На скосе века — страница 16 из 50

Каталог «Современных записок»

Памяти Марины Цветаевой

Поколенье, где краше

Был — кто жарче страдал.

М. Цветаева

Тут не шёпот гадалок:

Мол, конец уже близок, —

Мартиролог — каталог

«Современных записок».

Не с изгнаньем свыкались,

Не страдали спесиво —

Просто так, — задыхались

Вдалеке от России.

Гнёт вопросов усталых:

«Ах, когда ж это будет?»

Мартиролог — каталог

Задохнувшихся судеб.

Среди пошлости сытой

И презренья к несчастью —

Мартиролог открытий,

Верных только отчасти.

Вера в разум средь ночи,

Где не лица, а рожи, —

Мартиролог пророчеств.

Подтвердившихся. Позже.

Не кормились — писали,

Не о муках — о деле.

Не спасались — спасали,

Как могли и умели.

Не себя возносили

И не горький свой опыт —

Были болью России

О закате Европы.

Не себя возносили,

Хоть открыли немало, —

Были знаньем России!..

А Россия — не знала.

А Россия мечтала

И вокруг не глядела,

А Россия считала:

Это плёвое дело.

Шла в штыки, бедовала —

Как играла в игрушки.

…И опять открывала,

Что на свете был Пушкин.

1962

Современники

Ст. Рассадину

Сквозь тучи

      в рассвет синеватый

Пошел самолёт напролом,

И город, где жил я когда-то,

Огнями возник под крылом.

Он вдруг поднимался неслышно,

Кружило его и несло…

А рядом со мной

         неподвижно

В пространстве лежало крыло.

Всё было доступным, понятным,

Известным давно и простым.

И всё-таки было занятно,

Что мы среди неба висим.

Что здесь, в этой точке высотной,

Нас держит пространство одно…

Казалось вещественным, плотным

И было надёжным оно.

А город навстречу бросался,

Вздымался, стоял под углом

И снова лежал… И казался

Пунктирным большим чертежом.

Он был необъятным простором,

Скопленьем холодных светил,

Мой город… Тот самый, в котором

Три года я временно жил.

Да, временно… Всё это было

Лишь временно в жизни моей.

Да, временно… Дни торопил я,

Чтоб время прошло поскорей.

И всё это даже не странно.

Но кто объяснит, почему

Из жизни своей постоянной

Мечтал я вернуться к нему.

Зачем, позабыв про усталость,

Тот город я видел во сне…

Знать, время прошло… Но осталось,

Как всё остаётся во мне.

Тут, с юным покончив бесстрашьем,

Мне бросив: «Счастливо живи!» —

Девчонка по воле мамаши

Сбежала в начале любви…

Весёлой была и спокойной,

Игры, любопытства полна…

И всей моей жизни нестройность

Легко устраняла она.

Теперь у неё всё что нужно:

Семья, и работа, и быт.

И может, сейчас, перед службой,

Здесь где-то внизу она спит.

И пусть я совсем не обязан

Прощать ей побег из мечты,

Я — помню! С ней жизнью я связан,

А жизнь оставляет следы!

…………………………………………

Качается скопище света,

То встанет, то прянет назад.

Но даже не зная про это,

Друзья мои в городе спят.

Им письма писать забывал я

В заботах текущего дня.

И — больше: везде, где бывал я,

Бывали друзья у меня.

По страсти, надеждам, потерям,

По вехам на трудном пути…

И там, где я не был, — я верю, —

Я тоже бы мог их найти.

Но нет в моём сердце измены. —

В нём живы все дружбы и дни,

Они для души равноценны,

Хоть в разное время они.

Далёкие лампочки светят.

(Не раз я бродил среди них.)

Там завтра друзья меня встретят,

И всё восстановится вмиг.

И сядем семьёю одною,

Где каждый по-прежнему мил.

И будет меж ними и мною

Та жизнь, где я с ними дружил.

В блужданьях, открытьях, прозреньях

Я всё же не стал им чужим.

Ведь каждый из нас современник

Всего, что бывает с другим.

