Гвенна попробовала припомнить, как оно бывает – в безопасности. Закрыв глаза, она могла выхватить в памяти минуты на Островах – когда растянешься на теплом прибрежном песке после долгого дня тренировок, греешь измученные мышцы и слушаешь плеск волн; когда трудишься при свете фонаря над снаряжением крыла: точишь клинки, зашиваешь порванные ремни, смазываешь луки; и даже в полете, когда висишь на сбруе под огромной птицей, купаясь в прохладной воздушной струе. Она помнила все – звуки, запахи, людей и места, – а вот то, что чувствовала… мир и покой, уверенность. Это ушло. Слова остались, но лишились смысла. Она попробовала представить, что когда-нибудь снова почувствует себя в безопасности. Все равно что воображать, как дышишь водой или спишь на облаках. Для чего бы она ни была создана, только не для этого.
Через три дня дождь перестал.
Гвенна, которую озноб разбудил до рассвета, села, подтянула колени к груди, выглянула наружу и увидела, как свирепый ветер разносит в клочья остатки туч, соскребая серость с бездонного черного неба.
– Луна, – сказала Крыса.
Закутанная в одеяло, она казалась маленькой – еще меньше, чем на самом деле. И дрожала под шерстяным полотнищем.
– Иди сюда. – Гвенна раскрыла свое одеяло, протянула руки.
Крыса взглянула на нее – и придвинулась, привалилась под бок своим легким весом.
– Луна, – повторила она, глядя в ночь.
Гвенна покивала. Над долиной висел бледный серпик месяца.
«Не полагайтесь на луну, – первым делом предупредила Давин Шалиль, когда начала учить кадетов ориентироваться по небесным светилам. – Движение луны непостоянно. Поэтому мы будем изучать звезды».
Однако с продвижением «Зари» на юг звезды тоже менялись, старые привычные созвездия уходили за северный горизонт, а из моря вставали новые сверкающие фигуры. Здесь, далеко на юге, не было знакомых примет, будто кто-то разбил ночное небо и сложил заново – не так, как было. Осталась только луна. Ненадежная, по словам Шалиль, пути по ней не проложишь, но хоть что-то, когда изменилось все прочее.
Гвенна почувствовала, как заерзала под одеялом Крыса. Она думала, девочка спит, но, когда склонилась к ней, та большими глазами взглянула Гвенне в лицо.
– Что крыса? – тихо спросила она.
– Ты, – ответила Гвенна. – Ты Крыса.
Крыса мотнула головой.
– Нет. – Она задумалась, морща лоб. – Не девочка крыса. Другой крыса.
– О… – У Гвенны сжалось в груди. – Почему я тебя так назвала? Что такое крыса?
Крыса кивнула.
– Она хорошая. Яркая. Как луна. – Гвенна указала на небо и, помолчав, добавила: – Как тебя зовут по-настоящему? Как звали родители?
Крыса, не сводя с нее глаз, коснулась своей груди тонким пальчиком, словно нащупывала себя в темноте, и покачала головой:
– Крыса как луна?
– Да. – Ложь горечью облепила ей язык. – Как луна.
Девочка улыбнулась и пристроила голову ей под мышку. Когда Гвенна снова взглянула на нее, девочка спала, а в уголке ее губ задержалась тень улыбки. Тень – но улыбки.
– На скалу поднимутся Рабан и Чо Лу, – говорил Джонон, указывая на трещину в известняке; он повернулся к солдатам, Гвенну он не удостоил взгляда. – Если найдете яйца, спустите их в этих «колыбелях». Если верить нашей отставной кеттрал, яйца большие, каждое с человеческую голову, но по два или по три уместятся. Не стану напоминать, что каждое яйцо дороже и вашей, и моей жизни. Никакая осторожность в обращении не может считаться излишней.
– Осторожность… – повторил Чо Лу, не сводя глаз с обрыва. – Конечно.
В другом месте и в другое время Гвенна бы рассмеялась. Дождь перестал, но с уступов еще текло, по расщелинам грохотали водопады, их брызги кое-где скрывали туманом скалу. Солдатам предстоял жуткий подъем: в мокрети, холоде, с риском сорваться – даже если бы не угроза возвращения кеттралов. Призывать их к осторожности было все равно что советовать аккуратнее втыкать нож себе в глаз.
Впрочем, ни Чо Лу, ни Рабан не возразили адмиралу. Они не хуже других знали: в команде не найти скалолазов лучше, и заранее ожидали, что, если до того дойдет, Джонон выберет их. Солдат есть солдат. Исполняешь приказы, как бы опасны они ни были. Иногда остаешься жив. Иногда нет.
Чо Лу храбрился, хотя Гвенна видела, как дорого дались ему ухмылка и шутка:
– Захватим еще парочку к завтраку, из такого яйца болтушка выйдет на всех.
Джонон не улыбнулся.
– От этих яиц, возможно, зависит существование Аннура.
– Да, адмирал, – мгновенно посерьезнев, отозвался легионер. – Конечно. Мы с Рабаном… будет исполнено, адмирал.
Он сжал зубы, отдал честь, и двое мужчин повернулись к обрыву, начали подъем.
Крыса смотрела на солдат, пробиравшихся по забитой обломками трещине.
– Чо Лу? – спросила она, помолчав, и круглыми глазами обвела обрыв.
– Поднимается наверх, – кивнула Гвенна.
– Зачем?
Гвенна сверху заглянула ей в лицо.
