— В моих владениях, когда мне заблагорассудится.
— Очень хорошо, — сказал Гед и, подняв вверх свой жезл, слегка повел им в сторону высокого человека.
И тот мгновенно исчез, будто огонь потушенной свечи.
Пока Аррен глядел на то место, где только что стоял человек, дракон мощным движением встал на все четыре лапы; его когти врылись в песок, броня гремела и лязгала, а губы оскалились, открывая жуткие зубы. Но маг снова оперся о свой жезл.
— Это всего лишь мысленная весть. Изображение или образ того человека. Оно может говорить и слушать, но не имеет никакой силы, кроме той, какой его наделяет наш страх. Оно даже не обязательно дает правильную видимость — если только пославший не пожелает этого специально. Мне кажется, то, что мы видели, выглядит не совсем так, каков он сейчас.
— Как ты думаешь, он где-то близко?
— Мысленная весть не может пролетать над водными просторами. Он сейчас на Селидоре. Но Селидор — огромный остров: шире Рока и Гонта, а в длину почти с Энлад. Мы можем долго искать его.
Тут заговорил дракон. Выслушав его, Гед обернулся к Аррену и сказал:
— Вот что говорит Владыка Селидора: «Ныне я вернулся в свою страну и уже не покину ее. Я найду Разрушителя и приведу тебя к нему, и вместе с тобой мы уничтожим его». И разве я уже не говорил тебе: дракон что-то ищет, он обязательно найдет?
После этого Гед опустился на одно колено перед огромным драконом, как вассал перед своим сеньором или королем, и поблагодарил его на драконьем языке. Дыхание дракона, такое близкое, обдало жаром его склоненную голову.
Орм Эмбар снова вытащил свое тяжелое чешуйчатое тело, взмахнул крыльями и взмыл в воздух.
Гед отряхнул песок с одежды и сказал Аррену:
— Ну вот, теперь ты видел меня, стоящим на коленях. И, может быть, ты увидишь меня на коленях еще раз — перед самым концом.
Аррен не стал спрашивать, что он имеет в виду; за долгое время, что они вместе провели в дороге, он уяснил, что если маг выражается вот так уклончиво, значит, у него есть на то причины. Но ему показалось, что в этих словах таится недоброе предзнаменование.
Они еще раз пересекли дюну и спустились к берегу, чтобы убедиться, что лодка лежит достаточно высоко над уровнем воды и ее не унесет прилив или шторм, а также взяли плащи на случай ночевки на острове и запасы еды, какие остались. Гед постоял с минуту возле легкого стройного судна, которое так долго носило его по чужим морям и наконец занесло так далеко; он положил ладонь на корму, но не стал творить чары, даже не сказал ни слова. Затем они направились в глубь острова, на этот раз в сторону холмов.
Они шли пешком весь день, а вечером расположились на привал у речушки, которая, петляя, текла вниз к заросшим густыми камышами озерам и болотам возле берега. Хотя лето было в полном разгаре, дул холодный сырой ветер, налетавший откуда-то с запада, из бескрайних пустынных Просторов Открытого Моря. Небо затянула туманная пелена, и ни одной звезды не светило над холмами, на которых никогда не мерцало ни огня в очаге, ни освещенного окна.
Аррен проснулся, когда было совсем темно. Маленький костер погас, но стоявшая на западе луна заливала землю серым туманным светом. В долине речушки и по ее склонам собралось огромное множество людей; неподвижные и безмолвные, они стояли, обратив лица к Аррену и Геду. Их глаза совсем не отражали света луны.
Аррен не решился ничего сказать, но положил ладонь на руку Геда. Маг пошевельнулся, сел и спросил:
— В чем дело?
Потом проследил, куда глядел Аррен, и увидел безмолвных людей.
Лица мужчин и женщин, одетых в темное, в слабом свете луны нельзя было рассмотреть как следует, но Аррену казалось, что среди стоящих к ним ближе всех на дне долины и даже прямо на воде речушки находились его знакомые, хотя теперь он не смог бы припомнить их имена.
Гед встал, уронив плащ на землю. Его лицо, волосы и рубашка отсвечивали бледно-серебристым светом, как будто лунное сияние сгустилось вокруг него. Он простер свою руку вперед широким жестом и громко произнес:
— О вы, кто некогда жили на земле! Вы свободны! Я разрываю узы, что держат вас здесь. Анвасса мане харв ценнодате!
Еще с минуту они стояли не двигаясь, все эти безмолвные люди. Затем начали медленно поворачиваться и, казалось, пошли куда-то в серую мглу. Вскоре все исчезли.
Гед сел и глубоко вздохнул. Потом он глянул на Аррена и положил руку на плечо мальчика. Его прикосновение было теплым и твердым.
— Не нужно их бояться, Лебаннен, — мягко и в то же время чуть насмешливо сказал он. — Это всего лишь мертвые.
Аррен кивнул, хотя у него зуб на зуб не попадал, и он чувствовал, что промерз до костей.
— Но как… — начал он, но ни губы, ни язык не слушались.
Гед понял его.
— Они явились на его зов. Это то, что он обещает: вечная жизнь. По его слову они могут возвращаться в наш мир. По его велению они должны ходить по холмам жизни, хотя не в состоянии пошевельнуть хотя бы травинку.
