– Чем встретит город подступающую с севера через Поясницу армию?
– Они ее и не заметят, – покачала головой Гвенна. – Наверное, лесорубы, сплавляющие лес по течению, могли бы принести известие, но мы держим там части с приказом убивать таких лесорубов.
Джонон бросил на нее острый взгляд.
– Сколько легионов?
– По моим последним сведениям, всего один. Возможно, Адер…
– Извольте именовать ее императором, – угрюмо приказал он, – да воссияют дни ее жизни, или «ее сиянием», не то я велю вырвать вам язык.
– Возможно, ее сияние или кто-либо из ее командующих отвели и этот легион. Мне кажется, она махнула рукой на Домбанг – пусть живет как знает.
– После вашего поражения.
Гвенна молча кивнула.
– Итак, ничто – никакая военная сила – не отделяет этот континент от империи.
– Есть еще племена Поясницы.
– Бессловесные обезьяны, как мне докладывали, – пренебрежительно отмахнулся Джонон. – Горстка жалких голых тварей, а их оружие не стоит этого названия.
– Эти жалкие твари, – возразила Гвенна, – веками упорно сопротивлялись завоеванию. Анлатун потерял на Пояснице десять легионов.
– Меня не интересует история необдуманных военных предприятий Анлатуна. Племена Поясницы могут донимать армию булавочными уколами, но способны ли они ее остановить?
Гвенна присмотрелась к собеседнику.
– Вот куда, по-вашему, они ушли? – заговорила она, кивнув на стену палатки, за которой раскинулся пустой город. – Вы думаете, те, кто здесь жил, сейчас идут на Аннур?
– Да.
Этого она вообразить не смогла: целый город, целый народ бросил все, чем жил, чтобы пересечь полсвета…
– Почему на Аннур?
– Другого объяснения нет.
– Отсюда до империи сколько… две тысячи миль?
– Больше.
– Откуда им о нас узнать, не говоря уж о том, чтобы к нам отправиться? – покачала она головой.
– Не представляю, – признался Джонон; как видно, неведение стояло у него костью в горле. – Но в данный момент мы находимся на самой южной оконечности континента. На восток и на запад отсюда лежит океан. Остается север.
– Далековато на север отсюда до Поясницы.
– Центральные области Менкидока, если верить историку, отравлены и непригодны для жизни. Вспомните Соленго. Здесь, как и там, имели место человеческие жертвоприношения. Здесь, как и там, опустевшее селение и признаки габбья.
– Соленго не очень-то по пути к Аннуру.
– По пути – если идти морем. Флот мог остановиться там, чтобы пополнить запасы воды и провианта.
Ветер трепал стены палатки, норовил сорвать парусину с подпорок. Гвенна всегда недолюбливала палатки. Они обманчиво манили безопасностью – стены, крыша, уютный огонек светильника внутри, – но нож или коготь мог одним взмахом порвать эти стены. А еще хуже, изнутри ничего не видно. Она всегда предпочитала раскатанную на земле постель. Так холодно и мокро, зато чувствуешь себя тем, кто ты есть, – не хозяином фальшивых палат, а голым созданием среди других таких же.
Порыв ветра откинул дверной клапан, и до нее донесся обрывок ругательства – с северной стороны лагеря.
Гвенна обернулась, замерла.
– Что? – прищурился на нее Джонон.
– Что-то. – Она указала подбородком. – Там что-то происходит.
В кои-то веки адмирал не стал с ней спорить. Он просто взялся за рукоять меча, в три шага пересек палатку и скрылся в темноте. Гвенна вышла за ним. Ее руки до боли тосковали по клинкам.
В лагере пахло смятением и тревогой. Недоевшие ужина солдаты, проливая похлебку, вскакивали на ноги, хватались за оружие. Крики приблизились, из ветра и темноты проступили голоса.
– Ах ты, маленькая дрянь!..
– Держи! Держи!
– Палец! Палец мой, чтоб тебя!
В холодном ветре густо запахло кровью.
Из-за недалекого костра вывалилась кучка легионеров. Один, Лури, прижимал к груди окровавленную руку, остальные волокли полуголое существо – грязное, в вонючих лохмотьях, со свалявшимися волосами. Отблеск костра осветил его измазанные в крови зубы, блестящие перепуганные глаза – зверек упирался и визгливо взрыкивал.
Когда солдаты приблизились, Гвенна рассмотрела пленника.
«Пленницу», – поправилась она.
Никакой не зверь, а девчонка лет восьми-девяти, по росту судя.
Пока Гвенна щурилась на нее, та сплюнула кровью – кровью и еще чем-то. Изжеванный комок прокатился к огню. Палец. Вернее, полпальца. Надо понимать, Лури. Тот, от ярости забыв о боли, надвигался на дергающегося в руках солдат ребенка с поднятым мечом.
– Отставить! – прорезал ночь голос Джонона.
Легионер обернулся.
– Дикарское отродье откусило мне палец, адмирал. Начисто!
– Ступайте к лекарю. В незнакомых местах даже легкая рана может обернуться заражением.
Солдат, как видно, хотел возразить, но, взглянув в лицо Джонону, благоразумно передумал. И, смердя болью и злобой, потопал в лагерь.
