Но вместе с печалью о проигранной войне и бесчисленных жертвах ее в обществе поддерживалось бодрое настроение».
Юбилей брата, которому в этом году исполнялось 25 лет, Лера предложила отметить в ресторане «Золотой Рог». Дмитрий согласился. Они заранее оформили заказ и через некоторое время блаженствовали, сидя за красиво сервированным столиком на двоих.
Дмитрий и Лера собирались провести вдвоем весь вечер, но к их столику подошел моложавый лейтенант со стойким загаром на чисто выбритом лице и попросил разрешения разделить компанию. Тронутый его изящными манерами, Мацкевич пригласил лейтенанта к столу, увидев, что ресторан переполнен армейскими и флотскими офицерами.
– Колчак, – представился незнакомец, – Александр Васильевич. – И добавил немного погодя: – Возвращаюсь из японского плена.
Увидев, что на них это известие не произвело должного впечатления, он учтиво поцеловал ручку у Леры и обменялся дружеским рукопожатием с Дмитрием. Узнав, что перед ним брат и сестра, улыбнулся уголками губ.
– Я вас считал женихом и невестой, но никоим образом братом и сестрой.
Как ни избегали темы о войне, разговор за столом все равно вернулся в привычное русло о бездарно проигранной войне, о падении в обществе престижа армии и особенно флота.
Дмитрий нередко на себе ощущал неприязненные взгляды некоторых лощеных господ, бросавших ему в спину.
– Самотопы… с японцами справиться не смогли.
Такое отношение было знакомо и Колчаку, который произнес известное и мудрое из Шота Руставели:
– Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны… Что с них взять? Не нюхали они пороху, не тонули, не горели… Давайте не будем об этом.
Лера проговорилась, что у Дмитрия юбилей и они выбрались в ресторан именно по этому случаю. Колчак, извинившись, неожиданно резко встал, и Дмитрий увидел, как он прошел к оркестрантам.
После недолгих переговоров у лейтенанта оказалась в руках гитара. Он присел на придвинутый кем-то из оркестрантов стул, пробежался пальцами по струнам и взял звучный аккорд. Почему-то в зале стало тихо.
Перебирая струны негромко, но чувственно Колчак запел:
Гори, гори, моя звезда,
Звезда любви приветная.
Ты у меня одна заветная,
Другой не будет никогда.
Оркестр стал потихоньку подыгрывать мелодию. Мягкий баритон Колчака, казалось, заполнил весь притихший зал, в котором никто уже не ел, не пил, не произносил тостов. Все, словно заколдованные, внимали исполнителю, у женщин на глазах навернулись слезы.
Грустная и в то же время торжественная мелодия трогала душу, рождала дорогие сердцу воспоминания:
Сойдет ли ночь на Землю ясная,
Звезд много блещет в небесах.
Но ты одна, моя прекрасная,
Горишь в отрадных мне лучах.
Теперь оркестр подхватил мелодию в полную силу, а Колчак продолжал:
Звезда надежды благодатная,
Звезда любви волшебных дней
Ты будешь вечно незакатная
В душе измученной моей.
А когда лейтенант все так же глухо, но с нарастающей чувственностью проникновенно пропел последний куплет:
Твоих лучей небесной силою,
Вся жизнь моя озарена,
Умру ли я – ты над могилою
Гори, гори, моя звезда.
В полной тишине раздался всхлип какой-то экзальтированной дамы и зал бурными аплодисментами провожал Колчака до самого столика.
Раскланявшись поклоном головы с идеальным пробором в волосах, Колчак обратился к Дмитрию:
– Это вам мой подарок к юбилею!
Растроганный Дмитрий не знал даже, как и благодарить лейтенанта. Ему взволнованно вторила Лера. Казалось бы, эта мимолетная, ни к чему не обязывающая встреча быстро забудется. Но пройдет немало времени и на дорогах Гражданской войны опять пересекутся пути Мацкевича и Колчака, которому народная молва припишет авторство слов и музыки этого замечательного романса.
Очевидцы рассказывали, что незадолго до казни Колчак пел: «Гори, гори, моя звезда…», признаваясь в любви единственной заветной звезде – России.
Владивостокские крейсера «Россия» и «Громобой» участвовали в заключительном этапе Русско-японской войны. 5 сентября 1905 года у залива Корнилова (порт Расин) крейсера «Россия», «Громобой» и миноносцы «Бравый» и «Грозный» встретились с японскими крейсерами «Ивате», «Найтака» и миноносцами «Оборо» и «Акебоно». На «России» состоялось совещание о деталях осуществления на море уже заключенного в Портсмуте мирного договора.
В октябре 1905 года вслед за ушедшим накануне «Богатырем» крейсера «Россия» и «Громобой» были направлены на Сахалин в порт Александровский.
Необходимо было доставить солдат и офицеров (около 1000 человек), а также несколько сот жителей на северную часть острова Сахалин, остающуюся, по условиям заключенного в Портсмуте мирного договора, за Россией.
Мацкевич тоже был на этом переходе и удостоился чести присутствовать на встрече японских и русских офицеров на борту крейсера «Ивате». Недавние враги настороженно присматривались друг к другу, а один из японцев, пристально глядя в глаза поручика Мацкевича, насмешливо произнес:
– Э-э, – здрастуйте, Митя-сан…
«Так вот кем был Мори-сан!» – про себя подумал Дмитрий и отвернулся будто не узнав владельца парикмахерской, располагавшейся на Светланской улице во Владивостоке.
