Он позвонил на КПП и узнал, что Оборванцев только что въехал в поселок, спросил номер его мобильного телефона.
— Как люди с такими фамилиями живут? — удивилась Лена, ожидавшая узнать, что хочет предпринять ее муж.
— Нормально живут, даже лучше многих, потому что они при кормушке и над ними никто и не подумает смеяться. По крайней мере, в открытую. А вот если бы он нищим был, этого Оборванцева давно бы загнобили. Сейчас позвоню ему и проведу воспитательную беседу…
Николай взял аппарат, посмотрел на него, а потом снова положил на стол и наконец вздохнул.
— По телефону не буду, — вздохнул он, — поеду лично пообщаюсь.
Лена проводила его до крыльца, обняла и шепнула:
— Ты уж поосторожнее там.
Ответственный сотрудник мэрии, не выходя из дома, открыл дверь калитки и сказал строго:
— Оставайтесь на месте: я сейчас подойду.
Это прозвучало так, словно он или кто-то другой готов будет открыть стрельбу, если Францев тронется с места.
Николай прошел на территорию и остановился. Посмотрел по сторонам на припорошенные снегом клумбы, взглянул на стоящий возле крыльца «Мерседес». Тут же открылась дверь дома, по ступеням быстро сошел плотный мужчина в расстегнутой зимней куртке. Подошел к участковому и протянул руку.
— Оборванцев, — представился он, но произнес свою фамилию так, словно сделал это только для того, чтобы проверить реакцию незнакомца.
— Подполковник Францев, — ответил Николай, — местный участковый.
— Какие-то проблемы? — поинтересовался владелец дома и снова задал свой вопрос так, как будто, узнав о проблемах, тут же решит их одним телефонным звонком.
— Проблем у меня нет, — ответил Николай, — разве что у вас. Вы зачем по соседской кошке стреляли? Это же чистой воды двести сорок пятая статья.
— Какая двести сорок пятая? — удивился чиновник. — Я по базовому образованию юрист, так что не надо мне ля-ля. Я стрелял не в животное, а в дверь дома, чтобы хозяева проснулись. Был бы у меня их номер телефона, позвонил бы. А то два часа ночи, у меня под окном кошка орет как бешеная, вот я и выстрелил пару раз из пневматики в дверь, чтобы они от стука проснулись. Они и проснулись. Я даже, можно сказать, кошку им спас. Замерзла бы бедняга. А так в тепло пришла и отогрелась.
— В дверь стреляли? — уточнил Францев. — Тогда это другое дело. Это статья сто шестьдесят седьмая — умышленная порча чужого имущества, часть первая — по ней максимальное наказание до двух лет. Но вы-то человек состоятельный: можете позволить себе дорогого адвоката и надеяться на минимальное наказание, то есть на штраф в сорок тысяч рублей. Адвокат попросит, конечно, раз в десять больше, но вам-то и на это наплевать.
— На что это вы намекаете?
— Да я не намекаю. Я в открытую говорю, что штрафы и прочее для вас ерунда полная, но вдруг дело получит огласку? Желтая пресса, интернет и прочее… А если народ возмущенный поднимется? Ведь в каждом доме есть любимое домашнее животное.
— А что, соседка уже подала заявление? — наконец спросил Оборванцев.
— Пока нет, я пообещал ей, что решу вопрос.
— О какой сумме идет речь? — спокойно поинтересовался чиновник. — Называйте, не бойтесь.
— Мне не надо ничего, а вот с хозяйкой решите вопрос.
— Да я ей новую дверь поставлю, хотя вряд ли там есть серьезные повреждения.
— Это вам решать, но мой совет: просто извинитесь, а кошке купите пакетиков с кормом.
— Куплю, — согласился чиновник, — но у них кошка, если честно, неадекватная. Летом пробралась на наш участок и напала на собаку, всю морду ей расцарапала.
— Что за собака? — удивился Николай.
— Да-а, — махнул рукой Оборванцев, — собака жены. Не собака даже, а собачка. С бантиком.
Он посмотрел на Николая:
— Все? Надеюсь, профилактическая беседа со мной проведена?
Францев кивнул. А потом спросил:
— Вы в мэрии возглавляете департамент жилищного хозяйства? У меня так записано.
На самом деле у него ничего не было записано, просто Николаю хотелось узнать, какой пост занимает этот человек.
— Нет, — покачал головой чиновник, — неправильно у вас записано. Я руковожу благоустройством.
— Заметно сразу, что вы специалист, — восхитился Николай и обвел рукой окружающее пространство, — вон как у вас благоустроено. А то к некоторым зайдешь, а у них только елки. С палками. А «Мерседес» у вас служебный? А то у меня записано, что у вас «Лексус».
— Мой «Лексус» в гараже стоит. Но я им редко пользуюсь. А это автомобиль жены. Его ей родственники подарили.
— Я к чему, — словно не услышав, продолжил участковый, — ко мне в прошлом году заезжал знакомый из следственного комитета. В высоком звании, и должность у него солидная. Походил по поселку, осмотрел все и вдруг говорит, что хочет здесь домик прикупить. Но тут же за голову схватился, когда цены узнал: ему со своими звездами на погонах лет тридцать надо трудиться, ни пить ни есть, чтобы накопить столько.
