Смотрел вперёд, а видел пелену.
Я ослеплён быть мог от молний-стрел.
Но я глазами разума смотрел.
И повторял, что в небе небо есть
И что земля ещё на месте, здесь.
Что тут пучина, ну а там — причал.
Так мне мой разум чувства возвращал.
Нет! Я на этом до сих пор стою.
Пусть мне простят рассудочность мою.
Трубачи
Я с детства мечтал, что трубач затрубит,
И город проснётся под цокот копыт,
И всё прояснится открытой борьбой:
Враги — пред тобой, а друзья — за тобой.
И вот самолёты взревели в ночи,
И вот протрубили опять трубачи,
Тачанки и пушки прошли через грязь,
Проснулось геройство, и кровь пролилась.
Но в громе и славе решительных лет
Мне всё ж не хватало заветных примет.
Я думал, что вижу, не видя ни зги,
А между друзьями сновали враги.
И были они среди наших колонн
Подчас знаменосцами наших знамён.
Жизнь бьёт меня часто. Сплеча. Сгоряча.
Но всё же я жду своего трубача.
Ведь правда не меркнет, и совесть — не спит.
Но годы уходят, а он — не трубит.
И старость подходит. И хватит ли сил
До смерти мечтать, чтоб трубач затрубил?
А может, самим надрываться во мгле?
Ведь нет, кроме нас, трубачей на земле.
* * *
Надоели потери.
Рознь религий — пуста,
В Магомета я верю
И в Исуса Христа.
Больше спорить не буду
И не спорю давно,
Моисея и Будду
Принимая равно.
Всё, что теплится жизнью,
Не застыло навек…
Гордый дух атеизма
Чту — коль в нём человек.
Точных знаний и меры
В наши нет времена.
Чту любую я Веру,
Если Совесть она.
Только чтить не годится
И в кровавой борьбе
Ни костров инквизиций,
Ни ночей МГБ.
И ни хитрой дороги,
Пусть для блага она, —
Там под именем Бога
Правит Суд сатана.
Человек не бумага —
Стёр, и дело с концом.
Даже лгущий для блага —
Станет просто лжецом.
Бог для сердца отрада,
Человечья в нём стать.
Только дьяволов надо
От богов отличать.
Могший верить и биться,
Той науке никак
Человек обучиться
Не сумел за века.
Это в книгах, и в хлебе,
И в обычной судьбе.
Чёрт не в пекле, не в небе —
Рядом с Богом в тебе.
Верю в Бога любого
И в любую мечту.
В каждом — чту его Бога,
В каждом — чёрта не чту.
Вся планета больная…
Может, это — навек?
Ничего я не знаю.
Знаю: я человек.
* * *
В наши трудные времена
Человеку нужна жена,
Нерушимый уютный дом,
Чтоб от грязи укрыться в нём.
Прочный труд, и зелёный сад,
И детей доверчивый взгляд,
Вера робкая в их пути,
И душа, чтоб в неё уйти.
В наши подлые времена
Человеку совесть нужна,
Мысли те, что в делах ни к чему,
Друг, чтоб их доверять ему.
Чтоб в неделю хоть час один
Быть свободным и молодым.
Солнце, воздух, вода, еда —
Всё, что нужно всем и всегда.
И тогда уже может он
Дожидаться иных времён.
ПРИОБЩЕНИЕ
* * *
И с миром утвердилась связь.
Всё будет, а меня не будет, —
Через неделю, через год…
Меня не берегите, люди,
Как вас никто не бережёт.
Как вы, и я не выше тлена.
Я не давать тепла не мог,
Как то сожжённое полено.
Угля сожжённого комок.
И счёты мы сведём едва ли.
Я добывал из жизни свет,
Но эту жизнь мне вы давали,
А ничего дороже нет.
И пусть меня вы задушили
За счастье быть живым всегда,
Но вы и сами ведь не жили,
Не знали счастья никогда.