…………………………….………………

Я думаю, словно о чуде,

Об этом… И тут я не прав:

Мы все современники, люди, —

Хоть мы — переменный состав.

Нам выпало жить на планете

Случайно во время одно.

Из бездны эпох и столетий

Нам выбрано было оно.

Мы в нём враждовали, дружили,

Любили, боролись с тоской.

И все бы мы были чужие

Во всякой эпохе другой.

Есть время одно — это люди,

Живущие рядом сейчас.

Давай к нему бережней будем —

Другого не будет у нас!

…………………………….………….

Всё резче рассвет синеватый.

Коснулся земли самолёт,

И город, где жил я когда-то,

Живым предо мной предстаёт.

Рассвет холодит мои плечи,

И светят огни сквозь туман…

И друг выбегает навстречу

И рвёт из руки чемодан.

И словно бы прошлое

          право

Своё обретает опять.

И утром — спецовка. И — в лаву —

За смену свою отвечать!

Тут много хорошего было,

Тут не было бросовых дней,

Но дни как дурак торопил я,

Чтоб время прошло поскорей…

Что ж! Время, подумавши малость,

Прошло…

      Хоть грусти, а хоть пой.

Верней, оно здесь и осталось…

Его не увозят с собой.

1962

Братское кладбище в Риге

Кто на кладбище ходит, как ходят в музеи,

А меня любопытство не гложет — успею.

Что ж я нынче брожу, как по каменной книге,

Между плитами Братского кладбища в Риге?

Белых стен и цементных могил панорама.

Матерь-Латвия встала, одетая в мрамор.

Перед нею рядами могильные плиты,

А под этими плитами — те, кто убиты. —

Под знамёнами разными, в разные годы,

Но всегда — за неё. И всегда — за свободу.

И лежит под плитой русской службы полковник,

Что в шестнадцатом пал без терзаний духовных.

Здесь, под Ригой, где пляжи, где крыши косые,

До сих пор он уверен, что это — Россия.

А вокруг всё другое — покой и Европа,

Принимает парад генерал лимитрофа.

А пред ним на безмолвном и вечном параде

Спят солдаты, отчизны погибшие ради.

Независимость — вот основная забота.

День свободы — свободы от нашего взлёта,

От сиротского лиха, от горькой стихии,

От латышских стрелков, чьи могилы в России,

Что погибли вот так же, за ту же свободу,

От различных врагов и в различные годы.

Ах, глубинные токи, линейные меры,

Невозвратные сроки и жёсткие веры!

Здесь лежат, представляя различные станы,

Рядом — павший за немцев и два партизана.

Чтим вторых. Кто-то первого чтит как героя.

Чтит за то, что он встал на защиту покоя.

Чтит за то, что он мстил, — слепо мстил и сурово

В сорок первом за акции сорокового.

Всё он — спутал. Но время всё спутало тоже.

Были разные правды, как плиты, похожи.

Не такие, как он, не смогли разобраться.

Он погиб. Он уместен на кладбище Братском.

Тут не смерть. Только жизнь, хоть и кладбище это…

Столько лет длится спор, и конца ему нету,

Возражают отчаянно павшие павшим

По вопросам, давно остроту потерявшим.

К возраженьям добавить спешат возраженья.

Не умеют, как мы, обойтись без решенья.

Тишина. Спят в рядах разных армий солдаты,

Спорят плиты — где выбиты званья и даты.

Спорят мнение с мнением в каменной книге.

Сгусток времени — Братское кладбище в Риге.

Век двадцатый. Всех правд острия ножевые.

Точки зренья, как точки в бою огневые.

1962

На швейной фабрике в Тирасполе

Не на каторге. Не на плахе.

Просто цех, и станки стучат.

Просто девушки шьют рубахи

Для абстрактных чужих ребят.

Механически. Всё на память;

Взлёт руки — а потом опять.

Руки, руки!..

      Ловить губами

Вас в полёте.

      И целовать!

Кожа тонкая… Шеи гнутся…

Косы спрятаны — так у всех.

Столько нежности! Задохнуться!