Только некому — женский цех…
Знаю: вам этих слов — не надо.
Знаю: жалость — не тот мотив.
Вы — не девушки. Вы — бригада! —
Распрославленный коллектив!
Но хочу, чтоб случилось чудо:
Пусть придут моряки сюда
И вас всех разберут отсюда,
С этой фабрики Комтруда!
* * *
Видать, была любовью
Ты всё ж в моей судьбе.
Душой, губами, кровью
Тянулся я к тебе.
И жизнь внезапно цену
Иную обрела.
И всё твоя измена
Под корень подсекла.
Что ж… Пусть… Живу теперь я
Неплохо. Ничего.
Не верю в счастье. Верю,
Что можно без него.
И жизнь на сон похожа,
И с каждым днём я злей.
И ты, наверно, тоже
Живёшь не веселей.
Безверье и усталость
В душе, в судьбе, в крови…
Приходит рано старость
К живущим без любви.
Землячкам
Снова Киев.
И девушки
нежной, певучей осанки.
Все — такие, как вы.
Но не встретить на улицах вас,
Довоенные девочки,
детство моё, —
киевлянки!
Мои взрослые сверстницы,
где вы и как вы сейчас?
Я не к вашим ногам
припадал молодыми губами,
Всё не вам объяснял,
что пытался себе объяснить.
Я оставил вас в детстве,
одних,
словно мёртвую память, —
Обронил, словно можно
частицу себя обронить.
Мы встречались порой.
Говорили.
Мне некогда было:
Я проделывал путь,
пробивая дорогу плечом.
Боль эпохи моей
подняла меня,
сердце пронзила,
Отделила от вас,
словно были вы здесь ни при чём.
Словно это не вы
и не горькие ваши романы.
Ваши браки, разводы,
смятенья
и схватки с тоской.
Той любви, что хотели,
мечтали о ней постоянно, —
Той любви вдруг не стало,
а вы не умели с другой.
Знал я это,
но знал не про вас.
Я разыгрывал роли.
От безвкусицы южной зверел,
вам не верил порой…
Чушь.
Ведь боль остаётся
в любой аффектации — болью.
А судьба остаётся
в любом проявленье — судьбой…
Что же делать?
Живём.
И дела наши вовсе неплохи.
Если что и не так — надо жить.
Мы выносим свой крест.
За гарантию счастья
не спросишь с минувшей эпохи.
За любовь не получишь
с давно отшумевших торжеств.
И не вы эти девушки
нежной, певучей осанки,
Что спешат,
как спешили,
сияя доверием,
вы.
Я ищу вас везде.
Я такой же, как вы, киевлянки, —
Та же южная кровь,
лишь обдутая ветром Москвы.
Я такой же, как вы.
Так откуда в душе ощущенье
Самой подлой вины,
словно стал я банкротом сейчас.
Словно мог я вас всех полюбить,
увести от крушенья,
Все мечты вам спасти —
и по глупости только не спас.
* * *
Мой ритм заглох. Живу как перед казнью.
Бессмысленно гляжу на белый свет,
Про всё забыв… И строчка в строчке вязнет.
Не светятся слова — в них связи нет.
Где ж эта связь? Иль впрямь лишь сам собою
Я занят был, бунтуя и кляня…
А связей — нет. И, значит, впрямь пустое
Всё, чем я жил,
за что убьют меня.
А смерть грозит. Грозит кровопролитье.
Оно придёт — пиши иль не пиши.
Какой тут ритм! Кому нужны открытья
Подспудных связей жизни и души?
Все связи — рвутся. Всем — грозит стихия.
Российский бунт несёт не свет, а тьму…
Пусть даже Бог опять спасёт Россию,
Коль этот труд не надоел Ему.
Пусть даже вновь потом откроют право…
Нет ритма. Вижу кровь, а не зарю.
И не живу.
Как кролик на удава,
Глаз не сводя, в грядущее смотрю.
Танцы
Последний автобус подъехал
К посёлку. И выдохся он.
