И, покуда совсем для него
этот свет не погас,
Будет глупо звучать:
«У Германии мало колоний».
И нелепо звучать —
«Незажившая рана — Эльзас».
……………………………………………………..………………………
Век культуры идёт.
Век свободы и доброго света.
Власть гуманных идей,
о которой мечтали давно.
И рантье надевает очки.
Он читает газету.
«Фигаро» или «Форвертс» читает.
Не всё ли равно?
НаивностьПять стихотворений
Наивность!
Хватит умиленья!
Она совсем не благодать.
Наивность может быть от лени,
От нежеланья понимать.
От равнодушия к потерям.
К любви… А это тоже лень.
Куда спокойней раз поверить,
Чем жить и мыслить каждый день.
Так бойтесь тех, в ком дух железный,
Кто преградил сомненьям путь.
В чьём сердце страх увидеть бездну
Сильней, чем страх в неё шагнуть.
Таким ничто печальный опыт.
Их лозунг: «Вера как гранит!».
Такой весь мир в крови утопит,
Но только цельность сохранит.
Он духом нищ, но в нём — идея,
Высокий долг вести вперёд.
Ведёт!
Не может… Не умеет…
Куда — не знает…
Но ведёт.
Он даже сам не различает,
Где в нём корысть, а где — любовь.
Пусть так.
Но это не смягчает
Вины за пролитую кровь.
Наивность взрослых — власть стихии.
Со здравым смыслом нервный бой.
Прости меня. Прости, Россия,
За всё, что сделали с тобой.
За вдохновенные насилья,
За хитромудрых дураков.
За тех юнцов, что жить учили
Разумных, взрослых мужиков.
Учили зло, боясь провала.
При всех учили — днём с огнём.
По-агитаторски — словами.
И по-отечески — ремнём.
Во имя блага и свершенья
Надежд несбыточных Земли.
Во имя веры в положенья
Трёх скучных книжек, что прочли.
Наивность? Может быть.
А впрочем,
При чём тут качество ума?
Они наивны были очень, —
Врываясь с грохотом в дома.
Когда неслись, как злые ливни,
Врагам возможным смертью мстя,
Вполне наивны.
Так наивны,
Как немцы — десять лет спустя.
Да, там, на снежном новоселье,
Где в степь состав сгружал конвой.
Где с редким мужеством
терпели
И детский плач, и женский вой.
Всё для тебя. Гордись, Отчизна.
Пойми, прости им эту прыть:
Идиотизм крестьянской жизни
Хотелось им искоренить.
Покончить силой с древней властью
Вещей, — чтоб выделить свою.
И с ней вести дорогой к счастью
Колонны в сомкнутом строю.
Им всё мешало: зной и ветер,
Законы, разум, снег, весна,
Своя же совесть… Всё на свете.
Со всем на свете шла война.
Им ведом был — одним в России —
Счастливых дней чертёж простой.
Всей жизни план…
Но жизнь — стихия:
Срывала план. Ломала строй.
Рвалась из рук. Шла вкривь. Болела.
Но лозунг тот же был: «Даёшь!»…
Ножами по живому телу
Они чертили свой чертёж.
Хоть на песке — а строя зданье.
Кто смел — тот прав.
Им неспроста
Казалось мелким состраданье.
Изменой долгу — доброта.
Не зря привыкли — в ожиданье
Своей несбывшейся судьбы
Считать
на верность испытаньем
Жестокость классовой борьбы.
Борьба!
Они обожествляли
Её с утра и дотемна
И друг на друга натравляли
Людей — чтоб только шла она.
И жизнь губили, разрушая
Словами — связи естества.
Их обступала мгла пустая…
Тем твёрже верили в слова.
Пока ценой больших усилий,
Устав от крови и забот,
Пришли к победе…
Победили. —
Самих себя и весь народ.
Не мстить зову — довольно мстили.
Уймись, страна! Устройся, быт!
Мы все друг другу заплатили
За всё давно, —
и счёт закрыт.
Ну что с них взять —
с больных и старых.
Уж было всё на их веку.
Я с ними сам на тесных нарах
Делил баланду и тоску.
