Дхар день ото дня сидел напротив нее. Она чувствовала, как его озабоченность прокисает, переходя в отвращение. Она хотела обидеться, да не сумела. Впервые в жизни она почувствовала, что толстеет. Казалось бы, как растолстеешь на теплом эле, черством хлебе и соленой рыбе, но она впервые в жизни совсем не двигалась. Ночью с мрачным удовольствием щипала наросший на ребрах слой жира, трепала обвисшие мускулы и все думала: «Так вот как оно бывает».
Потрясающе просто. До тошноты близко к удовольствию. Какого хрена она столько раз поднималась на синем рассвете, переплывала пролив, целуй его Кент, наворачивала круги вокруг Карша? В мире полным-полно людей, которые шагу не пробежали, никогда не напрягались, ничем не рисковали, ни разу не проигрывали. Почему не быть как они? Она презирала себя, но отвращение это было густым, как приторный сироп, который против воли заливаешь себе в глотку.
Раза два или три Дхар предлагал поучить ее языку. Она отказывалась.
Два единственно нужных слова она уже знала.
Яюша – страх, чистый страх, тот, что хватал ее за глотку с каждым пробуждением, и вадхра – слово, означавшее смерть.
24
Ночь, тихая и жаркая, набрякла дождем, пропиталась сальным дымом бессчетных домбангских очагов. Рук чуял запах отваренного на рыбном бульоне риса с острым перцем и жареного сахарного тростника, остывавших в больших котлах на северном конце двора. Он даже запихнул немного в себя, хотя после ежедневных беспощадных уроков Коземорда желудок сжимался крепче кулака. Не один час придется ждать, когда – может, к полуночи – тело расслабится и примет оставшуюся в миске еду. А пока следовало бы поспать. Или хоть отдохнуть. Протянуть ноги, дать организму набраться сил для следующего сурового дня. Бьен, не дожевав ужина, уже рухнула на свою койку. Чудовище с Мышонком и Тупицей, когда он выходил, еще не спали, но наверняка заснут к возвращению. Даже Талал, лучше других выносивший ежедневные испытания, тихо растянулся на полу в уголке общей комнаты.
Но ни сон, ни отдых не помогли бы им выбраться с Арены. Со дня первой жестокой порки на «королевской дороге» на них никто не нападал, но Рук ловил взгляды Кочета и Змеиной Кости, следивших за ними через двор. Наблюдали. Выжидали случая. Казалось бы, довод в пользу того, чтобы сидеть вместе с остальными в бараке Коземорда. Беда в том, что это убережет на одну ночь, но не поможет прожить долго. Рано или поздно кто-нибудь застанет их с Бьен врасплох. А если они и протянут до святых дней, надежда их пережить уж совсем жалкая. Чтобы выжить, надо было бежать, и потому Рук, вместо того чтобы растянуться рядом с остальными, кружил по двору, изучая устройство своей тюрьмы.
Ночью она выглядела почти обнадеживающе. Ни брани, ни рыка. Даже тот, кто весь вечер вопил под ножом лекаря, наконец замолчал – успокоился или умер. Темнота скрывала взбаламученную ногами грязь, брызги крови на стенах и груды кухонных отбросов, которых никто не потрудился перевалить через стену, в канал. Окна казарм светились – внутри горели огоньки, а на стенах во множестве плясали под теплым ветерком красные фонарики из рыбьей чешуи.
Рук приостановился, взглянул на гребень стены. Он не опасался, что стража увидит его в темноте, а сам и без света мог проследить их движение по теплу тел. Расхаживали по стене и наблюдали с деревянных вышек тридцать шесть человек. Он ждал, что на ночь дозоры сократят, а оказалось наоборот. Днем сторожили всего две дюжины, но, видно, день меньше искушал беглецов. Сама стена, не такая уж высокая, шагов в десять, была зато совершенно гладкой и клонилась внутрь, так что гребень на добрый шаг выдавался над основанием. С подходящим инструментом он перебрался бы за полночи – если бы за ним не следили. Но часовые наверху вряд ли согласились бы отвернуться на полночи.
– Скорее уж через нужники.
Рук вскинулся, развернулся и, пригнув голову, закрылся кулаками.
– Определенно, – задумчиво кивнул Талал, – ты превосходишь в скорости реакции всех известных мне жрецов.
Домбангец выпрямился, опустил руки.
– И много ты знаешь жрецов?
– Не очень. А все же…
– Я бы сказал, что ты изворотливей всех известных мне кеттрал, только я никого из кеттрал не знаю, а подозреваю, что вы там все очень даже изворотливы.
Солдат улыбнулся:
– Изворачиваться, плавать, колоть – нас главным образом тому и учат.
– А летать на птицах?
– Мое дело было удержаться под ней и не пропасть. – Помолчав, Талал многозначительно указал глазами на пустой двор. – Кстати, о «не пропасть»: разумно ли выходить одному?
– Я не один. Со мной ты. Не знаю только зачем.
– Забочусь, чтобы мой единственный в Домбанге друг не напоролся случайно на меч во время ночной прогулки.
– Мы друзья? – поднял брови Рук.
– Ты еще ни разу не пытался меня убить, – пожал плечами Талал. – Пока довольно и этого.
Из казармы в сотне шагов от них вырвался поток брани. Стукнуло что-то деревянное, потом вроде бы разбился о стену горшок, и тут же во двор кубарем вылетел человек. С большим трудом поднявшись на ноги – то ли пьяный, то ли оглушенный, – он двинулся было обратно, покачался чуток на пороге, как видно, додумался, что лучше не надо, и заковылял в сторону общей столовой.
