этом Соленго, если на то пошло.