Орден хранителей
В двадцатом веке пролилось столько крови, столько зла совершили люди, отрекшись от Бога, от своих святынь, и сколько слезных молитв сегодня требуется от нас, чтобы выгнать мучителей из наших домов! Но ведь самое грустное — это то, что самоубийство народа так и не прекратилось. Я ведь говорю об очевидном: европейцы перестали рожать детей, словно у них закончилась сила жить, выдохлась воля к жизни. Народ, некогда христианский, самоубивается, распадается на атомы никому ничем не обязанных персон, забывших свои святыни, своих предков, отрекшихся от потомков. И некому изгонять этих демонов, потому что молиться — это тяжкий труд, плоды которого нескоро увидишь.
А потому так радовались старые мудрые люди, когда у них в роду кто-то шел в монастырь, или становился священником, или просто шел в храм. Эти люди вымаливали и свои семьи, и свой народ. И у нас целый строй заступников и хранителей — собор русских святых, людей, близких нам по крови и языку, но проживших жизнь такую светлую и чистую, что этого света и чистоты хватает даже их далеким потомкам. А потому Собор русских святых — семейный день Ангела всех русских людей, то есть всех тех, кто говорит и мыслит по-русски. Это день Ангела на сербский манер. Очень нужный праздник. Потому что страшно очень становится, когда думаешь, сколько древних мучителей кочует из поколения в поколение.
Если семейный демон обнаружил себя, не надо унывать, не надо отчаиваться. Сопротивляться вероломным приживальщикам — это нормальные рабочие моменты, наши религиозные будни. У каждой семьи есть свои демоны, не надо обольщаться. От верующего человека требуется постоянное противоборство этому «другу», постоянная бдительность, чтобы это «наследство» не перешло потомкам, не отравило их жизнь. И потому своих детей надо с юности готовить к этому сопротивлению. Потому что не бывает отдельных людей. Мы все очень тесно связаны, и наше добро, равно как и наше зло, кочует от отцов к детям, и если ты грешишь, ты не можешь оправдываться тем, что губишь только свою жизнь. Ты-то умрешь, а твои «друзья» продолжат терзать твоих потомков, и даже смерть не разлучит тебя с твоим «другом», к сожалению. Вот почему жить нужно честно и порядочно. Потому что мы не сами по себе, каждый — часть семьи, рода, единого человеческого тела. Это радостно, утешительно и — очень серьезно.
От прадедов и праматерей досталось потомкам тревожное наследство — нам отошли их верные друзья и их заклятые враги. Как странно и трогательно понимать, что я сопротивляюсь тому самому врагу, с которым когда-то бился мой дед. Как родовое поле, как земля предков, пропитавшаяся их потом, удел, что перешел во владение потомкам и ждет их труда, мы перенимаем их борьбу, их неоконченное сражение, вступаем в их подвиг, доделываем то, что не успели они. Каждому — по силам, по отпущенному времени. Подумаешь — демоны. С нами Бог и наши святые хранители! Ужо повоюем!
Бургундский треугольник
В Никольском монастыре — переполох: пропали два архимандрита отечественных — Амвросий и Савва. Поплыли слухи, зашептались по углам: кто-то слышал, что отец Амвросий стал укротителем тигров и теперь кочует с бродячим цирком и будто бы отец Савва вызвался сопровождать экспедицию исследователей Арктики. Поговаривали о прощальных записках и монашеской келлии, до потолка оклеенной фотографиями известных тигров. Одна гражданка, вздыхая и крестясь, доверительно сообщила о виденном ночью воздушном шаре, отправившемся в сторону государственной границы: при свете луны ясно различались знакомые силуэты и отчетливо доносилось пение пасхального канона. Пытливые умы и горячие головы тут же взялись за исследование загадочного исчезновения и с сожалением пришли к выводу, что слухи действительно верны, но лишь отчасти. Отец Амвросий не тиранил тигров, а отец Савва не бродил в снегах с ледорубом в нежных регентских руках. Однако честные архимандриты в количестве двух персон действительно путешествуют, причем предаются этому занятию на территории Западной Европы, куда отправились на белом автомобильчике знойным июльским утром.
А если без тигров и воздушных шаров, то — монастырь Тэзе, что в Бургундии, пригласил меня выступить на конференции, посвященной монашескому призванию в современном мире. Вот мы и поехали. Конечно, ехать из Гомеля до Тэзе на машине — настоящий подвиг, но какое паломничество без подвига? А в том, что это было именно паломничество на святую землю, мы не сомневались ни капли. Монастырь Тэзе — это уникальная обитель, сама земля которой пропитана молитвой и добротой.
Когда я начинаю рассказывать о Тэзе, первый вопрос, которым прерывают рассказ: а Тэзе — это православный монастырь? Нет. Значит, два православных монаха едут в католическую страну в неправославный монастырь и называют эту поездку паломничеством? Верно. Может, это древний монастырь и в нем хранятся подлинные православные святыни? Увы! Монастырь основан в 1940 году. Мощей святых и чудотворных икон не обнаружено. В таком случае что православному священнику, да и простому верующему, делать в таком месте? И как православный может называть его святой землей?