Они считают, что безвинны,
Что их судьба — как с неба гром.
Но нет! Тому была причина.
Звалась: великий перелом.
Предмет их гордости… Едва ли
Поймут когда-нибудь они,
Что всей стране хребет сломали
И душу смяли ей — в те дни.
Когда из верности науке,
Всем судьбам стоя поперёк,
Отдали сами — властно — в руки
Тем, кто не может,
тех, кто мог,
Чтоб завязалась счастья завязь,
Они — в сознанье вещих прав, —
Себе внушили веру в Зависть,
Ей смело руки развязав.
В деревне только лишь…
Конечно!
Что ж в город хлынула волна?
Потоп!
Ах, где им знать, сердечным,
Что всё вокруг — одна страна.
Что в ней — не в тюрьмах,
в славе, в силе,
Они — войдя в азарт борьбы,
Спокойно сами предрешили
Извивы собственной судьбы.
Кто б встал за них — от них же зная,
Что совесть гибкой быть должна.
Живой страны душа живая
Молчала в обмороке сна.
Не от побед бывают беды,
От поражений… Связь проста.
Но их бедой была победа.
За ней открылась — пустота.
Они — в истоке всех несчастий
Своих и наших… Грех не мал.
Но — не сужу…
Я сам причастен.
Я это тоже одобрял.
Всё одобрял: крутые меры,
Любовь к борьбе и строгий дух. —
За дружбы свет,
за пламя Веры,
Которой не было вокруг.
Прости меня, прости, Отчизна,
Что я не там тебя искал.
Когда их выперло из жизни,
Я только думать привыкал.
Немного было мне известно,
Но всё ж казалось — я постиг.
Их выпирали так нечестно,
Что было ясно — честность в них.
За ними виделись мне грозы,
Любовь… И где тут видеть мне
За их бедой — другие слёзы,
Те, что отлились всей стране.
Пред их судьбой я невиновен.
Я ею жил, о ней кричал.
А вот об этой — главной — крови
Всегда молчал. Её — прощал.
За тех юнцов я всей душою
Болел… В их шкуру телом влез.
А эта кровь была чужою,
И мне дороже был прогресс.
Гнев на себя — он не напрасен.
Я шёл на ложные огни.
А впрочем, что ж тут? Выбор ясен.
Хотя б взглянуть на наши дни:
У тех трагедии, удары,
Судьба… Мужик не так богат:
Причин — не ищет. Мемуаров —
Не пишет… Выжил — ну и рад.
Грех — кровь пролить из веры в чудо.
А кровь чужую — грех вдвойне.
А я молчал…
Но впредь — не буду:
Пока молчу — та кровь на мне.
Поэма существования
Бабий Яр.
Это было…
Я помню…
Сентябрь…
Сорок первый.
Я там был и остался.
Я только забыл про это.
То есть что-то мне помнилось,
но я думал: подводят нервы.
А теперь оказалось: всё правда.
Я сжит со света.
Вдруг я стал задыхаться
и вспомнил внезапно с дрожью:
Тяжесть тел…
Я в крови…
Я лежу…
И мне встать едва ли…
Это частная тема.
Но общего много в ней тоже, —
Что касается всех,
хоть не всех в этот день убивали.
Всё касается всех!
Ведь душа не живёт раздельно
С этим вздыбленным миром,
где люди — в раздоре с Богом.
Да, я жил среди вас.
Вам об этом забыть — смертельно.
Как и я не имею права
забыть о многом.
Да, о многом, что было и жгло:
о слепящей цели,
О забвении горя людского,
причин и следствий…
Только что с меня взять? —
мне пятнадцать,
и я расстрелян.
Здесь —
ещё и не зная
названия этого места.
Пусть тут город, где жил я,
где верил, как в Бога, в разум,
Знать хотел всё, что было,
угадывал всё, что будет, —
Я на этой окраине не был.
Совсем.
Ни разу.
И не ведал о том,
как тут в домиках жили люди.
Я сегодня узнал это,
я их в толпе увидел,
В их глазах безучастье молчало,
как смерть, пугая…
Где мне знать, что когда-то
здесь кто-то их так же обидел —