– А заве?..
Неосторожно открыв рот, Оксана тут же его закрыла. Но было и без того ясно, какие вопросы вертятся у нее на языке.
А завещание? А продолжающееся следствие по факту гибели Тараса и Андрея?
Три трупа в одном семействе – это уже перебор. Даже для Одессы. Безопаснее дождаться, пока следствие закончится, а потом уж действовать. Может быть, с помощью снотворного. Хотя синильная кислота ничем не хуже. Или мнимое самоубийство. Способов масса. Главное – соблюдать осторожность.
Все это и многое другое читалось в глазах Оксаны. Читалось настолько явственно, что Бондарю захотелось выбить из нее признание прямо на месте. Но захочет ли Григорий Иванович пользоваться услугами человека, задавшего взбучку его жене? И не сорвет ли он умышленно сделку, проведению которой придается такое большое значение в Москве?
– Шутка, – сказал Бондарь. – Я хотел сказать, что одной ночи будет мало. Вот если бы твой муж проспал пару недель подряд…
– Тебя и на несколько часов не хватит, – пообещала Оксана, как бы в задумчивости поглощая один круасан за другим. – Ты меня еще не знаешь.
Почему-то Бондарю представлялось, что возбудить ее будет посложнее, чем балтийскую салаку, но он предпочел оставить свои догадки при себе.
– Да уж наслышан, – сказал он.
– От кого? – всполошилась Оксана.
Нужно было дать ей возможность самой ответить на этот вопрос.
– Мало ли… – туманно произнес Бондарь.
– Милка насплетничала?
– Нет. Информация из достоверных рук.
– Погоди-погоди… Ты что, бывал в Одессе раньше?
– Угу. – Бондарь откинулся на спинку стула. – Еще до гибели твоих молоденьких пасынков. Славные ребята. И такие откровенные.
Уши Оксаны снова вспыхнули малиновым цветом.
– Ты был знаком с кем-то из них? – заволновалась она.
– С обоими. Они мне много о тебе рассказывали. Даже чересчур много.
Теперь жар охватил Оксанины щеки, превратив их в две майские розы.
– Подонки!
– Давай не будем говорить о мертвых плохо, – великодушно предложил Бондарь. Ему и так было все ясно. Эта стерва, которую Пинчук по простоте душевной сделал своей законной женой, спала с его сыновьями, возможно, даже одновременно. Иного способа войти к ним в доверие у нее не было.
Чтобы занять зачесавшиеся руки, Бондарь принялся вытирать их салфеткой. На протяжении этой процедуры его лицо сохраняло брезгливое выражение.
– Сволочи, какие же сволочи, – негодовала Оксана. – А еще говорят, что мы, женщины, сплетницы. Да мужики хуже любой бабы!
– Надеюсь, это ко мне не относится, – вставил Бондарь.
– Я про Андрея с Тарасом. Тоже мне, два брата-акробата. И было бы чем хвастаться! Импотенты несчастные! – Оксана усмехнулась, качая головой. – Одному потребовалось не меньше часа, чтобы настроиться, а второй – я Тараса имею в виду – тот был, как кролик…
Оксана собиралась развить свою мысль, когда ее перебил третий голос, прозвучавший словно гром среди ясного неба…
– Кто кролик?
Григорий Иванович, переступивший порог столовой, подозрительно смотрел на свою расходившуюся супругу и внимающего ей гостя. Брови Пинчука распушились не хуже беличьих хвостов, а линия губ повторяла очертания перевернутой подковы.
– Почему ты сравнила Тараса с кроликом? – спросил он, тяжело приближаясь к онемевшей Оксане.
Ее рот беззвучно открывался и закрывался. Она была способна ответить на вопрос мужа не более, чем вытащенная из воды и оглушенная ударом рыба. Нужно было срочно помогать ей выкрутиться.
Бондарь вежливо привстал, дожидаясь, пока хозяин дома займет свое место за столом.
– Мы обсуждали смерть ваших мальчиков, – сказал он. – Оксана рассказывала мне, какие они были наивные и доверчивые.
– Наивные? – Пинчук вытаращил глаза. – Доверчивые?
– По большому счету, да. Ведь и один, и второй подпустили убийцу на расстояние вытянутой руки, разве нет? – Бондарь вздохнул. – Вот ваша жена и сравнила их с кроликами. Совершенно беззащитными перед врагами. Ты ведь это имела в виду? – Взгляд Бондаря впился в растерянную Оксану.
– Да, да, – закивала она, беря себя в руки. – Именно так я и выразилась. Мол, Тарас оказался беззащитным, как кролик.
– Ха! Если бы Тарас был тем вечером трезв, он глотку перегрыз бы убийце. – Слегка успокоившийся Пинчук фыркнул и заглянул в горшок с тушеной картошкой. – Тоже мне, нашли кролика. – Он взял вилку на изготовку и уже приготовился пустить ее в ход, когда неожиданная мысль осенила его. – Эй, вы, кажется, успели перейти на «ты»?
– Ну, на брудершафт мы не пили, – пожал плечами Бондарь, – так что не поздно вернуться к официальной манере общения.
– Да ладно вам. – Пинчук махнул рукой. С вилки, которую он держал, сорвался кусок картошки, но, к счастью, не задел никого из присутствующих. – Извините. – Это прозвучало невнятно. Наспех прожевав все то, что он успел запихнуть в рот, Пинчук пробурчал: – Я не из тех, кто мучает жен вечными подозрениями. Наши отношения строятся на взаимном доверии.
