Он вздрогнул, но к чести своей не успел испугаться всерьез.
— Это вы⁉..
Аспирант обернулся. Да-да, позади была Анна. Смотрела в глаза, улыбаясь, и часто дышала, как будто после пробежки.
— А как вы?..
— Да вот, опоздала, простите! На двадцать минут. Прихожу, а вас нет. Поняла, что вы, видно, решили идти домой. Логически рассудила, что вы пойдете именно этой дорогой.
— Вот так!
— Вы не обиделись?
— О, нет, конечно! В общем-то, я ведь и сам опоздал! Я пошел вас догонять!
— Ну, так значит, беседа о подлинности письма все-таки состоится?
Андрею на миг показалось, что эта девчонка ему подмигнула. «Подлинности письма»! Да врет она все! Насмехается!
— Да-да, безусловно, — ответил Андрей. — А куда мы пойдем?
По идее, источниковедческие проблемы обсуждают за чашечкой мокко в уютном кафе. По крайней мере, так происходит в большинстве романов. Но Андрей почему-то стеснялся вот так, ни с того, ни с сего предложить общепит. Для него это было, во-первых, шикарно, ну, а во-вторых, чересчур романтично. А встреча была деловой. Или дружеской. Девушка тоже не очень рвалась в заведения подобного рода.
В общем, решили отправиться в книжный, который как раз был поблизости. Долго бродили между полок, снимали с них книги, нежно гладили, щупали, нюхали сладкие детища мысли. Беседа о злополучном письме почему-то не клеилась, так что предметом разговора пока что служили книги. Вдвоем они пролистали альбом про ножи с глянцевитой картинкой на каждой странице, словарь воровского жаргона и тонкую книжку о том, как лечиться при помощи бычьего глаза. Потом смеха ради смотрели в отделе истории опус «Война тамплиеров и русских: глобальный обзор». Не успели поставить на полку, как дама культурного вида купила его. Настроение чуть-чуть испортились. Впрочем, Андрей уже был как будто доволен прогулкой.
После магазина всё-таки захотели найти кафе. Поблизости было открыто заведение без претензий, но с хорошим чаем и пирожными. Пошли туда, но мест не было. Двинулись в блинную, но и там было много народу. Решили с горя пойти в «Макдоналдс». Тоже безуспешно. В общем, получалось, что «свидание» (ну, конечно, в переносном смысле, о настоящей любовной встрече и мысли не допускали!) протекало за хождением от кафе к кафе. Говорить было сложно. Андрей обнаружил, что ходит он слишком быстро. Чтобы с девушкой можно было беседовать, он замедлил шаг. Но Анна отставала, норовила разглядывать витрины, отвлекалась. В общем, ради полноценной лекции о критике источников пришлось взять ее под руку.
Девушка призналась, что и верит и не верит в подлинность письма. Тогда, в архиве, у нее закружилась голова от важности открытия, хотелось всем о нем поведать, ощутить себя героиней, сообщить народу правду!.. Неприглядность события, о котором говорило спорное письмо, делало его ценнее, радикальнее, интереснее. Но теперь, когда прошло четыре месяца, сомнения постепенно стали брать верх. Странные — а может быть, и страшные? — события в стране, на факультете, в школе заставили Анну думать, что источник, ею найденный, не так уж и прекрасен. Недвусмысленная роль правительства, которое с готовностью объявило письмо подлинным документом, и массовый уход преподавателей с работы тоже заставили кое о чем задуматься.
— Ведь я вам говорил, — твердил Андрей. — Всё это фокусы староверов! Если только фальшивку не состряпали националисты, эта «партия исконных», специально, с далеко идущими планами!
Он надеялся, что Анне станет стыдно.
Анна молчала.
Через час, а то и полтора хождений они в конце концов нашли подходящее место. Китайский ресторанчик с заковыристым названием был очень-очень скромным и совсем пустым. Наверное, люди опасались заказывать грибы с побегами бамбука, «хрустальные пельмени» или свинячьи уши в соевом соусе. Анна остановила свой выбор именно на них.
— Если есть не дома, так уж надо брать чего-нибудь особенное, такое, что сама не приготовишь! — сообщила она.
Аспирант решился только на жареную курицу по-гуандунски. Еще решили взять салат, один на пару, из ростков какой-то ерунды: официант, по-видимому китаец, уверял, что салат полезен для здоровья.
Андрей вздохнул и проворчал, что скоро, видимо, Китай останется единственным партнером нашей Родины:
— А там, глядишь, вообще мы с ним сольемся. Будем вместе поклоняться императору священной Поднебесной и считать Европу «варварами с Юга».
— Не сгущайте краски!
— Все к тому идет.
Андрей хотел сказать: «По вашей милости», но удержался.
— Пётр Первый прорубил окно в Европу, а теперь благодаря нашим дорогим правителям оно заколочено снова!
— И что⁈ — внезапно возмутилась Анна. — Заколочено. Допустим, что весь этот бред со школьными программами и то, что происходит с исторической наукой — очень плохо. Да, согласна. Но ведь это ненадолго! А «общечеловеческие ценности», «свобода», «демократия» и прочее «правовое государство» — неужели мы без них не обойдемся? Если бы вы тогда, в день выборов, увидели, услышали, то, что довелось мне! Все это никому не нужно! Понимаете? Народ живет такими же законами, как триста лет назад! Зачем нам демократия?
— А зачем нам диктатура? — отвечал Андрей вопросом на вопрос.