– Ты из-за чего здесь? – спросил Рук.
– Да как и ты. – Кеттрал кивнул на окружившие двор стены. – Из-за ограды и людей на ней, не желающих меня выпускать. – Он взвесил на локте чугунный шар кандалов. – И вот из-за этого.
– Нет, не во дворе, – уточнил Рук. – В Домбанге.
– А-а…
– Зачем вы сожгли Пурпурные бани?
– Не представляешь, сколько раз меня об этом спрашивали, – утомленно проговорил Талал.
– И что ты отвечал?
– Что мы в Бани не целились. Удар по Баням мое крыло нанесло после моего захвата – чтобы меня вытащить. Из-за меня.
Его лицо затуманилось то ли усталостью, то ли сожалением.
– Это не объясняет, что вы вообще делали в Домбанге.
Солдат встретил его взгляд.
– А ты привык на все получать объяснения?
Рук вспомнил задушенного аксочем чужестранца на постели Бьен, вспомнил прибитую вуо-тонами к столбу нечисть. И снова услышал голос старого свидетеля: «Удав искал богов. Их нет».
– По правде сказать, я давненько не слышал внятных объяснений, – покачал он головой.
Талал кивнул ему со слабой улыбкой:
– Это чувство мне знакомо. – Помолчав, он указал на обвившие предплечья Рука татуировки. – Это ведь работа вуо-тонов?
Рук моргнул и настороженно взглянул на аннурца.
– Откуда тебе знать о вуо-тонах?
– Почитал о них перед отправкой на задание. Я изучил все, что у нас есть по истории Домбанга.
– Надо думать, не стоит повторять вопрос о цели вашего задания.
– Пожалуй.
– Как видно, не слишком-то мы друг другу доверяем. Для друзей.
Кеттрал задумчиво оглядел его и кивнул, скорее самому себе.
– Мы вооружали и обучали местных мятежников. Большей частью обучали.
– Мятежников? – нахмурился Рук. – Как раз местные мятежники вашу империю и скинули.
Талал кривовато улыбнулся:
– Новая власть – новые мятежники. Мы работали с приверженцами Аннура.
– Где вы их брали? Из крокодильих желудков?
– Ваши верховные жрецы…
– Не мои жрецы, – напомнил ему Рук.
– Домбангские верховные жрецы, – кивнул Талал, – усердно чистили город, но он слишком велик, все не выскребешь. После завоевания двести лет не могли вывести культа Троих, а теперь уцелело немало сочувствующих империи. Конечно, они вынуждены скрываться, но наше дело было их отыскать и обучить всему необходимому для сопротивления.
– А вуо-тоны тут при чем?
– Мы с них начинали. Решили, учитывая их… натянутые отношения с Домбангом, что они могли бы составить ударный кулак сопротивления. Мы у них побывали, проверили.
Рук опешил.
– С воздуха их куда легче найти, – виновато пояснил кеттрал.
Рук задумался, пытаясь представить. Домбанг хранили от внешнего мира лабиринты проток дельты, и те же лабиринты скрывали вуо-тонов от Домбанга. В тысячах ветвящихся русел мог разобраться лишь тот, кто среди них вырос. Руку и в голову не приходило, что не всякому есть нужда разбираться. Небрежность, с какой Талал упомянул визит к вуо-тонам, показалась ему в чем-то оскорбительной.
– И сколько нужно, чтобы перелететь дельту от края до края на вашей птице? – спросил Рук.
– Смотря с какой скоростью лететь. Вуо-тон мы искали не одну неделю – тростники и с воздуха перекрывают обзор, но если напрямик… От восхода до полудня запросто долетишь.
До Рука дошло не сразу. «От восхода до полудня запросто». Задай он тот же вопрос любому жителю Домбанга, тот бы ответил: «Вовсе не долетишь». Что там – добраться до края. Большинство погибло бы еще в виду города.
Его накрыло головокружение. Конечно, он не впервые задумывался о внешнем мире. До восстания в Домбанг каждый день заходили моряки, рассказывали о дальних портах, о городах с непривычными названиями: Ганабоа, Сарай-Пол, Мирейя. Он знал, как велика Аннурская империя, знал, что и за ее пределами есть земли. Но для него весь мир составляла дельта с Домбангом посередине и протянувшимися во все стороны зарослями камыша. Несколько раз он добирался туда, за камыши (просто проверяя, есть ли им конец), ступал ногой на твердую землю, бросал взгляд на огромные деревья – и поворачивал назад. Все, что дальше того, представлялось ему тонкой расплывчатой кромкой.
До сих пор.
Он попробовал увидеть дельту глазами Талала: крошечной буро-зеленой заплаткой, пригоршней грязи. Если Ширван ее затопит, зальет все острова, смоет все живое… тысячи, миллионы людей о том и не узнают. В этот миг он с трудом понимал, зачем все это нужно: Арена, восстание, святые дни, Трое, даже его собственная жизнь.
«От восхода до полудня запросто…»
Он помотал головой, разгоняя туман:
– Какое вам дело до Домбанга? Что в нем Аннуру?
– Здесь важный порт. Необходимое звено между речной торговлей по Ширван и океанскими судами Железного моря. – Аннурец пожал плечами. – А мятежи угрожают империи. Добьется свободы один народ, и вдруг десятки государств и городов вспомнят о древней гордости и призовут к борьбе за независимость. Иногда призывами не ограничиваются.