– И на любви, – поспешила добавить Оксана.
– И на любви. Я не Отелло.
– Как прошли переговоры с иранцами? – спросил Бондарь, желая переменить тему разговора.
– Какие там переговоры! – Вилка Пинчука совершила еще одно порывистое движение. – Пришлось отправить им копии кое-каких документов: накладные, лицензия, складская справка. Мои партнеры теряют терпение. Подозревают, что я вожу их за нос. Не могу же я честно сообщить им, чем именно вызвана отсрочка поставки.
– Форсмажорные обстоятельства, – вставила Оксана, которая, по-видимому, не раз слышала от мужа понравившееся ей выражение.
– Тебе не холодно? – поинтересовался Пинчук, обратив внимание на ее слишком легкий, если не сказать легкомысленный, наряд.
Сам он явился к завтраку в отвратительно сидевшем на нем костюме с не застегивающимся на нижнюю пуговицу пиджаком. Галстук, выглядывающий из-под пиджака, напоминал по цвету высунутый язык повешенного. Рубаха казалась чересчур белоснежной для неопрятных манер владельца. Он в два счета расправился с порцией жаркого и теперь сгребал в тарелку салаты, ничуть не заботясь о том, что куски пищи вываливаются на скатерть.
Оксана сглотнула, словно почувствовала тошноту, подступившую к горлу. Покосившись на нее, Бондарь подумал, что при всей неприязни, которую он к ней испытывает, по-человечески ее понять можно. Трудно внушать девушке любовь или хотя бы уважение, когда твой пиджак не сходится на пузе, а лацканы усеяны каплями майонеза. Ты можешь быть добрым и щедрым, заботливым и внимательным, но если ты при этом чавкаешь, как свинья, то все твои достоинства отступают на задний план. На переднем остаются жирные губы и набитые щеки, ходящие ходуном.
– Проголодался? – спросила Оксана, не слишком успешно притворяясь участливой.
– Нет, – пробубнил Пинчук. – От всех этих треволнений кусок не лезет в горло.
– Не бери дурного в голову. Все будет хорошо. Как-нибудь выкрутишься.
– Я не уж, чтобы выкручиваться. И потом… – Пинчук отхватил зубами сразу треть булки, – и потом я не о себе беспокоюсь, а о тебе, маленькая.
– А вы пошлите жену куда-нибудь подальше, – вмешался Бондарь.
– Как это: куда-нибудь подальше? – Оксане явно не понравилось ни предложение, ни форма, в которой оно было сделано.
– Надежней всего за границу. Пока тут не улягутся страсти.
– А что, хорошая идея, – оживился Пинчук. – Действительно, маленькая, уезжай отсюда. Завтра же оформим тебе визу, поживешь у моих родственников на Кипре.
– Что я забыла на твоем Кипре? – возмутилась Оксана. – Не выдумывай. Я была бы последней тварью, если бы оставила тебя одного в такой момент.
«Почему была бы?» – подумал Бондарь, а Пинчук польщенно хрюкнул:
– Видите, Женя? Есть еще женщины не только в русских, но и в украинских селениях.
Радуясь собственному остроумию, он запрокинул голову и захохотал, рассеивая вокруг брызги слюны и крошки.
Оксана поглядела на него с ненавистью. Бондарь – с сочувствием.
– Вы чересчур беспечны для своего возраста, – сухо заметил он.
– Какие наши годы! – Пинчук приосанился, расправил плечи.
– Тогда хотя бы обзаведись новым пистолетом, – потребовала Оксана. – Ты должен суметь постоять за себя, если потребуется. – Она перевела глаза на Бондаря. – Скажи ему. Я права? Ты можешь дать ему пистолет? Свой он выбросил.
– Почему? – заинтересовался Бондарь.
– Неважно! – отрезал Пинчук. – Я уже сказал и повторяю снова: с огнестрельным оружием я не желаю иметь ничего общего. Все, вопрос снимается с повестки дня. Решение окончательное и обжалованию не подлежит.
– Глупо, – прошептала Оксана, – ужасно глупо.
Забывшись, она принялась грызть ногти. Бондарь заподозрил, что с исчезнувшим пистолетом ее мужа связана какая-то темная история, и взял это на заметку. А пока что решил прочитать супругам небольшую лекцию. Провести курс, так сказать, молодого и немолодого бойца.
– В принципе, защищаться можно и без огнестрельного оружия, – сказал он. – В некоторых случаях это даже надежнее.
– В каких случаях? – Брови Пинчука превратились в мохнатые вопросительные знаки.
– Если вам не хочется попасть под суд за умышленное убийство. И если вы имеете дело с противником, который способен разоружить вас, чтобы пристрелить из вашего же ствола.
– Григория Ивановича любой может разоружить, – вставила Оксана. – Разоружить и… – Она запнулась, перехватив укоризненный взгляд Пинчука.
– В домашних условиях, – продолжал Бондарь, – в качестве оружия годится все, что потяжелее и поострее. Лупите непрошеных гостей чем попало. Только не надо угрожать. Надо бить сразу, внезапно и сильно.
– На, на, на! – вооружившись столовым ножом, Оксана трижды пырнула воображаемого противника. – Как выражается одна моя знакомая, мне это как два пальца…
– Ксюша! – укоризненно воскликнул Пинчук. – Мы как-никак находимся за столом, маленькая.