— Не диктатура, а ответственная власть, которая пришла через старинные, вызывающие уважение институты, а не через технологии, не через удачную рекламу, не через голоса людей, за жизнь не прочитавших ни единой книги, кроме букваря.
— Заставьте их прочитать какую-нибудь книгу!
— Да что вы говорите! Сами попытайтесь!
— Я уже пытался. Бесполезно.
— Ну и что теперь?
— Ваш вопрос не по адресу.
— Представьте, я, пока ходила по квартирам, столько насмотрелась! Пьют, необразованные, ничем не интересуются. Они хотят как проще! Проще — это царь. И чтоб не думать. Что же вы молчите?
— Ваши уши!
— Что? Какие уши?
— Поросячьи, — Андрей рассмеялся.
Блюдо с чем-то непонятным, принесенное официантом, немного охладило их дискуссию. Вообще-то аспирант поймал себя на мысли, что умственная беседа с девчонкой — как еще назвать эту смешную спорщицу о политике? — была ему по душе. Конечно, Анна многого не понимает. Но бойкая. С ней весело бороться. С ней не скучно. Ну, а что касается режимов… Как и многие другие интеллектуалы, Филиппенко четко понимал, что был бы недоволен всякой властью, как бы та ни называлась. Разница, пожалуй, состояла только в том, что кое-чем он был бы недоволен много больше, чем другим.
Андрей отведал чьи-то там ростки и без радости поддался уговорам съесть ложку мелко нарезанных ушей. Оба блюда были гадкими, но Анна уплетала их с необъяснимым, с его точки зрения, удовольствием. Беседа постепенно перешла на тему кулинарии. Собеседники пришли к выводу, что по кухне можно судить о судьбах наций: поедание всяких гадостей — лягушек, слизняков, термитов, субпродуктов от свинины — показатель, что народ когда-то находился под тяжким гнетом.
— Очевидно, что французские санкюлоты начали поедать улиток от голода! — разглагольствовала девушка. — Бурбоновский абсолютизм не мог обеспечить их должным количеством хлеба! А то, что в русской кухне нет ни тараканов, ни мышей, явно говорит, что наш народ всегда был счастлив и накормлен!
— Выходит, что Романовы были неплохими царями! — улыбнулся, соглашаясь, Филиппенко.
И тотчас же встретил настороженный взгляд официанта. М-да, похоже, он высказал слишком крамольную для сегодняшнего дня мысль! Хорошо, что в кафе не было других посетителей. А то, не дай бог, кто-нибудь мог бы донести о том, что подозрительный человек в подозрительных очках подозрительно хвалит в общественном месте подосланную англичанами династию!
Потом Анна спрашивала об аспирантуре, а Андрей рассказывал ей всяческие ужасы. Вскоре Филиппенко понесло, и он начал пересказывать свою диссертацию. Девчонка как будто что-то понимала, но не так, чтобы очень, глупо хихикая и ехидно замечая, что-де «эпистемология» — хорошее название для рок-группы, а «парадигма» — остроумный ник для Интернета.
После чая разговор вернулся к злополучному письму от Прошки к Софье.
— Мне кажется, — сказала вдруг девушка, — что нам нужно что-то делать. Хватит молча наблюдать за тем, как рушатся наука и культура.
— Ну и что вы предлагаете? — спросил Андрей насмешливо. Он был уверен, что у Анны нет и быть не может плана, тем более такого, чтобы сработал.
Но план был. Да такой, что аспирант тотчас забыл про все свои проблемы и пообещал завтра же рассказать о нем руководителю — единственному более-менее активному «стороннику» Петра, оставшемуся в университете.
На другой день Филиппенко сидел в кресле в доме своего руководителя и пил чай с пирогами профессорши. За годы совместной работы с Иваном Евгеньевичем Андрей перепробовал все блюда из рецептурного арсенала его супруги, знал все закутки его квартиры и, конечно же, прочел все книги из его библиотеки. Ну, почти все. Абсолютно все мог осилить только сам профессор.
Иван Евгеньевич был совершенством. Прекрасный, мудрый, добрый, аристократичный — Филиппенко никогда не сомневался: все хвалебные слова, что есть на свете, подойдут его руководителю. С первого курса Андрею решительно нравилось все, что исходило от его шестидесятилетнего профессора: почти не облысевшего, почти не располневшего за годы и всегда умеющего сделать так, как правильно. Бывало, что в студенческое время Филиппенко с «братьями по вере» с упоением обсуждали, что Иван Евгеньевич сказал о том-то и о том-то, как отлично он одет, как прямо, но корректно говорит ребятам об ошибках, как умеет быть приятным собеседнику, не злоупотребляя вежливыми фразами, как он остроумен и бескорыстен. Да Андрею и сейчас хотелось говорить с друзьями о своем начальнике не меньше, чем о девушках, рок-группах и общественных событиях!
Знакомство их состоялось восемь лет назад, когда Андрей учился на первом курсе. В поисках темы для курсовой Андрей зашел на кафедру истории России. В списке предлагаемых заголовков юный первокурсник с любопытством натолкнулся на один, совсем уж непонятный и заумный. «Что бы это значило?» — спросил он вслух у всех, но в то же время ни у кого. «А ты эту тему возьми, — посоветовал дядька, сидевший напротив. — Вот так и узнаешь». Андрею подобный ответ не понравился. Что за насмешки⁈ «А что, и возьму! — отвечал он задиристо. — Это, наверно, не так уж и трудно. Вы, может, подскажете, где мне найти человека по имени И. Е. Крапивин? Тут указано, что это его тема». В углу, за комп