— Здесь не видны его сапоги.
— Нет-нет, я хорошо помню: видите, он в рыжей кожаной курточке, и сапожки были из такой же козьей кожи. Если это Оборванцев, в чем я уже не сомневаюсь, то, значит, наш Эдик в былые годы с ним приятельствовал.
— Вполне возможно, — согласился Францев. — Но здесь в поселке они не общались. Все выглядело так, будто они не знакомы друг с другом. Мне даже помнится, что в его телефонной книжке не было номера Семена Ильича. Зато с Беатой он, как вы уверяете, знаком и даже угрожал ей.
— И это удивительно, — вспомнил писатель, — может, в этом и разгадка. У Эдика были какие-то отношения с Беатой, о которых не знал ее муж. Я не говорю о любовных отношениях, хотя в прошлом всякое могло случиться, все что угодно, и потому пути Эдика и Сени разошлись. Как вы думаете?
— Сложно сказать, — отозвался Францев, продолжая рассматривать фотографии на стенах. — Но я признаю, что это и в самом деле удивительно. Сотрудник следственного комитета Егоров уверен, что они не знакомы: он даже был в этом доме, и если бы взглянул на стены, то убедился бы в обратном. Хотя мне никто не обязан был докладывать об этом. Но следователь Егоров сказал бы, да и Павел тоже уцепился бы за такую возможность.
— Точно они дружили, — уверенно произнес Иван Андреевич, — потому что это не единственная фотография, на которой они вместе.
— Похоже на то, что вы правы, — согласился Францев.
— И теперь оба они убиты, — напомнил писатель, — да и девушка покойного Эдика сейчас неизвестно где.
— Я все-таки поднимусь на второй этаж, — сказал Николай, — проверю: возможно, Лиза спит. Хотя собачка бы не рвалась из дома, если бы хозяйка здесь была, а побежала бы наверх.
Он взошел наверх, заглянул в каждую из трех маленьких комнат, что располагались на этаже. Одна была приспособлена под кабинет, а две другие под спальни, в одной из которых стояла неразобранная полуторная кровать, а во второй — двуспальная с откинутым в сторону одеялом. В туалетной комнате не было ничего интересного, кроме двух зеркальных шкафчиков. Один был забит женской косметикой, а во втором хранились принадлежности для бритья: упаковки лезвий, станки, лосьон, крем и пенка, коробочка с туалетной водой «Jacques Bogart». Николай вернулся ко второму шкафчику. Снова открыл его и осмотрел упаковки с духами. Почти все они оказались нераспечатанными.
Он спустился вниз и застал Карсавина сидящим на диване.
— Вам знакомы такие мужские духи «Богарт»? — обратился к нему Николай.
— Очень даже, — ответил несколько удивленный писатель, — я сам пользуюсь уже много лет туалетной водой «Жак Богарт мен». Нравится и аромат, но в свое время меня подцепили на упаковку: там изображена чернильная ручка «Паркер», точно такая же, которой я начинал писать. Это сейчас все на компьютерах стучат, а я начал писать шариковой ручкой, когда еще в госпитале лежал. Лечащий врач спросил, что я все время в тетрадочку заношу? Пришлось признаться, что хочу написать повесть или даже роман про афганскую войну. На следующий день он подарил мне ручку. Я этой ручкой потом больше десяти лет работал, пока не освоил компьютер. У меня даже мозоль образовалась на среднем пальце.
— А эта туалетная вода дорогая?
— Я бы не сказал. Средней ценовой категории… Хотя, может, и недорогая. Из хороших марок самая дешевая, пожалуй. А в советские времена это был дефицит: обычному интеллигенту надо было ползарплаты отдать — Франция как-никак!
— Я почему спросил, — начал объяснять Францев, — просто шкафчик Елизаветы весь забит дорогими духами, а у Эдика всего один флакончик этого «Богарта».
— Вероятно, Эдуард любил ее, — объяснил Карсавин, — вот и баловал.
— Я своей жене сейчас подарил духи «Клима». Они ей нравятся, да и мне, если честно. Когда она открывает флакончик, мне кажется, что я нахожусь на лугу, где только что косили тимофеевку. Лена смеется, говорит, что в составе нет никакой тимофеевки, а только ландыш, фиалка, нарцисс, роза и что-то еще… Но я их не ощущаю вовсе. Тимофеевка, и все. У меня Лена, если вы не знаете, работала на рынке в Ветрогорске, в магазине «Тысяча мелочей». У них там и ножи продавали, и собачьи ошейники, кошачий корм и для собак; парфюмерный отдел тоже был. Я ее в этом магазине заприметил и, как говорится, с первого взгляда дар речи потерял…
Раздался звук отворяемой двери, а потом прозвучал голос Лизы:
— Так вот ты где! А я тебя по всему поселку искала, даже на шоссе выбегала, а ты дома. А как ты сюда попала?
— Это мы ее привели, — объяснил Николай, выходя навстречу хозяйке, — я с Иваном Андреевичем. Видим, что Лушка бегает, привели ее сюда. А вас нет. Решили дождаться, но мы недолго тут… Минут пять всего.
На самом деле они находились здесь уже минут двадцать, если не больше.
— Чаю хотите? — предложила хозяйка. — Только у меня ничего к нему нет: у всех женщин сегодня праздник, а у меня — сами знаете какое веселье… Да еще позвонили из полиции или уж не знаю откуда, не поняла. Сказали, что можно Эдика хоронить.