Осень
Вода в колеях среди тощей травы,
За тучею туча плывёт дождевая.
В зелёном предместье предместья Москвы
С утра моросит. И с утра задувает.
А рядом дорога. И грохот колёс.
Большие заводы. Гудки электрички.
Я здесь задержался.
Живу.
Но не врос.
Ни дача, ни город, —
тоска без привычки.
Быть может, во мне не хватает огня,
Я, может, уже недостаточно молод…
Но осень не манит в дороги меня —
В ней нынче одни только сырость и холод.
И ноги ступают по тусклой траве.
Все краски пропали. Погода такая.
Но изредка солнце скользнёт по листве —
И жёлтым и красным листва засверкает.
Как знамя она запылает в огне
Подспудного боя.
И станет мне ясно,
Что жизнь продолжается где-то вовне,
Всё так же огромна, остра и опасна.
Да! Осени я забываю язык.
Но всё ж временами
сквозь груз настроенья,
Сливаюсь,
как прежде сливаться привык,
С её напряженным и грустным гореньем.
И может быть, будет ещё один год.
Год жизни —
борьбы с умираньем и скверной.
Пусть будет тоска. Но усталость пройдёт.
Пусть всё будет больно, но всё — достоверно.
Порывы свирепы. Не бойся. Держись.
Здесь всё на учёте: и силы, и годы.
Ведь осень всегда беспощадна, как жизнь, —
Контрольный налёт первозданной природы.
И в кронах горят желтизна и багрец.
Как отсвет трагедий,
доступных не очень…
Для дерева — веха.
Для листьев — конец.
А чем для меня ты окажешься, осень?
* * *
Над нашей любовью не шелестов звуки —
Тюремных ключей бесконечные стуки.
И взлёты открытий, и горечь падений,
Надежда и ненависть трёх поколений.
Нам близко и дорого каждое имя.
Они теперь мёртвы, а были — живыми.
И гибли от нашего — этого — ада.
Дожить нам за них — обязательно надо.
За наше грядущее им соучастье
Они завещали нам редкое счастье:
Уют и простор чтобы вечно дружили,
Чтоб люди за воздухом к нам приходили.
* * *
Смирюсь. Обижусь. Разрублю,
Не в силах жить в аду…
И разлюбить — не разлюблю,
А в колею войду.
И всё затопчет колея —
Надежды и мечты,
И будешь ты не там, где я,
И я — не там, где ты.
И станет просто вдруг сойтись
И разойтись пустяк…
Но если жизнь имеет смысл,
Вовек не будет так.
Восточные стихи
Кайсыну Кулиеву
Та женщина явилась предо мной —
Вся деловитость, вся — как нынче надо.
А ты сказал:
— Её бы видеть в зной
В саду, в горах, с корзиной винограда…
Там глушь? К лицу ей только будет глушь,
Где всё понятно, всё — давно известно,
Всё — просто жизнь: дом, дети, сад и муж —
Её призванье, облик, дом и место.
А чем она живёт, живя другим?
К чему ей фильмы, где тоска по страсти,
И важный муж с занятьем немужским?
Жизнь!.. Что за жизнь… Ни красоты, ни счастья…
…Ты говорил… И речь была стройна,
А я молчал — хоть спорщик я завзятый.
Та женщина — мне нравилась она —
Была нежна… Пускай тяжеловатой
Казалась поступь… Спорить я не стал.
Хоть с детских дней в другое верю прочно,
Хоть всё, о чём я детских дней мечтал,
Несовместимо с лирикой восточной.
Не запирать, а выводить я рад…
Да. Но теперь — бог весть с какой причины,
Закрыв глаза, я видел этот сад,
Её, на голове её корзину…
И всё забыл…
Средь плотной тишины
Шла вверх она, шла ровно, не горбатясь,
И стали ноги сильные стройны,
И вдруг исчезла вся тяжеловатость.
Вся к месту здесь. Всё та же и не та,
Она прошла по склону вверх куда-то,