Когда спустился вечер, с запада потянулись одна за другой вереницы облаков, которые нес морской ветер; озаренные заходящим солнцем, они пылали огненным красным заревом. Собирая в этом красном свете хворост для костра в долине ручейка, Аррен случайно глянул вверх и увидел человека, стоящего на расстоянии менее десяти футов. Лицо его было смутным и странным, но Аррен его узнал. Это был Лорбанерийский Красильщик, Собри, погибший у острова Обехол.
Позади Собри стояли люди, все с печальными лицами и широко раскрытыми, неподвижно глядящими куда-то глазами. Они, похоже, что-то говорили, но Аррен не мог расслышать их слов, улавливая лишь шелестящий шепот, относимый вдаль западным ветром. И некоторые из них медленно, очень медленно приближались к Аррену.
Он стоял, глядя то на них, то на Собри; а потом повернулся спиной, снова склонился к земле и взял еще одну сухую ветку, хотя руки у него дрожали. Он добавил к собранному хворосту эту ветку, потом еще одну и еще… Потом выпрямился и глянул назад. В лощинке никого не было, и лишь красный свет заката по-прежнему пылал на траве. Аррен вернулся к Геду, сложил наземь вязанку топлива для костра, но не стал рассказывать о том, что видел.
Всю ту ночь, которую они провели в сырой мглистой тьме пустынной страны, где, похоже, не было ни одной живой души, Аррен то и дело просыпался от тяжелого сна и слышал вокруг призрачный шепот душ умерших. Он ожесточал свою волю, заставляя себя не слушать и не слышать их, засыпал и снова просыпался.
Проснулись они с Гедом поздно, когда солнце стояло над вершинами холмов, вырвавшись наконец из тумана, и чуть согревало застывшие руки. Не успели они покончить со своей скудной утренней трапезой, как появился дракон и закружил над ними. Из драконьей пасти вылетали струи огня, из красных ноздрей — дым с огненными искрами, и в этом огненном зареве его зубы сверкали, как кинжалы из слоновой кости. Но он ничего не сказал, хотя Гед приветствовал его, выкрикнув какие-то слова на драконьем языке. И Аррен понял, что значили эти слова.
— Ты нашел его, Орм Эмбар?
Дракон откинул назад свою голову и, выгнув тело странной дугой, принялся как бы скрести по воздуху своими острыми как бритвы когтями. Затем он быстро отлетел в сторону, к западу, оглянулся на них и отлетел еще дальше. Гед схватил свой жезл и ударил им по земле.
— Он не может говорить, — сказал он. — Слова Творения изъяты из него, и он остался немым, как удав, как бессловесный червь. Его мудрость онемела. Тем не менее он может нас вести, и мы последуем за ним!
Забросив за спины легкие мешки, они стремительно зашагали на запад по холмам, туда, куда медленно летел Орм Эмбар.
Они прошли восемь миль, а то и больше, ни разу не сбавив темп, который взяли сначала. Теперь с обеих сторон они видели море, шагая по длинному, круто уходящему вниз скалистому гребню; наконец они очутились в сухих камышах, растущих вдоль петляющего русла ручья, и вышли на выгнувшийся дугой песчаный пляж, отливавший цветом слоновой кости. Это была западная оконечность острова Селидор, самая западная суша — конец земли.
Опустившись на этот песок цвета слоновой кости, Орм Эмбар припал к нему, как разъяренный кот, низко опустив голову и выдыхая струи огня. На некотором расстоянии от него, между ним и бурунами, разбивавшимися о длинные, низкие камни, виднелась не то хижина, не то шалаш, белый, будто выстроенный из обесцвеченного временем морского плавника. Но откуда мог быть плавник на этом берегу, обращенном к океану в ту сторону, где нет никакой земли? Когда они подошли ближе, Аррен увидел, что ветхие, полуразвалившиеся стены сложены из огромных костей. Китовые кости, подумал он сначала, но потом разглядел белые треугольники, заканчивающиеся клинками, похожими на кинжалы, и понял, что это были кости дракона.
Они подошли к самой постройке. Залитая солнцем гладь моря мерцала сквозь щели между костями. Верхняя перекладина дверного проема была из бедренной кости длиной не менее рослого мужчины. На ней был водружен человеческий череп, который смотрел пустыми глазницами на холмы Селидора.
Они остановились, и, пока разглядывали череп, из дверного проема появился человек, одетый в доспехи из позолоченной бронзы, на вид очень старинные; доспехи были порваны как будто рубящими ударами, а украшенные самоцветом ножны меча пусты. Лицо его было строго, с выгнутыми дугой черными бровями и узким носом; глаза — темные, проницательные и скорбные. Руки его были изранены, раны виднелись на горле и на боку; сейчас они уже не кровоточили, но каждая из них казалась смертельной. Он стоял прямо и неподвижно, глядя на них.
— Ты — Эррет-Акбе, — сказал Гед.
Тот спокойно, не отрываясь глядел на него, потом кивнул один раз, но ничего не сказал.
— Даже ты… даже ты должен являться по его приказу… — В голосе Геда слышалась ярость. — О господин мой, самый лучший, самый отважный из нас, покойся в своей славе и смерти!