– Думала, ты не знаешь этого слова.
– Зачем? – повторила Крыса, не сводя глаз с солдат.
– Нам кое-что нужно там, наверху.
– Нужно?..
– Да, – ответила Гвенна. – Нам нужно…
Она задумалась, как объяснить.
– Дышать – нужно.
Гвенна изобразила трудный вдох и снова выдохнула. Выудив из кошеля на поясе последнюю галету, протянула ее Крысе.
– Тебе нужно есть. Тебе нужно спать. Тебе нужно… – Она замолчала, растеряв вдруг слова.
– Нужно вода, – сказала Крыса, указывая на ее фляжку.
– Да, нужна вода.
– Нужна нож, – предложила девочка, подумав.
– Нож полезен, нож может пригодиться, но он не нужен, – покачала головой Гвенна. – Человек может жить и без ножа.
Крыса медленно, неумело, как молитву какую-нибудь, повторила:
– Человек… может жить… без ножа.
Гвенне не в первый раз подумалось, что хуже нее наставника на свете не найти. В былые времена, на Островах, обучение языкам начиналось с коротких фраз, с двух-трех глаголов, с усвоения важных понятий. Чтобы сдать антерский или манджарский, не требовалось вникать в сложные различия между нуждой и желанием. Однако у Крысы, похоже, был дар складывать в голове подхваченные в походе наименования и выражения. Уж всяко девчонка была умнее Гвенны – в этом сомневаться не приходилось.
– Нужно рукопашная, – продолжала девочка, встав в одну из выученных от Гвенны защитных стоек.
– Драться никому не нужно, – покачала головой Гвенна.
Крыса прищурилась на нее, сжала челюсти.
– Драться нужно, – сказала она; не спросила – сказала.
– Наверное, – устало выдохнула Гвенна. – Иногда. Если тебе не оставляют выбора.
Как-никак она потому и пошла в кеттрал. Бывает, ничего другого не остается, как драться, или сражаться, или воевать. Через помутневшее стекло прожитой жизни она вглядывалась в сознание впервые сделавшей этот выбор девочки.
«Ты можешь остаться», – сказал ей отец.
Сколько ей тогда было? Семь лет? Восемь. Примерно ровесница Крысе.
«Если тебя выбрали, – говорил он, – это еще не значит, что ты должна согласиться».
Странные слова для него – солдата и отца солдат. Когда дошел слух, что в соседнем городке кеттрал будут испытывать детей, Гвенна отправилась со старшими братьями, потому что… ну ей просто не пришло в голову остаться. Она не ждала, что выберут ее. Она была младше и слабее остальных, всю свою короткую жизнь проигрывала в беге, в борьбе, в драке на палках, в лазании по деревьям, да, почитай, во всем, – и тем не менее братья лезли в фургон, а ей совершенно не улыбалось три дня сидеть одной дома, поэтому она отправилась с ними.
Когда наставники сказали, что она прошла испытание, Гвенна не поверила. В эти дни она большей частью получала пинки и удары, была вся в крови и синяках – то есть ребята старше, выше и сильнее попросту накормили ее собственным дерьмом. Ей удалось вывернуть палец одному мальчишке, так что он заорал; основательно укусить за ухо другого, и на том, в общем, все. Едва ли годный материал для изготовления легендарных воителей. И все же, когда стали называть имена, прозвучало всего одно: Гвенна Шарп.
– Я скоро выхожу из легиона, – сказал ей в тот вечер отец. – Еще два года, и вернусь домой, на хозяйство. Мне предлагали новый чин, но я соглашаться не собираюсь.
– Почему? – выпучила она глаза.
Сколько Гвенна себя помнила, отца не бывало рядом – то по полгода, то по году. Старшие ее братья тоже служили в легионах, но те сумели так подогнать отпуска, что кто-то один обычно оставался дома приглядывать за хозяйством и младшими. Обычно. Этого хватало, чтобы дом не сгорел и в отсутствие взрослых. Гвенне не приходило в голову, что когда-нибудь будет иначе.
– Ты хочешь уйти из легиона? – с недоумением повторила она.
Отец взглянул на нее, а потом стал смотреть мимо, на переливающиеся огоньками угли.
– В конце концов устаешь, – сказал он. – Устаешь воевать на чужих войнах.
Она бы в жизни не додумалась назвать отца «усталым».
– Но ведь кто-то должен? – спросила она.
Так он сам говорил ей вечерами перед уходом: «Империя сама себя не отстоит. Кто-то должен».
Сейчас на его лице, освещенном перебегающим пламенем, не было убежденности.
– Наверное.
Гвенна еще долго смотрела на него, прежде чем сказать:
– Тогда это буду я.
– Гвен…
Она покачала головой, точно зная, как должна поступить.
– Империя, она как наше хозяйство. Каждый должен приложить руку. Ты всю жизнь сражаешься. И Алекс. И Валлум. И Пирс осенью уходит. Пора и мне взяться.
– Но все-таки кеттрал… Острова.
– Кроме них, девочку никуда не возьмут!
Отец опустил ей на плечо тяжелую, покрытую шрамами ладонь.
– Ты не обязана, Гвен.
– Обязана, пап. Да, обязана.
Скатившиеся по скале камушки вернули Гвенну к настоящему. Задрав голову, она увидела далеко наверху глядящего на нее Рабана.
– Извини, – виновато помахал он ей.
Ветер сорвал слово с его губ.