тил, что встречались пару раз на каких-то мероприятиях. А на самом деле они — соседи: у них даже квартиры рядом. Зачем же он соврал тогда? И еще, если Синица приобрел участок через агентство Беаты, то зачем же было переводить ей пять миллионов рублей за посредничество? Или у людей, проживающих едва ли не в самом престижном месте Северной столицы, так принято — любую копеечную услугу, оказанную друг другу, оценивать в миллионы?
Открылась входная дверь, Францев, обернувшись, увидел входящего в его кабинет Павла.
— Быстро ты, — сказал он, — не успел сообщение прислать, а уже здесь.
— Да я, когда отправлял его, уже к Ветрогорску подъезжал. Не знал, что матери подарить на Восьмое марта, и Нина посоветовала купить ей унты. В городских магазинах их днем с огнем не найдешь, а здесь — пожалуйста: пимы, унты, кысы — я даже не знаю, что это такое[6]. Мне весь рынок помогал выбирать. Взял какие-то из оленьего меха с вышивкой. А ты-то как?
— Да я подарок давно подготовил, но только не люблю я этот праздник.
— А что в нем такого плохого?
— Просто не люблю, — признался Николай. — То есть праздник хороший, конечно, но у меня с ним связаны воспоминания неприятные. Отец мой погиб накануне — седьмого числа почти сорок лет назад. Люди по магазинам за подарками, празднуют на рабочих местах… А он на службе. Ехал в дежурной машине, и по рации передали, что возле отделения «Сберегательного банка» на Гражданском проспекте стрельба, нападение на инкассаторов, которые привезли выручку. Бандиты ушли дворами, где, скорее всего, их поджидал транспорт. Отец помчался отсекать возможные пути выезда из дворов, и тут передали, что оба инкассатора убиты, погиб и водитель такси. Тогда бронированных машин не было, а инкассаторам машины для передвижения выделял таксопарк. Ну так вот, дежурная машина объезжает большой массив, отец видит, как на улицу Руставели выезжают «Жигули» одиннадцатой модели, цвет «липа зеленая», догоняют они эту тачку, а в ней четверо парней. Смотрят в сторону, словно не замечая, что их милиция преследует… Ускорились даже, а там ведь выезд за город на Токсовское шоссе. И вообще, «жигуленок» начал отрываться. Тем не менее догнали их, начали прижимать к обочине. Потом ударили в бок. «Жигуленок» влетел в фонарь, из машины стали выскакивать парни. Двое с обрезами, один с пистолетом. Началась перестрелка. Как началась, так и закончилась. Отец мой по инструкции сначала в воздух пальнул, а потом уже, раненый, на поражение начал… Троих уложил на месте, а четвертого ранил дважды. Подскочили другие патрульные машины, «Скорая». Отца в больницу при институте Мечникова повезли, по дороге он и умер от потери крови, — Николай вздохнул. — В инкассаторских сумках было двести четырнадцать тысяч рублей — огромная по тем временам сумма. Отцу посмертно орден Красной Звезды, а семье — денежную сумму в размере должностного оклада. Потом и брату моему такой же орден посмертно. Я оба их ордена хранил, потом, когда с женой развелись и стали квартиру менять, я пришел, чтобы забрать личные вещи, ну и ордена в первую очередь. Так та моя первая жена — крыса — сказала, что ничего не знает и ничего не видела. А там-то серебра всего в двух звездочках меньше семидесяти граммов. Да и самое неприятное, что брат мой погиб в Чечне через тринадцать лет тоже в марте — день в день. А сейчас, когда я ради личного интереса хочу разобраться с убийством Эдика Дробышева, попутно всплывают интересные факты.
Францев махнул рукой, подзывая друга к своему компьютеру, и открыл ему фотографию бывшей школьной уборщицы.
— Вот видишь эту довольную рожу? Захлебывается от счастья, а когда-то мыла полы в моей школе. Именно она сколотила банду с целью ограбить инкассаторов, которых потом перещелкал мой отец. До мытья полов работала как раз в том самом отделении банка, куда инкассаторы привезли выручку и нарвались на засаду. Ее подозревали, а потом сняли все обвинения и дело закрыли. А через десяток лет эта крыса организовала финансовую пирамиду, и снова дело закрыли. А там сумма претензий была семнадцать миллионов баксов. Но сам понимаешь, что на самом деле претензий должно было быть больше. Кто-то не дожил, кто-то уехал далеко-далеко, кого отговорили подавать заявление, кто сам не стал, посчитав, что государство в таких делах не помощник. Но меня интересует другое: в деятельности пирамиды принимала активное участие несовершеннолетняя внучка этой тетки, а теперь эта внучка живет здесь, в нашем поселке. Муж у нее чиновник из мэрии, а у самой риелторская контора, которая сосватала бизнесмену Синице участок Дробышева.
— Удивительное совпадение, — согласился Кудеяров.
— Ты думаешь, что это случайное совпадение? — удивился Николай. — Оборванцев мне сказал, что почти не знает Синицу, а они, как выяснилось, ближайшие соседи.