И, воздев вверх руки, Гед опустил их вниз величественным жестом, снова произнося те слова, которые он сказал вчера перед скопищем мертвых. Его ладони оставляли за собой в воздухе широкий яркий след, пропадавший через мгновение. И, когда пропал этот след, исчез и человек в доспехах, а там, где он стоял, остался лишь непотревоженный песок, ослепительно сверкавший на солнце.
Гед ударил своим жезлом по дому из костей, и тот обрушился и исчез. От него ничего не осталось, кроме огромной реберной кости, которая торчала из песка.
Гед повернулся к Орму Эмбару:
— Он здесь, Орм Эмбар? Это — то самое место?
Дракон открыл пасть и жутко, сдавленно зашипел.
— Значит, здесь, на самом дальнем берегу нашего мира. Что ж, отлично.
Затем, взяв в левую руку свой черный тисовый жезл, Гед развел руки в жесте призывания и заговорил. И хотя говорил он на Языке Творения, однако Аррен наконец понял, как и все, слышащие это заклинание, должны понять его, ибо оно властно над всем, что значат эти слова:
— Ныне и здесь призываю я тебя, мой враг, дабы ты предстал перед моими глазами во плоти, и связываю тебя словом, которое не будет сказано вплоть до самого конца времен. Явись!
Но там, где в заклинании должно быть имя того, кого называют, Гед сказал только «мой враг».
Наступила такая тишина, как будто умолк даже шум моря. Аррену показалось, что солнце тоже потускнело, хотя по-прежнему стояло высоко в чистом небе. Тьма опустилась на берег, все теперь виделось как сквозь закопченное стекло; прямо перед Гедом мрак быстро сгущался, и было трудно разглядеть, что там происходит. Похоже, что там ничего и не возникало, по крайней мере, ничего, что можно различить на свету, — просто бесформенный сгусток тьмы.
И неожиданно оттуда появился человек. Это был тот же самый человек, которого они видели в первый день на вершине дюны, черноволосый и длиннорукий, высокий и гибкий. Теперь он держал в руке длинный стержень или клинок из стали, покрытый по всей длине выгравированными рунами, и этот предмет он наклонил навстречу Геду, который стоял к нему лицом. Но во взгляде его было нечто странное, как будто солнце слепило ему глаза, и он ничего не видел.
— Я пришел, — сказал он, — пришел — как всегда прихожу, — потому что сам решил, а не потому, что подчинился твоему зову. Ибо ты не можешь вызвать меня, Верховный Маг. Я не призрак. Я живой, только я один действительно живой! Ты думаешь, что живешь, но на самом деле ты умираешь! Ты знаешь, что я держу в руке? Это жезл Серого Мага — того, кто заставил молчать Нерегера. Жезл учителя моего искусства. Но теперь я сам и Учитель, и Господин. И теперь у меня достаточно силы, чтобы сыграть с тобой.
И с этими словами он внезапно вытянул вперед стальной клинок, чтобы коснуться им Геда, который стоял так, будто не мог ни шевельнуться, ни произнести слово. Аррен стоял на шаг позади Геда и собрал всю волю, заставляя себя рвануться навстречу врагу, но не мог даже шевельнуться, не мог даже коснуться рукояти меча, а слова застряли в горле.
Но тут над Гедом и Арреном, прямо над их головами, в огромном яростном прыжке пролетело могучее тело дракона и ринулось всей безмерной силой вниз на врага; заколдованная сталь вошла в покрытую броневой чешуей грудь дракона — ушла целиком; но человек рухнул под обрушившейся на него тяжестью, был раздавлен и сожжен дотла.
Затем Орм Эмбар поднялся с песка, выгнул дугой тело и бешено забил крыльями, изрыгая из пасти сгустки огня; потом жутко закричал. Он пытался взлететь, но уже не мог. Пагубный холодный металл пронзил ему сердце. Он рухнул на песок, и из его пасти хлынула, дымясь, черная ядовитая кровь, огонь, бивший из его ноздрей, слабел и угасал, пока ноздри эти не стали ямами, забитыми пеплом. Он уронил на песок огромную голову.
Так умер могучий Орм Эмбар на том же месте, где некогда умер его пращур Орм, и тело его затихло навеки над костями Орма, погребенными в песке.
Но там, где он вбил в землю своего врага, лежало что-то безобразное, съежившееся, похожее на труп огромного паука, засохшего в своей паутине. Он был сожжен дотла дыханием дракона, разорван на части его когтистыми лапами и раздроблен тяжестью огромного тела. Но, наблюдая за ним, Аррен увидел, что тот шевелится. Вот он пополз в сторону, подальше от дракона.
Потом он поднял лицо. Никакой красоты в нем не осталось, только безобразная старость. Это было лицо старика, настолько зажившегося на свете, что обычный старик по сравнению с ним казался цветущим младенцем. Рот его иссох, глазницы были пусты — и очень долго пусты. Так Гед и Аррен увидели наконец настоящее живое лицо своего врага.
Оно отвернулось от них. Сожженные, почерневшие руки протянулись вперед, и в них стала сгущаться тьма, та самая бесформенная тьма, которая колыхалась и вздувалась, затмевая солнце. Между ладонями Губителя она сформировалась в некое подобие сводчатого входа или ворот, расплывчатых, смутных, лишенных четких очертаний, и сквозь них не было видно ни бледного песка, ни океана, лишь какой-то покатый склон, уходящий в тусклую тьму.