— Так у вас все, подполковник? — спросил Оборванцев. — Вопрос с кошкой мы закрыли вроде.
— Все, конечно. И не забудьте кошке пакетиков купить.
Николай уже хотел попрощаться, даже повернулся к калитке, подумал уже, что визит получился каким-то скомканным, чиновник его даже в дом не пригласил. Его — участкового, представителя власти! Даже на крыльцо не пустил. Хотя, может быть, этот Оборванцев видит представителем власти именно себя, а его — подполковника Францева, награжденного орденом Мужества, не считая ведомственных медалей, считает обслуживающим персоналом.
Эта мысль просвистела так стремительно, что Николай даже не успел взяться за ручку калитки. Стало немного обидно оттого, что в этом поселке, где проживает городская элита, он человек посторонний. Он остановился и обернулся к ожидающему его ухода хозяину.
— А вы знакомы с предпринимателем Синицей? — спросил Францев, удивляясь и сам, почему он вдруг задал этот вопрос, не интересовавший его еще несколько секунд назад.
Но чиновник вдруг замер и бросил взгляд в сторону, на «Мерседес». Но потом уж очень спокойно ответил:
— Нас познакомили с ним уж не помню где. А потом встречались пару раз на мероприятиях. А так не пересекались ни разу: у него своя сфера деятельности, у меня — своя. А почему вы спросили?
— Да он теперь тоже житель нашего поселка. Не вы ли ему сосватали участок?
Вместо ответа чиновник пожал плечами, что, в общем-то, ничего не означало — ни «да» ни «нет». Только сейчас Николай вспомнил, что Синица приобрел участок с домом через агентство, причем даже цену назвал — за тридцать пять миллионов рублей, да еще пять миллионов отдал риелторскому агентству.
— А я думал, что это вы, — продолжил Францев, — а то сам Синица утверждает, что земля…
— А-а, — не дал ему договорить чиновник, — наверное, он через агентство моей жены купил. Мне она ничего не говорила, я, правда, к ее делам никакого отношения не имею. Другие помогают родственникам, случается и такое, но я при всем желании не могу: у нее своя стезя, а у меня, сами знаете, — госслужба. Да и к тому же у меня принципы: не связывать личное с общественным, то есть с госслужбой, — Оборванцев замолчал и поежился, — что-то к вечеру опять похолодало.
— Разве? — удивился Николай. — Мне кажется, наоборот, значительно потеплело. А с завтрашнего дня и вовсе уверенный рост среднесуточной температуры. Так, по крайней мере, синоптики утверждают.
— Вы им верите? — усмехнулся Оборванцев, делая шаг к калитке. Он взялся за ручку, открыл калитку, давая понять, что беседа окончена. — В Англии до сих пор, кстати, не отменен закон, по которому за колдовство и предсказание погоды полагается смертная казнь.
— Не знаю, я в Англии не был, — ответил участковый и напомнил: — Но вы не тяните с кошкой. А я в своем отчете так и запишу, что меры реагирования приняты и гражданин Оборванцев все признал, объяснил и принес свои извинения.
— Лучше без всяких записей, — попросил чиновник, поморщившись.
— Хорошо, — согласился Николай, — доложу начальству в устной форме.
Он шагнул за калитку, попрощался и в ответ не услышал ни слова. Было слякотно и сыро, хлюпали лужи под подошвами башмаков, капал с крыш растаявший снег, сквозь морось, расплываясь в пространстве, светились желтые шары фонарей. На душе было противно и муторно. Противно было не от погоды и не только от состоявшегося разговора с чиновником, для которого он — рядовой участковый — не человек даже, а пустое место: противно было от другого, в чем Николай боялся признаться не только Лене, но и самому себе. Сегодня он встретился с другом, с единственным близким другом, который у него был в жизни, а тот как будто бы не обрадовался встрече. Поговорил о делах, вернее, об одном деле, в которое посоветовал не соваться, попытался отделаться приглашением в ресторан на короткий обед, а потом без лишних слов уехал. Пригласил, правда, на свою свадьбу, но так позвал, словно заранее знал, что Францев откажется. Конечно, грех обижаться на него, ведь именно Павел сделал так, что у семьи Николая теперь есть огромный каменный дом, но есть вещи гораздо более ценные, чем любые материальные блага.
Францев возвращался домой, размышляя об этих вещах, которых не так уж и много, если подумать: дружба, любовь, здоровье, дети… Дорога свернула к окраине поселка — туда, где был теплый дом, огонь в камине, Лена и дети. Над калиткой согнулся фонарь, и в пирамиде света Николай увидел женскую фигурку. Судя по тому, что женщина стояла на месте, она поджидала именно его. К ногам ее жалась собака. Николай ускорил шаг, но так и не мог понять, кто его ждет.
И только когда подошел, узнал: это была сожительница Дробышева.
— Добрый вечер, Лиза, — произнес он, — давно ждете?
— Только подошла, хотела уже позвонить, но потом обернулась и увидела, как вы из-за поворота вышли.
Собака подошла к Францеву и обнюхала его брюки.
— Не такая уж и маленькая, — сказал Николай.
— Сорок пять сантиметров в холке, — ответила женщина, — она очень добрая, только не ко всем людям подходит. Всю жизнь на улице провела, бродяжничала добрая девочка.