Рук покачал головой, подошел к столу и взвесил на руке короткий, изогнутый полумесяцем клинок.
– Серпы?
– Тоже… испытанное временем домбангское оружие, – кивнул Коземорд. – Оно ведет род от орудия сборщиков сладкого тростника.
– И когда вы будете учить нас с ним работать? – требовательно вопросил Рук. – Мы отрабатывали копье, кинжал, щит…
– Когда буду учить? – озадаченно заморгал Коземорд. – Никогда.
Оружейную заполнило жаркое душное молчание.
– Говорила я вам: дерьмо, а не мастер! – выговорила наконец Чудовище.
– Чудовище, Мышонок, Тупица, – с холодком ответил Коземорд, – до вашего прибытия провели здесь полгода. Они получили наставления по каждому виду оружия.
– А мы как же? – не унималась Бьен.
– Нет времени, – ответил мастер. – У вас за спиной никакого опыта в военных действиях. Я сочту победой, если вы освоите хотя бы простейшие виды… копье или кинжал.
– А вдруг мне не достанется копья или кинжала? – проворчала Бьен.
– Как же не достанется? – Он указал на стол. – Если те выберут копье, тебе останется кинжал. Если те возьмут кинжал, ты получишь копье.
– Ладно я, – возразила Бьен. – А Рук? А Талал?
Коземорд обратил на солдата изучающий взгляд:
– Я подозреваю, что наш бравый кеттрал… поднаторел в обращении с любым оружием. Я не ошибаюсь?
– Справлюсь, – пожал плечами Талал.
– Видала я в жизни наглецов, – хихикнула Чудовище, – только куда им до тебя!
По губам солдата скользнула тень улыбки.
– Что это ты? – вскинулась Чудовище.
– Ничего. Был у меня друг – кеттрал, пилот. Большего хвастуна я не встречал. Он бы мной гордился.
– Что с ним теперь?
Улыбка погасла.
– Он погиб, удерживая мост.
– Против кого?
– Против половины ургульских племен.
– К счастью, вам не придется противостоять племенам ни частью, ни целиком, ни ургульским, ни прочим. – Коземорд бронзовым крюком ткнул в сторону Рука. – Что до второго нашего жреца, я очень удивлюсь, если он, живя с вуо-тонами, не выучился обращаться с ножом и сетью.
– Я пятнадцать лет не бывал у вуо-тонов. Если хотите, чтобы я сражался сетью, почему бы не дать мне поупражняться с сетью?
Коземорд заморгал:
– Разве моего объяснения недостаточно?
– Очевидно, недостаточно.
– Кто-то из Достойных другой тройки может выбрать сеть раньше тебя. Чем отрабатывать уже… внедренные навыки, я предпочел обучить вас обращению с менее привычным для вас оружием. Тогда у вас будет выбор.
– А все же, – нехотя кивнул Рук, – на случай, если сеть мне достанется, неплохо бы иметь день-другой стряхнуть пыль со старых навыков.
– Я, – не без обиды отозвался мастер, – намеревался предоставить вам на их… освежение несколько недель. До святых дней еще вдоволь времени.
– Не знаю, не запамятовали ли вы, – вмешалась в разговор Бьен, – что мы не воины, не солдаты. Мы – жрецы Эйры.
Коземорд нахмурил брови и погрозил ей пальцем.
– Нет. Вы были жрецами Эйры – когда-то. Теперь вы – убийцы. Остается один вопрос: о ваших способностях в области нового призвания.
– А ты… – Рук запнулся, не зная, как высказать свой вопрос. – Ты больше не пробовала?
Бьен устало, не открывая глаз, кивнула. После дня под палящим солнцем, после бесконечного обмена ударами под отсчет Коземорда даже у мужчин отваливались руки. Бьен же оставалось полшага до обморока.
– Каждую ночь пробую. После учений. Пока все спят. – Она покачала головой. – Если есть что хуже, чем быть личем, так это быть бесполезным личем.
Рук, скривившись, украдкой огляделся. Этот затененный уголок за складским сараем был самым уединенным и безопасным местом двора. Что не означало ни уединения, ни безопасности. Подслушай кто их разговор о личах, о том, что она лич, – Бьен конец.
Он бы лучше поговорил в бараке, но в бараке всегда кто-нибудь да был. Коземорд гонял их нещадно. Не проходило дня, чтобы Бьен с Руком и остальными четырьмя не бегали, не боролись, не вели учебных поединков с рассвета до темна. К тому времени, как Достойные вваливались в столовую и, поев, возвращались в барак, всем было не до прогулок. В тесной каморке, кроме Рука и Бьен, помещался Талал (тройкам полагалось жить вместе, так же как вместе сражаться и, возможно, вместе умереть), так что оставалась эта щель между стенами сарая и столовой.
– А если вспомнить ту ночь, когда горел храм?.. – спросил Рук.
– Об этом мы уже… – Она оборвала фразу, поскребла лицо грязными пальцами. – Извини, Рук. Просто не получается. Ты сколько раз просил меня вспомнить. Я вижу, как они умирают. Я чувствую их смерть. Только понять, что я тогда сделала, от этого не легче.
Он открыл было рот и снова закрыл, пока не сорвалось с языка чего похуже. Как ни печально, Рук совершенно не представлял, чем ей помочь. Попроси у него Бьен совета в обращении с ножом или копьем, он бы ночами не спал, передавая ей все, чему успел научиться. Но такие советы ей не требовались. На это был Коземорд. Бьен требовалась та сила, что жила в ее теле. Надежды на эту силу было больше, чем на любое оружие, эта сила могла спасти Бьен, и, вероятно, их обоих, а ему только и оставалось, что день за днем бессильно смотреть, как она мучается.
