Смотрели тупо, как горит Варшава,
Как Сталин ждёт, что Гитлер уничтожит
Тех, с кем и он потом не ладить может…
А позже с тем же, в танках, в ночь без света,
Спешили в Прагу, чтоб закрыть газеты.
Так МЫ живём… Летим, как в клубах пыли.
Топча весь мир… За что? Зачем?.. — Забыли!
Но НАС — несёт… И всё НАМ мало!.. Мало!..
И гибнет всё, на чём бы жизнь стояла,
И гибнем МЫ, зверея, как стихия.
И лжём! — чтоб думал мир, что МЫ другие.
И спятил мир, обманут НАШЕЙ ложью,
И, доверяясь НАМ, звереет тоже.
И кажется, что чёрт завёл машину Внутри Земли…
И бросил ключ в пучину.
И крутит НАС. Мелькают, вместе слиты,
И Пешт, и Прага, и пустые плиты,
И я, и Член Военного Совета,
Хоть он следит, чтоб не открылось это.
А что — не знает… Ложь неся как знамя,
Он сам обманут… Может быть, и НАМИ.
Кем были МЫ?.. Не всё ль равно, кем были?
Мы все черты давно переступили,
И — нет конца… Всё лжём, зовём куда-то.
И с каждым днём всё дальше час расплаты,
Но всё страшней… И возвращенья нету.
И верят НАМ… И хуже топи это.
И вырваться нельзя своею силой…
Спаси, Господь!.. Прости нас
и помилуй!..
Московская поэма
«Воронок» развернулся.
Приказали сойти.
Переулок уткнулся
В запасные пути.
Выступают из мрака
Рельсы… Скоро гуртом
Мы по ним к вагонзаку,
Спотыкаясь, пройдём.
С сундучками, мешками —
Всем своим, что с собой.
Будет часто пинками
Подбодрять нас конвой.
Будет бег — не как в детстве:
С грузом тяжко бежать.
И всё время хотеться
Будет — руки разжать.
Тяжесть выпустив, бросить,
Кончить споры с судьбой.
Ни к чему нам тут вовсе
Всё своё, что с собой.
Пьём до капли из чаши!
Сбиты все колеи.
Что тут может быть «наше»,
Раз и мы — не свои?
Но толпою хрипящей
(«Мы» пока ещё — мы)
Всё ж мы вещи дотащим
До вагона-тюрьмы.
Взгромоздимся и стихнем,
Словно найден покой,
Словно цели достигнув
После гонки такой.
И как впрямь отдыхая
Без надежд и без слёз
От надрывного лая
И внезапных угроз.
Словно все мы не смяты,
Не на крайней черте, —
Просто едем куда-то
В тесноте, в духоте.
Словно будет там лучше
И просторней, чем тут.
Да и нас не чтоб мучить —
Для другого везут.
Для другого? — Едва ли!
Впрочем — это потом.
А сейчас мы в начале —
В переулке пустом,
Где сдаёт поимённо
Нас по спискам зэка
Вертухаю с вагона
Вертухай с «воронка».
Ждём спокойно сигнала,
Обживаем режим
И покуда не знаем,
Что сейчас — побежим.
Он нам кажется ширью,
Даже волей самой, —
Этот пункт меж Сибирью
И Лубянской тюрьмой.
Эта с городом встреча,
Хоть вокруг ни души.
Хоть вокруг только вечер
В привокзальной глуши.
И простая работа
Двух конвойных бригад.
Передача по счёту
Нас — как бочек на склад.
…Но пока — в предвкушенье
Новой, страшной главы —
Я стою в окруженье
Предосенней Москвы.
И души в ней не чая —
Сразу зренье и слух, —
Всю её ощущаю
Вёрст на десять вокруг.
Всё, что грезилось, было,
Что дала, чем взяла —
Вдохновила, влюбила,
Подняла, предала.
Подменяя святыни
В оправданье себе.
Заражая гордыней
Как причастьем к судьбе.
И сразив для позора,
Словно светом из тьмы,
Смыслом глада и мора,
И сумы, и тюрьмы, —
Как богатством, как счастьем,
Как любовью молвы —
Пониманьем, причастьем
К жёсткой воле Москвы.