— Оборванцев? — переспросил Павел и кивнул, словно ожидал чего-то подобного. — Когда я работал опером в Питере, в городском собрании был депутат с такой фамилией. Ходили слухи, что у него криминальное прошлое. Но это слухи, потому что, если были бы доказательства, он бы не стал депутатом.
— Так и Синица тоже из той среды! — почти обрадовался Францев. — Помнишь, что про него рассказывала Люба Гуревич? Он же был едва ли не завсегдатаем в клубе «Луна», где она работала.
— Помню, конечно, только к Дробышеву эта старая история никакого отношения не имеет.
— Егоров хоть что-то узнал? — спросил Николай.
— Не знаю, — признался Кудеяров, — вообще Егоров этим делом не занимается, разве что по собственной инициативе, за что может получить по башке от начальства. Но те сотрудники, которым поручено расследование убийства Дробышева, уже нашли людей, приезжавших к Эдуарду с предложением о продаже им его предприятия. Именно они уже приобрели фирму, которой он руководил до развода с женой. Бывший партнер продал им ее, понимая, что не сможет конкурировать с ними или с кем-то еще, тем более Дробышев снова вернулся на рынок. А те, кто прислал к Эдику парней, хотят создать в городе некий транспортный холдинг, чтобы большая часть грузовых перевозок была бы под ними, чтобы можно было и цены свои устанавливать, и выжимать с рынка одиночек…
— Они сказали, что они ни при чем, и следаки им поверили? — удивился Николай.
— На слово никто никому не верит, — ответил Павел, — ты и сам это прекрасно знаешь. А на проверку уйдет какое-то время.
— Егоров узнал хоть что-то? Ты же ему поручил проверку девушки Дробышева.
— Повторяю: Егоров этим делом не занимается. Он мне просто пообещал это сделать. Однако мне кажется, что она ни при чем, потому что особой выгоды для нее нет. Вот если бы это случилось после свадьбы…
— Мне она кажется очень подозрительной. Я по социальным сетям не смог ее найти. Согласись, что это странно.
— Ничего странного. В социальных сетях, на разных сайтах знакомств торчат те, кому нечем больше заняться.
Францев вспомнил о своей жене, но возражать не стал. А Кудеяров продолжил:
— И то, что возможная участница, может быть даже одна из организаторов существовавшей когда-то финансовой пирамиды, оказалась здесь, факт интересный сам по себе, но из этого ничего не следует. Рядом с городом тихое место с замечательными соседями…
— Очень замечательными, — усмехнулся Николай, — как только начнешь проверять их прошлое, такое всплывает!
Но углубляться в тему он не стал: просто не хотелось это делать по ряду причин. Во-первых, у него нет никаких фактов о причастности кого-либо из жителей поселка к убийству соседа, во-вторых, Павлу наверняка кажется, что его друг вспомнил о делах давно минувших дней и хочет кому-то отомстить. Но самое главное, это то, что Кудеяров приехал в Ветрогорск не расследованием заниматься, а только купить валенки для своей мамы.
Приоткрылась дверь, и снова в помещение участкового пункта полиции зашла Степанова.
— Там по поселку разгуливает с ружьем этот, который аптечный киоск внутри «Пятерочки» содержит. То есть он не разгуливает, а на скамеечке с каким-то мужиком водку распивает. Надо бы проверить — вдруг у него ружье заряженное?
Францев поднялся и посмотрел на Павла:
— Дождешься меня?
Кудеяров покачал головой и тоже поднялся.
— Поеду.
И пожал другу руку.
— Да-а-а, — протянула бабка, — вспомнила, когда бежала к вам: по делу «Форварда» проходили какие-то парни с очень бандитскими рожами. Говорят, что они всех несговорчивых убивали и в землю закапывали.
— В материалах дела таких фактов нет, — не поверил Францев.
— Нет, потому что людей нет, — уверенно заявила Степанова, — потому что люди все закопаны были. А сейчас мне кажется, что все эти убийцы здесь обосновались.
— С чего вдруг такая уверенность?
— Уверенность не уверенность, а всякое может быть.
— Ну ладно, — сказал Кудеяров, направляясь к выходу, — я пойду, обещал ненадолго, а уже больше двух часов прошло.
Он посмотрел на Степанову.
— А вы, Маргарита Ивановна, узнали, кто машины возле дома царапает?
— Что вы все с машинами этими ко мне?
И только теперь она узнала Кудеярова. Узнала и всплеснула руками.
— Ой, так это вы! Вы же у нас десять лет назад участковым были, и потом тоже приезжали.
— Двенадцать лет назад, — поправил Францев.
— До встречи, — сказал, стоя в дверях, Кудеяров и помахал рукой.
— Он здесь по поводу нового убийства? — шепотом поинтересовалась старуха, как будто Кудеяров, который в это время садился в свой автомобиль, мог ее слышать.
— Он за унтами приезжал, — объяснил Николай.
Двое мужчин сидели на уличной скамье и разговаривали. Увидев приближающегося к ним участкового, один из них спрятал в карман куртки бутылку. На скамье остались два пустых стакана, нарезанная колбаса и охотничье ружье.
— Ну что, гражданин Галопенко, — обратился к нему Николай, — во-первых, распитие спиртного в неположенном месте, во-вторых, почему ружье не в разобранном виде и не в чехле?