Мадам Арчер угощала кофе подруг на передней галерее, когда Арист остановил коня у крыльца. Он сразу увидел, что Симоны нет среди собравшихся там женщин. Спешившись, он отдал поводья юному груму и поднялся по ступенькам навстречу Мелодии Арчер.
— Доброе утро, месье Бруно.
Он поклонился, поцеловал протянутую руку и поздоровался с ее подругами, выпрямившимися и чопорно поднявшими головы при его появлении. Арист всегда находил эту позу очаровательной, потому что при этом груди женщин приподнимались.
— Позвольте спросить, как себя чувствует ваш надсмотрщик?
— Оюма выздоравливает, месье, — ответила Мелодия вежливо, но сдержанно.
— Я надеюсь, вы передали ему, что я сожалею о случившемся.
— Да, месье Бруно.
— Я хотел прокатиться верхом с мадемуазель Симоной сегодня утром, но вижу, что опоздал.
— К несчастью, да. Симона выезжает очень рано.
Арист быстро импровизировал:
— Мне жаль, что я не застал ее. Я хотел узнать, не продаст ли она мне одну из своих чистокровных? Я хотел бы купить еще одну охотничью лошадь.
Веселые искры появились в глазах мадам Арчер.
— Вам придется самому спросить у нее об этом. Я думаю, она сейчас в конюшне.
«Она вспоминает неудачу моей охоты, — раздраженно подумал Арист. — Неудачу, спровоцированную ее эксцентричной дочерью».
— Вы думаете, мадемуазель поговорит со мной, если я найду ее там?
Мадам Арчер поколебалась, затем сказала:
— Если она не очень занята. Мальчик отведет вас.
— Спасибо, мадам.
Арист попрощался с гостями. Раб, почти ребенок, кивнул ему и побежал за угол дома. Арист вскочил в седло и последовал за ним. Когда они приближались к конюшне, он услышал звук, от которого у него волосы встали дыбом: дикий крик кобылы, перекрывший ободряющие возгласы грумов. Какого черта? Что там происходит? И в присутствии мадемуазель?
К тому времени как он спешился, в конюшне наступило напряженное молчание. Арист замер в открытых дверях, не в состоянии различить ничего внутри.
Когда его глаза привыкли к слабому освещению, он увидел мужчину, сидящего на корточках рядом с потеющей кобылой, скорчившейся посреди конюшни на подстилке из мха, и осознал, что видит рождение жеребенка. С диким ржанием, от которого у него кровь застыла в жилах, кобыла выдавила жеребенка и стала лизать его окровавленную маленькую головку. Никто не издал ни звука. Все следили, как жеребенок протянул тоненькие, как палочки, ножки и засучил ими, пытаясь встать.
— Аххх! — раздался общий вздох, когда крошечное создание встало, дрожа всем тельцем. Ветеринар опустил руки в ведро воды.
— Хорошо, — сказал он, — теперь вычистите ее. И грум начал ласково помогать матери отмывать жеребенка.
Симона стояла на коленях рядом с дрожащим жеребенком, ее лицо светилось восторгом. На ее юбке была кровь, и щеки были запачканы, когда она вытирала слезы. Она была душераздирающе прекрасна.
Симона подняла глаза, прищурилась и явно узнала силуэт Ариста на фоне льющегося за ним солнечного света.
— О, месье! — воскликнула она. — Посмотрите на нее. Разве она не прелестна?
Ее лицо сияло таким волнением, что Арист был поражен в самое сердце. Он задохнулся от незнакомого ответного чувства.
— Она… в ней видна ее арабская кровь, — наконец выдавил он.
Симона ополоснула руки в ведре с водой и откинула волосы, оставив влажные пряди. Ее глаза сверкали.
Арист опустился на колени на покрытый мхом пол рядом с ней и потянулся к ее мокрым ладоням. Затем, не обращая внимания на ветеринара и грума, занятых жеребенком, он наклонился и поцеловал ее в губы. Они были теплыми и солеными от слез и изумительно дрожали под давлением его губ.
Она отпрянула с легким удивлением и заглянула ему в глаза. Что-то мелькнуло между ними, незнакомый невинный восторг. Ошеломленный, он осознал, что девушка так взволнована рождением жеребенка, что его поцелуй почти не тронул ее. Это было что-то новое в его опыте.
Сияя, Симона сказала ему:
— Ее жеребец — прямой потомок Мессенджера, вы слышали о Мессенджере, месье?
Арист отрицательно покачал головой, еще держа ее руки, еще ошеломленный.
— Не может быть, что вы не слышали. Он один из первых знаменитых чистокровных. Его привез в Вирджинию из Вест-Индии капитан, спасший его, привязав подпорки к его сломанным ногам. У этой маленькой лошадки великие предки.
Она отдернула руки, вскочила на ноги и стала гладить голову кобылы и шептать ей ласковые слова.
— Фламм, моя смелая милая девочка, — нежно шептала Симона, — посмотри, что ты создала! Какой бесценный дар!
Кобыла гордо откинула гриву, как будто точно поняла слова Симоны.
Арист наблюдал, зачарованный. Он чувствовал, как в его груди разбухает незнакомое волнение, влага затуманивает взгляд. Он встал, чувствуя себя совершенно сбитым с толку. Что с ним происходит?
Симона посмотрела на черное лицо грума, как будто расколотое широкой белозубой улыбкой.