Девчонка все это время не переставала отбиваться. Солдаты держали ее за запястья – по одному на каждую руку, – но это не мешало ей дергаться всем телом, лягаться им в лицо босыми ногами и так корчиться, что чудилось, будто плечи у нее вот-вот выскочат из суставов. Ростом она была в половину взрослого мужчины, но дралась с невероятной для такой хлипкой фигурки силой и с такой яростью, что, пожалуй, могла бы и вырваться. Только когда Джонон подошел и приставил ей к шее острие меча, девочка мгновенно затихла и только дрожала, не сводя круглых глаз с блестящей стальной полосы.
– Свяжите ей руки, – приказал Джонон.
Запястья у нее были болезненно-тонкими – прутики костей, обернутых кожей. И по лицу видно было, что она истощена, едва не умирает с голоду. Острые скулы грозили прорваться наружу, губы высохли и потрескались. Казалось чудом, что она держится на ногах, не то чтобы отбиваться от трех здоровенных аннурцев, но Гвенна знала, какую силу придает паника, а девчонка явно перепугалась насмерть.
Она пыталась скрыть страх – когда веревки врезались ей в кожу, оскалила зубы и с открытым вызовом уставилась в лицо Джонону. Неплохая игра для девятилетки, но все же только игра. От нее несло ужасом.
– Где вы ее нашли? – спросил адмирал.
– Это она нас нашла, – отозвался один из солдат. – Хотела стянуть пайковую солонину. Прямо с огня стащила. И с ней еще какая-то тварь была.
– Что за тварь?
– Мы толком не разглядели. Может, мартышка. Зубастая.
– Убили?
– Нет, – склонил голову солдат. – Удрала, адмирал. Такая юркая…
– Это было в северной четверти лагеря?
– Да, адмирал.
Джонон кивнул:
– Часовых на том краю не сменять до восхода. Их пайки отдать девочке. Не хотелось бы, чтобы она умерла с голоду, пока я не выжму из нее сведений.
– Сведения, адмирал, если и будут, так не по-нашему. Она, как мы ее сцапали, болботала какую-то невнятицу. Будто пара ворон подрались над дохлой псиной.
– А чего вы ждали от ребенка, выросшего в тысячах миль от света империи? – холодно возразил адмирал.
– Конечно, адмирал. Это я так сказал, адмирал. Кто-нибудь в ее болботании да разберется.
Джонон кивнул, еще раз внимательно осмотрел девочку и, поджав губы, невесело улыбнулся Гвенне.
– Думается, я знаю подходящего человека.
Гвенна при виде его улыбки ощутила в себе новый ужас.
– Я не… я с детьми не умею, – затрясла она головой.
– Насколько я могу судить, – ответил адмирал, – вы ничего не умеете. Вы потеряли птицу, бросили своих людей и допустили подрыв моих солдат. Вы не годитесь в кеттрал. Возможно, нянька из вас получится лучше.
Он поплевал на ладонь и грубо протер ею лицо ребенка. Тогда стало видно, что кожа под грязью – светлая.
– Цвет лица у вас одинаковый, – отметил адмирал. – Занимайся вы своим делом: браком, домом и деторождением, она могла быть вашей дочерью.
– Она же… – Гвенна все еще пыталась отговориться. – У нас впереди переход через горы. Она будет нас задерживать. Лучше до возвращения оставить ее на корабле.
Ее не пугали сила и свирепость маленькой пленницы. Наверняка девчонка и ей попытается откусить палец или выцарапать глаза, но тут она справится и без мечей. Ее ужасало то, что скрывалось под этим бессильным и яростным отпором – страх, смятение, растерянность. Это было уж слишком. Гвенна день за днем едва справлялась с собственными страхами. На… на ребенка у нее не осталось сил.
– В этой голове, – Джонон нежалеючи постучал девочку по виску, – скрываются необходимые мне сведения. Необходимые империи. Если бы можно было расколоть ей череп молотком и извлечь содержимое, я бы так и сделал. К сожалению, так ум вскрыть невозможно. Чтобы ее сломать, уйдут недели, если не месяцы. И это после того, как мы выучим ее язык. Я не стану терять драгоценного времени только потому, что вам нет дела до приказаний вашего императора и блага своего народа.
– А если она попробует сбежать?
Улыбка у Джонона вышла зубастой.
– Ей будет трудно бежать, если сковать ваши лодыжки вместе.
– А если откажется говорить?
– Если приемная мать из вас выйдет не лучше, чем воительница, – ответил адмирал, – и к возвращению на «Зарю» она не расскажет ничего полезного, попробуем другие методы.
– Какие методы?
– Те, что предполагают кровь и вопли.
28
– Гвенна. – Гвенна коснулась пальцем своей груди. – Гвенна. Гвенна.
Она протянула палец к девочке. Та попыталась его откусить.
Гвенна дала ей затрещину. Девчонка в ответ оскалила зубы, зарычала и отступила, натянув связавшую их цепь. Не такую уж длинную.
Вчера ночью кузнец Джонона заклепал ей на лодыжке кольцо, прицепил к нему цепь и закрепил другой конец на кольце поменьше, вокруг щиколотки девочки. Растянув цепь во всю длину, можно было отойти друг от друга на два шага. Как раз чтобы помочиться, не забрызгав друг друга. И чтобы спать на разных постелях, будь у девчонки постель и сумей Гвенна уснуть.
Она провела ночь без сна, слушая дыхание дикарки, биение ее сердца и испуганные, негодующие вскрики сквозь сон. Для такой малявки она занимала уйму места – лягалась, раскидывалась, будто и во сне дралась или бежала, а потом заскулила, свернулась в комочек, прячась от проникшего в сновидение чудовища. Вглядевшись в чумазое детское лицо, Гвенна безнадежно выругалась.