И повсюду – неусыпное око – шныркие коротконогие японцы, кишевшие во всех концах города и расползшиеся по всем окрестным пороховым складам и фортам могучей прежде крепости. Точно муравьи на холодеющей лапе недобитого зверя…
Завершилось великое затмение России. Тень неумолимо заволакивала ее всю целиком. Только один узкий светящийся серпик оставался на Дальнем Востоке. Я был там, когда и он потух. С щемящей горечью и болью я вспоминаю последние дни Владивостока. Наступили тревожные дни, и красный пресс все сильнее давил на Приморье, выжимая остатки белых армий к морю. Японцы, которых большевики боялись и ненавидели, окончательно объявили о своем уходе. Правда, город не особенно верил их заявлениям, но слухи о всеобщей мобилизации носились в воздухе, и папаши побогаче срочно прятали своих сынков в спокойный и безопасный Харбин».
Понимая невозможность дальнейшего сопротивления, Дитерихс отдал приказ об эвакуации, которую предлагалось осуществить с помощью кораблей и судов Сибирской флотилии или в пешем порядке перейти китайскую границу.
К вечеру 22 октября 1922 года эскадра Старка, приняв на борт около 9 тысяч беженцев, вышла от Русского острова на внешний рейд и взяла курс на Посьет, последний русский населенный пункт на границе с Кореей. Далее путь пролегал на порты Кореи, Китая, Филиппины, где Сибирская флотилия прекратила свое существование. В Китай из Владивостока и Южного Приморья пешим порядком отправилось около 20 тысяч человек.
А это строки из воспоминаний сына Дмитрия Александровича Мацкевича, Вадима:
«…эвакуация флота, гардемаринов и офицеров с адмиралом Старком во главе. Обсуждения в нашей семье – ехать-не ехать? Мама за отъезд, папа решительно против: “Я русский, в эмиграцию не хочу!” Флот и Старк ушли. Папа с семьей остался. Знал бы он свою судьбу!..
Освобождение Дальнего Востока произошло в 1922 г. Папу сразу забрали. Помню вхождение войск Уборевича на конях по Светланской улице. Помню прохождение арестованных, включая и папу, по улице у собора. Я бежал рядом с папой…»
В черной флотской шинели без погон, с поднятым воротником, в надвинутой на лоб фуражке без кокарды Мацкевич шагал по знакомым улицам, стараясь не смотреть по сторонам.
Но как бы вторым зрением он видел и бегущего за конвоем сына, и печально сложившую руки на груди Элеонору Прей, так его и не узнавшую. В одном месте он даже остановился, но получив удар прикладом в спину, двинулся дальше. Он увидел осклабившегося в довольной улыбке лицо Мори-Судзуки, стоявшего в группе китайцев на тротуаре.
«И этот здесь», – подумал про себя Мацкевич.
Страха за себя он не испытывал, но мысли о том, что будет с семьей в случае… Он даже не додумывал до конца эту мысль, старательно отгонял всплывшие в памяти рассказы о зверствах ЧК над белыми офицерами.
«Хоть бы семью не трогали», – думал он, шагая к арестантскому дому.
Позже Вадим Дмитриевич вспоминал: «… но вскоре папу освободили, чему способствовали большевики, знавшие его еще по Петрограду».
А произошло следующее. Когда Дмитрий Александрович под конвоем красноармейца, вооруженного винтовкой с примкнутым штыком, следовал на допрос к следователю, ведущему его дело, навстречу торопливо шагал коренастый человек в черной кожанке и в черной кожаной фуражке со звездой.
Дойдя до Мацкевича, он резко остановился, пристально вглядываясь в его лицо.
– Дмитрий Александрович! Вы почему здесь?
– Шитиков! – мгновенно его узнал Мацкевич и неопределенно ответил: – Да вот, на допрос ведут.
– Подождите меня здесь, – приказал Шитиков конвоиру.
– Не положено, – попытался возразить тот.
– Выполнять! – рявкнул Шитиков. Красноармеец принял стойку «смирно», а Шитиков скрылся за дверью кабинета следователя. О чем там он говорил со следователем, слышно не было, но через некоторое время Шитиков вышел с пропуском об освобождении Мацкевича из-под стражи. Передавая документ другу, Шитиков, хлопнув того по плечу, сыпал скороговоркой:
– Как там Мария Степановна? Как Вадим? О, уже трое детей! – И продолжал дальше, не слушая: – Партию бы в шахматы сыграть, да некогда. Ну, я еще забегу к тебе. До встречи!
Больше они никогда не встречались.
А в базе данных о жертвах репрессий Приморского края сохранилась запись:
«Мацкевич Дмитрий Александрович. Родился в 1880 г., г. Феодосия, русский, образование высшее, б/п инженер-механик (место работы не установлено).
Арестован 24 января 1923 года.
Приговорен: Приморский губернский отдел ОГПУ 29 марта 1923 г., обв.: по ст 60 УК[14]. Приговор: дело прекращено, из-под стражи освобожден».