После десятибалльного шторма, заставившие крейсера укрыться в Татарском проливе, контр-адмирал Иессен получил циркуляр от командира Владивостокского порта: «Во Владивосток заходить нельзя – крупные беспорядки…»
Крейсера взяли курс на Европу. Командование флотом даже не предоставило возможности их экипажам попрощаться с родными и близкими, с городом, который они защищали.
Глава 2В небесах и под водой
В конце января 1905 года поручик Мацкевич встретил на палубе крейсера незнакомого лейтенанта, на голове которого, несмотря на неслабый мороз, красовалась флотская фуражка.
– Кто это? – спросил он у вахтенного офицера.
– Лейтенант Плотто с отдельного отряда миноносцев, – ответил вахтенный и добавил: – Прибыл на совещание.
Дмитрий знал, что во Владивосток по железной дороге доставили несколько подводных лодок, но не представлял, как можно их использовать в войне против японцев. В этом он был не одинок. Этого не представляли себе даже адмиралы.
Подводные силы Российского флота к тому времени находились в зачаточном состоянии. Единственная боевая лодка «Дельфин» еще только проходила испытания на Балтике. Япония, вообще не имевшая подводных лодок, заказала в Америке пять единиц фирме Холланда (они вступили в строй уже после заключения мира).
Неизбежность столкновения с Японией, которую адмирал Макаров предсказал еще в 1895 году, натолкнула его на мысль о возможности использования подводных лодок в системе обороны баз флота на Дальнем Востоке.
Видный специалист в области минно-торпедного оружия контр-адмирал В.К. Витгефт писал: «Вопрос о подводных лодках в настоящее время настолько продвинулся вперед, к кратчайшему его решению, что уже обращает внимание всех флотов. Не давая еще вполне удовлетворительного решения в боевом отношении, подводная лодка, однако, является уже орудием, производящим сильное нравственное влияние на противника, раз он знает, что такое оружие имеет против него. Русский флот в этом вопросе шел впереди других, но, к сожалению, остановился после первых более или менее удачных опытов. Но следом работы остались имеемые лодки Джевецкого. Лодки эти не совершенны, но в известном случае могли бы иметь значение при защите рейдов».
Одну из лодок Джевецкого отремонтировали, испытали погружениями в Купеческой гавани Кронштадта и 27 октября 1900 года погрузили на уходящий в Порт-Артур пароход «Дагмар». Витгефт предлагал везти лодки в Порт-Артур на верхней палубе парохода и считал, что «необходимо, чтобы в портах их было видно, причем пароход, везущий эти лодки, должен непременно зайти в Нагасаки, чтобы лодки там были замечены, но внутреннего осмотра их не должно допускать ни в коем случае».
При доставке подводных лодок в Порт-Артур пароход «Дагмар», действительно, зашел в Японию, где умышленно «засветил» находившуюся на его борту лодку. Японцы приняли это к сведению. А когда в апреле 1904 года у Порт-Артура подорвались на минах два японских броненосца («Ясима» и «Хацусе»), противник был убежден, что корабли стали жертвой русских подлодок, которые они видели на борту «Дагмара». Тем более, что была перехвачена радиограмма контр-адмирала Витгефта, который благодарил подводников «за успешно проведенную операцию».
Кстати, после гибели «Петропавловска» некоторыми историками высказывались предположения, что его атаковали японские подводные лодки, но эти предположения таковыми и остались.
Неудачи, начавшие преследовать русский флот с первого дня войны, заставили Морское министерство изменить отношение к подводным лодкам. Кроме порученной Балтийскому заводу постройки усовершенствованной подводной лодки типа «Касатка» 24 февраля 1904 года последовал заказ еще на четыре такие лодки, а 26 марта – на пятую, в счет средств Комитета по усилению флота на добровольные пожертвования. В тот же день Невскому заводу, уже не считаясь с секретностью, выдали заказ на шесть лодок Холланда. На этом возможности отечественного судостроения считали исчерпывающими. Французские союзники отказали России в помощи, запретив приехать в Петербург инженеру Лобефу, собиравшемуся наладить здесь выпуск подводных лодок французского типа.
Первые лодки могли быть построены не ранее лета, поэтому пришлось закупать готовые лодки за границей. У фирмы Холланда, уже связанной договором с японцами, 6 июня 1904 года удалось купить только одну готовую лодку «Фултон», служившую эталоном продукции этой фирмы. В русском флоте лодка получила название «Сом». Зато основной конкурент Холланда в США – фирма Саймона Лэка – уже в апреле предложила приобрести у нее не менее шести лодок ее системы. Одна из них, предлагавшая России еще в 1902 году («Протектор»), могла быть доставлена немедленно, другие пять фирма обещала полностью закончить в шестимесячный срок. В апреле 1904 года был заключен договор, и «Протектор», переименованный затем в «Осетра», тайно был доставлен на пароходе в Россию. В мае 1904 года состоялся заказ трех лодок заводу «Германия». По этому случаю завод подарил Морскому министерству свою опытную электрическую лодку водоизмещением 17 тонн, получившую название «Форель». 14 июня ее доставили в Петербург и после испытаний в августе отправили по железной дороге во Владивосток.