— Следственные действия закончились? — не поверил писатель. — Так они нашли убийцу или нет?
— Не знаю, — пожала плечами Елизавета, — про это они ничего не говорили.
— Не нашли, — объяснил участковый, — уж я бы знал. Хотя кто я такой, чтобы в первую очередь мне звонить? Но Кудеярову бы точно сообщили. А ему никто не звонил. — Он посмотрел на хозяйку: — Какая-нибудь помощь нужна с похоронами?
Но та покачала головой.
— Нет, ребята на работе все сделают. И еще жена Саши Сорокина обещала прийти и помочь с поминками… Что-то приготовит, что-то из своего ресторана принесет. Так что вы тоже приходите…
— Хорошо, — согласился Францев, — а когда приходить?
В ответ Елизавета снова пожала плечами:
— Пока не знаю.
Домой возвращались не спеша. Францев мог бы идти и побыстрее, но не торопился из уважения к пожилому человеку, которому спешить было некуда — у него ни жены, ни детей.
— Интересная девушка, — размышлял вслух писатель, — и выглядит молодо, и скромна. Неудивительно, что Эдуард ею увлекся. И потом она полная противоположность его бывшей жене, хотя я ту не очень хорошо помню. У той жены ведь тоже собачка была. Она выгуливала ее со всей бандой собачников. Банду эту возглавляла, естественно, Люба Гуревич… Там они все обменивались новостями, сплетнями, промывали всем косточки… А эта девушка отдельно гуляет, что уже говорит о многом…
Николай вынул из кармана мобильный телефон и позвонил на КПП поселка.
— Это участковый, — представился он, — не могли бы вы сказать, как давно девушка, которая искала собаку, выходила на трассу?
— Я не видел никого. Может, и была девушка, но мне не до девушек, если честно. Во-первых, у меня не все камеры видеонаблюдения сегодня работают и запись вовсе на диск не идет, а ремонтники только завтра будут, потому что у всех праздник и выходной. И потом еще тут один товарищ, то есть не товарищ даже, а наоборот… короче, выделывается. Он недавно тут дом приобрел, делает в нем ремонт. Сегодня приехал, поставил свой внедорожный «Бентли» возле нашей будки, вызвал меня и, не выходя из салона, как барин, начал меня и в хвост и в гриву. Почему, дескать, я его машины со стройматериалами не пропускаю, почему ему рабочие звонят и жалуются? Почему работа стоит? А я не знаю, что у них там стоит и почему они жалуются. Я все машины, на которые оформлены пропуска, не задерживаю… А эти…
— Его фамилия Синица? — спросил Францев.
— Ну да, — ответил охранник, — наглый — не то слово!
— Давно он приезжал?
— Часа не прошло. Приехал, обматерил меня, сказал, чтобы на работу завтра не выходил, потому что он меня увольняет. Потом проехал на территорию и через двадцать минут выехал. Хотя какие там двадцать минут? Десяти не прошло. Зачем приезжал? Разве что мне настроение испортить. Кто он такой, чтобы меня увольнять?
— А девушка, — напомнил Николай, — в сером пуховике собаку свою искала?
— Не видел.
Разговор закончился.
— Вы Лизой интересовались? — спросил Карсавин.
— Ну да. Охранник не видел, чтобы она выходила на трассу. И что возвращалась, он тоже не видел.
— Есть еще один выход, — напомнил писатель, — у нас тут раньше болотце было — его подсушили, сделали сток в канаву… в смысле в кювет, что вдоль трассы. Вода из болотца ушла, трубу забрали. А лаз под забором остался.
— Да знаю я, — отмахнулся Николай, — но это невозможно по многим причинам: первая — лаз узкий, в него разве что ребенок пролезет, а сейчас такие дети, что за просто так ни в одну дырку не сунутся — не то что мы в свое время. Все по подвалам, чердакам и по крышам сараев… Во-вторых, сейчас зима, и лаз этот снегом и льдом забит.
— Может, уже оттаял, — предположил Иван Андреевич.
— Не оттаял, я неделю назад мимо проезжал, специально притормозил и проверил. И еще причина: зачем Елизавете лезть в лаз? Разве что путь сократить, ей через него до дома совсем рядом, пара десятков метров, а через проходную минут десять на трассу шлепать.
— А почему вас это так интересует? — удивился писатель. — Скромная девушка, у нее горе — убили любимого человека.
— Не знаю, — признался участковый, — просто злюсь оттого, что все непонятно.
— Может, вы и меня будете подозревать?
— Найдутся основания, буду, — твердо произнес Францев.
— Ну, тогда ладно, — обиделся писатель, — увидите друзей, передайте им от меня всяческие извинения. Больше не буду вам всем надоедать сегодня.
Николай протянул ему руку и сказал:
— А вам новых творческих успехов.
Францев вернулся домой и увидел Кудеярова сидящим за столом в гостиной. Лена и Нина Лосева что-то делали на кухне.
— Куда пропал? — поинтересовался Павел.
— Увидели собачку Лизы Романовой. Собачка бегала без поводка, хозяйки не было, и мы отвели собаку домой. Дождались Лизу, которая тоже искала свою Лушку, и вернулись. Вот и все, — объяснил Николай.
— А мы тут обсудили Ивана Андреевича Карсавина и выразили общую тревогу о том, что он, похоже на то, спивается потихоньку.