– Надо ему сказать, – решила Бьен.
Желтое свечение ее теплого лица разгорелось огнем.
– Кому сказать? – спросил Рук, уже предвидя ответ.
– Тому кеттрал. Талалу. Он лич.
– Он говорит, что нет.
– Мы все так говорим. Иначе не выжить. Но ему каждый день дают адаманф, заставляют пить.
– Это они с перепугу, – покачал головой Рук. – И к ноге эту железяку прицепили. Им впервые довелось изловить кеттрал.
– Но если он лич, – сказала Бьен, – мог бы меня научить.
– А если ты ошиблась, он донесет Коземорду, Коземорд передаст охране, тебе перережут горло, вырежут сердце и бросят крокодилам в дельте.
Бьен не дрогнула.
– Не обязательно. Талал достаточно рассудителен. Он поймет, что моя сила… – она не сразу подобрала слово, – ценность. Даже если сам не лич.
– Неизвестно, насколько он рассудителен. О нем мы точно знаем одно: он кеттрал. А это значит – убийца.
Рук вспомнил их разговор во дворе: «Бывают люди, которых нужно убивать».
– Беспощадный убийца, – добавил он.
– К нам он все это время был добр, – упрямо глянула на него Бьен.
– А что ему еще оставалось? Чудовище с Мышонком и Тупицей только и мечтают, чтобы его убили и все снова перестали их замечать, а из остальных у каждого здесь чешутся руки самому с ним разделаться. Талал, как и все мы, пытается выжить.
– Пусть так. А ты не подумал, что он может увидеть в этом… – она указала на самое себя, – именно способ выжить? Ты лучше меня знаешь, что говорят. Кеттрал используют личей.
– Еще бы! Сплетен я слышал уйму, особенно от моряков после двух-трех бутылочек квея. Один полночи мне втолковывал, что аннурский император – не нынешняя, а прошлый – был на самом деле богом боли.
– У тебя же хватает ума отличить бред от дельных рассказов, – мотнула она головой.
– Я тебе и говорю, что это бред. Пока что мы сумели сохранить твою тайну…
– Сохранить? – Она вытаращила на него глаза и замахала руками на теснившие их стены, на взрытую ногами грязь дорожки. – Что здесь можно сохранить? Пока мы тут, нас ежечасно могут зарезать, задушить, разбить нам головы, а если умудримся дожить до святых дней, нам выпадет великая награда: право снова и снова сражаться за свою жизнь, покуда нас кто-нибудь не убьет.
– Или мы их не убьем.
– Рук… – Она опустила ладонь ему на грудь, то ли придержавшись, чтоб не упасть, то ли чтобы запихнуть обратно его слова. – Ты же меня каждый день видишь. Мы здесь уже, кажется, целую вечность, а я и мечом взмахнуть не выучилась. Коземорд связал Чудовищу руки за спиной, так она и то умудрилась меня придушить, одними ногами. Если я не научусь использовать… это… то, что во мне, нам отсюда не выбраться. А если не выберемся, я умру, а ты, пытаясь меня спасти, станешь убивать.
Он взял ее руку, крепче прижал к себе. Они очень давно не прикасались друг к другу. И оба замерли на время. После бесконечного бега и поединков хорошо было постоять неподвижно, чувствуя ее ладонь на груди и прижимая ее своей.
У него все болело. Коземорд постарался. Иногда казалось, тот требует от них невозможного, однако Рук чувствовал, как набирает силу, и то, что много лет дремало в нем, снова поднимает голову. Рук безнадежно спрашивал себя, каково же приходится Бьен. Ее-то не растили дельта, боги и вуо-тоны. Ей в жилы не вливали непостижимой быстроты и силы движений. Она день за днем держалась только на отваге, упорстве, надежде – держалась на ногах, когда, по мнению Рука, давно должна была свалиться. Сколько еще осталось до того дня, когда она сломается?
Он поднес к губам ее руку, поцеловал.
– Хорошо.
– Что «хорошо»?
– Скажи ему.
Бьен медленно отняла руку. Темные глаза смотрели строго.
– Я не спрашивала разрешения.
– Знаю.
– Знаешь?
Она обхватила себя руками, словно озябла.
– Бьен… – Он искал слова, которые выразили бы кипящие в нем чувства. – Я этого не умею.
С ее губ сорвался горький смешок.
– Не умеешь вступить в ряды бешеных изуверов и убийц?
– Не умею за тебя бояться, – покачал он головой.
– От этого не легче, – тихо сказала она.
– Знаю. – Он с трудом выдохнул. – Знаю, что не легче. Прости. У меня будто сердце из груди вынули…
Он отогнал воспоминание, в котором Ханг Лок именно это и проделал с каким-то злополучным вуо-тонским воином.
– …И повесили, живое, мне на шею. Когда ты падаешь, когда принимаешь удар, рану… – он провел пальцем по неглубокому порезу у нее на щеке, – мне все это приходится словно по обнаженному сердцу.
– Как романтично. И поэтично. А мне это каково, не знаешь? – Она покусала губу. – Мне приходится оберегать разом себя и тебя. Мало собственного бессилия и боли, я еще о твоем сердце должна думать. О том, что с ним делают мои неудачи.