— А он… он, что же — тоже мертвый?
Гед покачал головой, обдумывая что-то.
— Нет. Мертвому не под силу призвать мертвых обратно в наш мир. Нет, он наделен силой живого человека, и даже большей. Но если кто-то вздумает последовать за ним, то будет обманут. Свою силу он хранит только для себя. Он играет роль Короля мертвых… и не только мертвых… Но все эти люди — только тени.
— Не понимаю, почему я так испугался их, — сказал пристыженный Аррен.
— Ты испугался их потому, что боишься смерти, и правильно делаешь: ибо смерть ужасна, и ее надо бояться, — сказал маг. Он подбросил хворост в гаснущий костер и подул на тлеющий уголек, который нашелся под золою. Маленький язычок пламени расцвел на тоненькой хворостинке, и Аррен почувствовал безмерную благодарность магу за этот живой огонек.
— Впрочем, жизнь — тоже ужасная вещь, — сказал Гед, — и ее надлежит бояться… — и восхвалять.
Они оба снова сели у костра, получше завернувшись в плащи. Некоторое время они молчали, потом Гед сказал очень серьезно:
— Лебаннен, я даже не знаю, как долго он будет дразнить нас своими посланиями и призраками. Но ты знаешь — должен знать — куда он в конце концов уйдет.
— В страну мрака.
— Да. Вместе с ними. И со мной.
— Я сейчас видел их. Я пойду с тобой.
— Что тебя ведет… вера? Ты можешь положиться на мою любовь — но не на мою силу. Ибо я считаю, что встретил равного мне.
— Я пойду с тобой.
— Но если я буду побежден, если истрачу там силу и жизнь, я уже не смогу вывести тебя назад. А один ты не сможешь вернуться.
— Я вернусь с тобой.
Тогда Гед сказал ему:
— Ты вступаешь в пору возмужания у врат смерти.
И потом произнес то слово, а может, и имя, которым дракон дважды приветствовал Аррена; очень тихо он сказал:
— Агни… Агни Лебаннен.
После этого он умолк, и вскоре они снова заснули, улегшись возле своего маленького, быстро прогоревшего костра.
Наутро они двинулись дальше, держа курс на северо-запад; так решил Аррен, потому что Гед сказал ему:
— Выбирай, куда нам идти, мальчик, потому что для меня сейчас все пути одинаковы.
Они не торопились, не зная, куда им идти, и ждали какого-нибудь знака или указания от Орма Эмбара. Они шли вдоль самой низкой внешней гряды холмов, не упуская из виду океан. Сухую, низкорослую траву то и дело колыхал налетавший с запада ветер. Справа вздымались холмы, золотые и пустынные, а слева тянулись белые от налета морской соли болота и западный океан. Один раз они заметили вдали лебедей, летевших куда-то на юг, а больше за весь день не встретили ни единого живого существа. И в течение всего дня в Аррене медленно нарастала усталость от страха, от постоянного ожидания, что вот-вот случится самое худшее. В нем просыпались нетерпение и смутный гнев. После того как они много часов подряд шли молча, он сказал:
— Эта страна мертва, как сама страна смерти!
— Не говори так! — резко прервал маг. Некоторое время он шел широким размашистым шагом, потом добавил уже другим тоном: — Погляди на эту землю. Посмотри вокруг. Это твое королевство, королевство жизни. Это твое бессмертие. Посмотри на холмы, смертные холмы. Им не стоять здесь вечно. И этим холмам, поросшим живой травой, и потокам бегущей живой воды… Во всем этом мире, во всех мирах, во всей безмерной огромности времени нет больше ни одного потока, похожего на этот, который пробивается на свет из земных глубин, где его не может видеть ни один глаз, и который бежит сейчас, освещенный солнцем, чтобы кануть в темной морской пучине. Глубоки истоки бытия, глубже жизни, глубже самой смерти…
Он остановился, а в его глазах, смотревших и на Аррена, и на залитые солнечным светом холмы, и на небо, была огромная, невыразимая словами, горестная любовь. И Аррен, выдержав этот взгляд впервые за все время, что знал его, увидел мага во весь рост и понял его.
— Я не могу выразить то, что я хочу сказать, — беспомощно произнес Гед.
Но Аррен думал о том первом часе в Фонтанном Дворе, о человеке, который преклонил колени возле бегущих струй фонтана; и радость, такая же чистая, как та припомнившаяся ему вода, хлынула в нем внезапно пробившимся родником. Он посмотрел на своего спутника и сказал ему:
— Я отдаю свою любовь тому, кто достоин любви. Разве это само по себе не королевство, не источник, который никогда не иссякнет?
— Да, мальчик, — нежно сказал ему Гед; нежно, но с болью.
Они пошли дальше, снова в молчании. Но теперь Аррен смотрел на мир как бы глазами своего спутника и видел то живое величие, которое открывалось им в безмолвной, пустынной стране, словно застывшей во власти колдовских чар, превосходивших любые другие; он всматривался в каждую былинку колеблемой ветром травы, в каждую трепещущую тень, в каждый камешек. Так человек, остановившийся в любимом, заботливо взлелеянном месте перед далеким странствием, из которого не чает возвратиться, видит все это другими глазами: такое настоящее, дорогое и прекрасное, каким никогда не видел его прежде и никогда уже не увидит снова.