Так что, смят и поборот,
Я не спорю со злом —
Просто чувствую город
В полверсте за углом.
Что жалеет — не очень,
Чистоты — не блюдёт.
Лишь бестрепетно топчет
И к свершеньям ведёт.
С ним куда-то всё гонишь,
Всё — как всадник в седле.
Но отстанешь — утонешь
Там, где топчут, — во мгле.
И узришь над собою
Всё, что мыслью отверг:
Мглу над целой страною,
Над Москвой — фейерверк.
Здесь от каждого дома,
От любого огня,
Как ножом по живому
Отрезают меня.
«Становись!» — приказали.
Всё! — хоть я ещё с ней.
На Казанском вокзале —
Справа — праздник огней.
Как шампанского брызги
Ресторан над рекой —
Словно отблески жизни,
Хоть какой-никакой.
«Хоть!..» Нет, было другое —
Трата веры и сил.
Я «какой-никакою»
Жизнью вовсе не жил.
Хоть и мысля несвязно
(Страшен века обвал),
Я и в гуще соблазна
Честно смысла искал.
И средь страха и дрожи,
После трудной войны
Этим связан был тоже
Со столицей страны.
Смесь из страха и силы
В жажде веры живой —
Это, может, и было
В эти годы Москвой.
Что ж, я влился в такую,
Стал во всём ей сродни,
Вот теперь и тоскую,
Видя эти огни.
Потому-то и снится
Так навязчиво мне,
Как вдруг всё разъяснится
И — как было во сне! —
Стает на сердце ноша,
Испарится конвой —
И опять я хороший
И, конечно же, свой.
Всё как прежде. Всё — славно:
Дружба… Вера в Прогресс…
И участие в главном —
В штурме косных небес.
Снова верить легко мне
В ясность правды земной.
Только тех бы не помнить,
Кто здесь рядом со мной.
Кто по первому знаку,
По путям, как по льду,
Побредёт к вагонзаку,
Как и я побреду.
Мне предать их не трудно.
Верю с детства почти
В то, что смятые судьбы —
Лишь издержки пути.
Верю… Пусть, как в насмешку,
Нынче, сердце скрепя,
Мне пришлось в те издержки
Записать и себя.
Я держусь… Но боюсь я:
Страшен с верой разлад.
Потому так и рвусь я
Безраздельно назад.
С каждым днём всё сильнее
Злой реальности власть.
Мне б назад побыстрее,
Чтоб успеть не отпасть.
Рвусь… Но это — пустое,
Я отпасть — обречён.
Я ведь отдан конвою,
А конвой — ни при чём.
Он сейчас на работе,
На опасном посту.
И его не заботит
То, что я отпаду.
Хоть кричи — глушь сплошная,
Не услышат… Завяз…
Будет день — я узнаю:
Так Господь меня спас.
Вырвал с кровью, исторгнул
Против воли души
Из трясины восторгов
И прельстительной лжи.
Бросил в холод, в бессилье,
Мглу на голой земле.
Или проще — в Россию:
Вся Россия во мгле.
Чтобы ночью глухою,
Находясь вне игры,
Видел свет над Москвою
Из России — из мглы.
С теми, с кем я в неволе
Был сведён на позор,
Чьей я жертвовал болью
Так легко до сих пор.
Чтоб открыл: «Как ни мерь ты,
Кто ценней для страны —
Перед жизнью и смертью
Все мы горько равны.
Как пред хлебом и стужей…
И что Богу видней,
Кто здесь лучше, кто хуже
И что значит „ценней“».
И предстанет иначе
Каждый срыв и порыв.
И я стану богаче,
Свою малость открыв.
Словно воздух свободы
И реальность пути,
Словно точку отсчёта,
От которой расти.
…Прорасту!.. Но однако
Не сейчас и не тут,
Где меня к вагонзаку
Так поспешно ведут.
Где, забыв свои мысли —
Всё, чем жив и дышу,
Я как будто из жизни
Навсегда ухожу.
Как столица ночная,
Погружаюсь во мрак…
…Я пока ведь не знаю,
Что всё это — не так.
Что, разбитый и слабый