Глава 9На Дальнем Востоке
До октября 1899 года на обширной азиатской части Российской империи высших учебных заведений практически не было, за исключением Томского университета, открытого в 1888 году, и Томского технического института, основанного в 1896 году. Восточный институт, открытый во Владивостоке в 1899 году, стал первым дальневосточным вузом. Он размещался на Пушкинской улице, 10, парадный вход которого и поныне украшают базальтовые львы, сработанные китайцами в десятом веке и установленные в этом месте в 1907 года. Как они оказались во Владивостоке, доподлинно неизвестно до сих пор. То ли это был подарок китайского губернатора, то ли военный трофей. Рассказывают, что их было две пары. Одна пара задержалась во Владивостоке, а другую разлучили: льва оставили в Хабаровске, а львицу переправили в Петербург.
В Санкт-Петербург отправили и третью пару львов.
Оказалось, что львы у Восточного института во Владивостоке и на Петровской набережной в Петербурге были установлены в один и тот же 1907 год. На этом их сходство заканчивалось. И если у санкт-петербургских львов высечены надписи «Ши-цза из города Гирина в Маньчжурии перевезены в Санкт-Петербург в 1907 году. Дар генерала от инфантерии Н.И. Гродекова», то у владивостокских львов никакой надписи нет. Да и сами скульптуры из Владивостока и Санкт-Петербурга совершенно разные.
Гиды из Санкт-Петербурга любовно называют своих «ши-цза» за окружность форм «лягушками». Такой вид львов в Китае является самым распространенным. Львы из Владивостока – угловатые, из них как бы выплескивается мощь, реальная сила, гордость и достоинство и, конечно, угроза для врагов и нечистой силы.
Да по-другому и быть не могло: санкт-петербургские львы сделаны в 1906 году, о чем свидетельствуют надписи на китайском языке, высеченные на плитах статуй. Возраст львов у Восточного института во Владивостоке отсчитывается с десятого века, а надписей никаких нет, не считая загадочного орнамента.
А одиночных львов, подобных стоящим у входа в Восточный институт и по легенде отправленных порознь в Хабаровск и Санкт-Петербург, так и не нашлось. Видимо, поодиночке «ши-цза» не живут…
Во Владивостоке в сложнейших исторических условиях начала ХХ века высшие учебные заведения претерпевали муки открытия и закрытия, объединения и разъединения, в них входили и из них выходили вузы Урала и Забайкалья. Особенно сложным для вузов было время Гражданской войны, когда эпизодически сменяющие друг друга правительства и режимы переименовывали, «сливали», рассоединяли гимназии, институты, техникумы.
Профессура, оказавшаяся во время Гражданской войны во Владивостоке, встала перед парадоксальным явлением: есть молодежь, желающая учиться, есть преподаватели, но, кроме Восточного института, с довольно специфическим набором специальностей, нет других вузов.
Все это, да еще и то, что в условиях разрухи и чехарды со сменой власти невозможно было полноценно содержать такой «классический» вуз, как Восточный институт, привело к тому, что в городе в 1918–1920 гг. появились почти одновременно Высший политехникум, юридический факультет, историко-филологический факультет, педагогический институт имени Ушинского. Во главе этих, как правило, частных вузов стояли профессора Восточного института.
В частности, по поводу открытия Высшего политехникума, местные газеты писали, что новый вуз, «рассадник высших технических и экономических знаний», «новый источник просвещения» возник буквально «из ничего», «при весьма сочувственном отношении культурных элементов общества» на средства, пожертвованные местными именитыми гражданами и торгово-промышленными фирмами города.
Инициатором открытия Высшего политехникума выступила группа местных инженеров и общественных деятелей, объединившихся в июле 1918 года в Дальневосточное общество содействия развитию высшего образования. Председателем общества был избран профессор Восточного института Василий Мелетиевич Мендрин, который и стал первым ректором первого Дальневосточного высшего технического учебного заведения.
Выходец из забайкальской казачьей семьи, Мендрин, продолжая семейную традицию, окончил московское (Алексеевское) военное училище, проучившись до этого два года в Харьковском университете. Дослужившись до чина есаула Забайкальского казачьего войска, он поступил в Восточный институт, блестяще окончил его по японскому отделению.
Во время Русско-японской войны 1904–1905 гг. служил в действующей армии, за разведку японских сил награжден орденами Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантами и Святой Анны 3-й степени с мечами и бантами. После войны ушел в отставку в чине войскового старшины (подполковника), стал профессором Восточного института, избирался гласным (депутатом) Думы Владивостока.
Живая, деятельная натура Мендрина не успокоилась на создании Высшего политехникума. Он не мог стоять в стороне от происходящих в России политических событий и выдвинул свою кандидатуру на избрание атаманом Уссурийского казачьего войска.
Жена выговаривала Мендрину:
– Василий, ну куда ты лезешь? Четвертый десяток уже разменял, а все еще саблей не намахался. Сколько я передумала за войну с японцами, сколько слез пролила. Слава богу, живым вернулся… Ты же ученый, Вася, ну и преподавал бы себе потихоньку, книжки бы писал… Да и за здоровьем своим проследил лучше бы…