— Разве она не красавица, Пен? Я назову ее Алуэтта.
— Алу-эт-та, — напевно произнес грум, отмывая жеребенка.
Кобыла облизывала своего отпрыска, слепо ищущего сосок. Ветеринар помог ему.
— Пен, не давай ей ничего, кроме материнского молока, целый месяц, — инструктировала Симона.
— Да, мамзель.
— После этого мы дадим ей немного козьего молока.
— Персы давали верблюжье молоко, — улыбнулся ветеринар.
Симона рассмеялась:
— Я не думаю, что буду даже пытаться найти его!
Доктор начал опускать закатанные рукава рубашки.
— С ними обеими все будет прекрасно, мадемуазель.
Симона откинула волосы с глаз и повернулась к кобыле.
— Какая хорошая девочка! Я сведу тебя снова с тем же производителем! — сказала она.
Аристу кровь бросилась в голову, когда он представил себе эту сцену и подумал, что Симона будет ее свидетельницей.
— Господи! — воскликнул он.
— Вы, конечно, знаете, месье, что у кобылы лучшее время для зачатия — сразу после того, как она ожеребилась? Через год у нас будет еще один чудный жеребенок.
Арист подавил желание распустить галстук.
— Мадемуазель, совершенно необычно слышать южную леди, говорящую как конюх.
Глаза у Симоны удивленно распахнулись, затем в них появилось веселое понимание.
— Почему вы приехали сегодня, месье Бруно?
— Посмотреть на ваших лошадей… ваших чистокровных.
— Вы приехали в нужное место, — сказала она, поглаживая шею кобылы. — Я не только «южная леди», месье, но и лучший коневод в Луизиане. Мне жаль, что это вас оскорбляет. Ни мой отец, ни мой брат не разделяют мою любовь к великолепным лошадям. Но мне хватает помощи Пена.
— На самом деле, — признался Арист, — я приехал прокатиться с вами.
Он увидел, как изменилось выражение ее лица, как будто она вспомнила о чем-то, и на ее щеках появился румянец. Неужели она только сейчас осознала тот поцелуй в присутствии ветеринара и конюха? Поцелуй, который она не провоцировала, но и не отвергла?
Память о вкусе ее губ и их трепете возбудила его так сильно, что он испугался, не заметно ли это в его тесных брюках. Но Симона отвернулась.
— Мы не отправимся сегодня на верховую прогулку, месье Бруно, — сказала она. — Но я угощу вас кофе с пирожными, как подобает «южной леди», каковой и являюсь. И если захотите, мы обсудим моих чистокровных.
Он видел, что она покраснела. Эта запоздалая реакция после ее спокойного разговора о коневодстве очаровала его. По крайней мере, ее румянец показывал, что она к нему не безразлична.
Он последовал за ней в дом в странном приподнятом настроении, едва знакомом ему. Он помнил, что испытывал нечто подобное в те первые безрассудные месяцы в Париже, и думал: «Господи! Неужели я влюбляюсь? Но ведь мне уже двадцать девять лет!»
10
Симону встревожила мысль о том, что по дороге из города Арист встретил экипаж Алекса, в котором была его беглая рабыня. Узнал ли он Алекса? Наверняка он узнал экипаж. Подозревал ли, что в нем находится Милу? Мог ли заметить ее? Не играл ли он с Симоной в кошки-мышки?
Нет, нет, ее воображение разыгралось от чувства вины.
Но он поцеловал ее, как будто имел на это право. И это случилось так естественно, что она не успела и не захотела возразить. Как он мог так загипнотизировать ее? Нет, это не Арист Бруно. Это чудо рождения жеребенка загипнотизировало ее… как всегда.
— Пожалуйста, идите к маман и гостям, месье, а я пока переоденусь, — сказала Симона и побежала по черной лестнице в свою комнату.
То, что она увидела в зеркале, привело ее в ужас. Волосы растрепались, щека испачкана, на лбу выступил пот. Ее покрытый пятнами костюм красноречиво говорил, что она помогала ветеринару. Что думала мать, посылая месье Бруно в конюшню в такой момент? Огорченная, она вызвала Ханну, налила воды в таз и начала умываться.
Снова взглянув на себя в зеркало, она живо вспомнила, как он взял ее за руки и наклонился поцеловать, и ее губы затрепетали, на щеках проступил румянец. Симона отчетливо почувствовала шелк его теплых губ, мужской аромат его кожи. Но в тот момент его прикосновение казалось таким естественным и невинным отражением ее чувств, что она не протестовала.
Что он подумал о ней?
— Я должна прилично выглядеть, Ханна, — сказала она служанке. — У маман гости.
— Вы оставили только что родившегося жеребенка? — удивилась Ханна.
— Сейчас она наслаждается материнским молоком. Все прекрасно. Я должна спешить, Ханна. Месье Бруно ждет.
— О! — понимающе выдохнула служанка.
Когда Симона спустилась на галерею в чистом миткалевом платье, она выглядела веселой и уверенной в себе, но внутренняя тревога не покидала ее. Она не сожалела о том, что рисковала, помогая побегу рабыни Ариста, но не могла побороть чувство вины от того, что обманывала его. Когда Орелия невинно спросила, не слышал ли он о своих беглецах, Симона внимательно посмотрела на золовку.
Вскоре Орелия извинилась и ушла в свою комнату, а когда гости откланялись, мадам Арчер также покинула галерею. Симона и Арист остались совсем одни.