Вопросы жесткие, но очень правильные. Потому что они касаются очень жизненной темы: как нам общаться с инославными и надо ли общаться? Но разве мы с ними не общаемся? А куда же нам от них спрятаться? Мир изменился. Мы уже не можем просто отгородиться от людей других культур и национальностей. Мы много путешествуем, принимаем гостей, новости летят к нам из самых отдаленных уголков планеты. Один старичок советовал мне: никогда не разговаривай с католиками и ни в коем случае не заходи в костел — страшный грех! Но разве мы можем сегодня себе это позволить? Вы не разговариваете с католиками? Они разговаривают с вами — через книги, кино и просто как соседи по дому, работе, учебе, а порой и как родственники. Нельзя заходить в костел? Не пойму вас, если вы окажетесь в Париже и не зайдете в собор Парижской Богоматери или, отправившись в Бари, не помолитесь в католическом храме у мощей святителя Николая. И нам даже разрешат отслужить православную литургию у мощей святителя, хотя трудно представить, чтобы мы позволили католикам отслужить мессу у мощей преподобного Серафима. Мы подозреваем. Мы заподазриваем. Отчего это? От многовековой привычки к изоляции, от отсутствия опыта общения, от испуга перед неизвестным. Мы в этом и не виноваты. Уж очень сложная и трагичная история была у нашего народа и Церкви — войны, конфликты, расколы. Читаешь биографии протагонистов нашей истории — такие симпатичные и интересные люди, умные — что же вы так бранились, зачем было пролито столько крови, ради чего эти раздоры, споры и сражения? Как могло случиться, чтобы в христианской Европе, казалось, в самый просвещенный век, в столетие свобод и научных прорывов две самые страшные войны в истории человечества поглотили миллионы человеческих жизней? Умнейшие люди мучаются этим вопросом. Вся литература «потерянного поколения», мыслители и художники послевоенной поры истязали мысль этой загадкой. И не только художники, но и молитвенники. Есть такие люди — гении молитвы, праведники и богоносцы, и я думаю, основатель общины Тэзе, брат Роже — из их числа.
Он родился в 1915 году. Отец — протестант, мама — католичка. С детства Роже стал свидетелем необъяснимой для чистого сердца склонности людей к разделениям и распрям. Зачем люди ссорятся, почему ненавидят друг друга? Как ненависть привела хороших и грамотных людей к фашизму, к унижению целых наций, к истреблению миллионов? Брат Роже, будучи очень образованным человеком, не стал писать книги или пьесы, чтобы ответить на эти вопросы. Он был святым практиком. Он просто принялся мирить людей, учить их дружить. Вот такой простой и наивный ответ. Какое-то немыслимое для двадцатого века юродство! Но именно этот ответ и создал общину Тэзе, движение, которое теперь широко известно во всем мире.
Самое сердце богословия Тэзе — это служение примирения — идея, высказанная еще апостолом Павлом, который верил, что именно в служении примирения вся соль христианского благовестил: Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое. Все же от Бога, Иисусом Христом примирившего нас с Собою и давшего нам служение примирения; потому что Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя людям преступлений их, и дал нам слово примирения (2 Кор. 5:17–19). Христианский мир расколот и тонет во вражде и взаимных обвинениях. Мы не можем вместе молиться, вместе служить литургию — слишком много за века накопившихся различий и недоумений — разный обряд, непонятные обычаи, сложные календари и просто — привычка видеть в другом чужака и соперника. Как же нам, христианам, освящать этот мир, делать его добрее, когда даже между собой мы не умеем и не хотим примириться?
В первый раз я поехал в Тэзе в 2012 году. Ехал с опаской и двоящимися мыслями: говорили об экуменической общине, где заражают полным безразличием к истине, верности Церкви, о каком-то совершенно диком стиле богослужения, о нравственной вседозволенности. Первое впечатление: культурный шок. Храм Примирения, в котором проходит богослужение, больше напоминал спортзал с православными иконами. При входе берешь книжечку с песнопениями и усаживаешься прямо на пол — все действительно сидят на полу, хотя есть скамьи для пожилых и слишком взрослых. На молитву собираются три раза в день. Каждая служба длится около часа-полутора. Структура богослужения предельно проста: под очень щадящий аккомпанемент всем храмом поются короткие и запоминающиеся песнопения — фразы из псалмов, священных гимнов, древних богослужебных текстов. Читается отрывок из Писания на нескольких языках, и обязательно на каждой службе — десятиминутное молчание. Очень необычно и трогательно — три тысячи человек, в основном молодые люди, — молчат, сосредоточенно и молитвенно безмолвствуют. Вообще, в Тэзе молитвенному молчанию уделяется особое внимание. Есть даже специальная программа для молчальников: можно приехать на