И ливнем дурачеств и смеха
Ворвались девчонки в салон.
Ах, танцы!.. Вы кончились к ночи.
Пусть!.. Завтра начнётесь опять!
И было им весело очень
В полночный автобус вбегать.
Глаза их светились, а губы
Гореть продолжали в огне.
Ах, танцы!.. Поэзия клубов! —
Вовек не давались вы мне.
Они хохотали счастливо,
Шумели, дуря напролом.
Неужто родил этот ливень
Оркестра фабричного гром?
А может, не он, а блистанье,
А битва, где всё — наугад.
Всё — в шутку, и всё — ожиданье,
Всё — трепет: когда пригласят?
…Срок выйдет, и это случится.
На миг остановится вихрь.
Всё смолкнет. И всё совершится.
Но жизнь завершится в тот миг.
Всё будет: заботы, усталость,
Успехи, заботы опять.
Но трепет замрёт. Не осталось
У сердца причин трепетать.
Останется в гости хожденье,
И песни, и танцы подчас.
Но это уже развлеченье,
А речь не об этом у нас.
Скучать? А какая причина?
Ведь счастье! Беречь научись.
И — глупо. Скучают мужчины,
На женщинах держится жизнь.
Всё правда… Но снова и снова
Грущу я, смешной человек,
Что нет в них чего-то такого,
Чему и не сбыться вовек.
Что всё освещает печалью,
Надеждой и светом маня,
С чем вместе — мы вечно в начале —
Всю жизнь до последнего дня.
Обидно… Но я к ним не сунусь
Корить их. Не их это грех.
Пусть пляшут, пусть длится их юность,
Пусть дольше звучит этот смех!
А ты… Ах, что было, то сплыло.
Исчезло, и в этом ли суть?
Я знаю — в тебе это было,
Всё было — да толку-то чуть.
Где чувства твои непростые?
Что вышло? Одна маета!
Пусть пляшут! Они — не пустые.
В них жизнь, а она — не пуста.
А завтра на смену опять им…
Ну что ж!.. Отстоят… Ерунда…
И наскоро выгладят платья,
И вновь, как на службу, сюда.
Чтоб сердце предчувствием билось,
Чтоб плыть по волне за волной.
Чтоб дело их жизни творилось:
Не ими — так жизнью самой.
На полёт Гагарина
Шалеем от радостных слёз мы.
А я не шалею — каюсь.
Земля — это тоже космос.
И жизнь на ней — тоже хаос.
Тот хаос — он был и будет.
Всегда — на земле и в небе.
Ведь он не вовне — он в людях.
Хоть он им всегда враждебен.
Хоть он им всегда мешает,
Любить и дышать мешает…
Они его защищают,
Когда себя защищают.
И сами следят пристрастно,
Чтоб был он во всём на свете…
…Идти сквозь него опасней,
Чем в космос взлетать в ракете.
Пускай там тарелки, блюдца,
Но здесь — пострашней несчастья:
Из космоса — можно вернуться,
А здесь — куда возвращаться?
…Но всё же, с ним не смыкаясь
И ясным чувством согреты,
Идут через этот хаос
Художники и поэты.
Печально идут и бодро.
Прямо идут — и блуждают.
Они человеческий образ
Над ним в себе утверждают.
А жизнь их встречает круто,
А хаос их давит — массой.
…И нет на земле институтов,
Чтоб им вычерчивать трассы.
Кустарность!.. Обидно даже:
Такие открытья… вехи…
А быть человеком так же
Кустарно — как в пятом веке.
Их часто встречают недобро,
Но после всегда благодарны
За свой сохранённый образ,
За тот героизм — кустарный.
Средь шума гремящих буден,
Где нет минуты покоя,
Он всё-таки нужен людям,
Как нужно им быть собою.
Как важно им быть собою,
А не пожимать плечами…
…Москва встречает героя,
А я его — не встречаю.
Хоть вновь для меня невольно
Остановилось время,