Этот рисунок не мог быть временным: ни у кого не хватило бы терпения раз за разом его обновлять. Причудливо изгибающиеся, перекрещивающиеся, обвивающие друг друга лианы змеились по коже парня снизу вверх и сверху вниз. Видимо, с пяток до макушки, которую я не видел ввиду наличия головного убора, тоже, кстати, примечательного.
Он вообще был одет странно, этот человек. Так, как будто не просто знал, что обязательно вызовет любопытство у наблюдателей, а даже бросал им вызов. Мол, попробуйте спросите, а я еще подумаю, отвечать вам или нет. Желтая жилетка из разномастных кусков кожи, кожаная же шляпа, за ленту которой были заткнуты зубы какого-то животного, штаны, отдаленно напоминающие шорты армейского образца, и каким-то чудом затесавшиеся в компанию мокасины. Верх и низ друг с другом не сочетались никоим образом, вся одежда целиком дико контрастировала с татуированным телом парня, но, как ни странно, все казалось присутствующим точно на своих местах, тогда как у меня…
Я краем глаза заглянул в зеркало, половина которого была свободна от живописно развешанных полос ткани.
Банковский клерк? Посыльный? Водитель? Гробовщик? Мне сейчас можно было бы приписать любую из этих профессий. На выбор. Где же твое лицо, Амано? Где твоя индивидуальность, которую ты так нежно холил все эти годы? Вот тот индеец – да, единственный и неповторимый в своем роде. А ты?
– Да идите же! – взмолился месье Дюпре, и я сделал несколько шагов навстречу неизвестности.
Сегодня он искрился почти так же, как вчера, но заряд явно был другим. Не разрушительным, а…
– Вот, встаньте сюда, пожалуйста!
Рядом с этим полосатым тигром? Как прикажете! И я даже не буду коситься на то, как под разрисованной кожей пробежала мышечная судорога, которая обычно предваряет…
– И вы, мадемуазель! Подойдите ближе, пожалуйста!
Модельер сновал вокруг нас, как маленький ураган, то отдаляясь, то приближаясь и явно примериваясь. Вот только к чему?
– Снимите это, прошу вас! – потянул он за жилетку индейца.
– Для обозрения есть вещи куда более приятные, чем моя спина, – хрипло заметил тот.
– Прошу вас! – Месье Дюпре молитвенно сложил ладони.
Еще одно движение плеч, теперь уже снисходительно-покладистое. Ого, а ведь законодатель мод был прав в своей настойчивости: освобожденное от одежды переплетение линий приобрело… Завершенность, что ли?
– А вы… – Теперь платиновые вихры торчали уже у меня под подбородком, вместе с шаловливыми ручками, теребящими рубашечный ворот.
– Вот так! – Он отступил на шаг, любуясь результатом своего труда. – Отлично!
Потом модельер азартно повернулся к девочке.
– Мадемуазель, не будете ли вы так любезны… – Месье Дюпре рванулся вдруг к веренице вешалок, слепящих глаза своей пестротой, словно бы наугад дернул одну из тряпок и вручил школьнице: – Наденьте это, пожалуйста! Вы меня очень-очень обяжете!
Серые глаза ошарашенного ребенка моргнули. Девочка переглянулась с индейцем, и тот, видимо, дал разрешение или согласие, потому что импровизированная манекенщица все-таки удалилась за ширму.
– А вы оставайтесь на местах, господа! Пожалуйста! Потерпите всего одну минуточку!
Вообще-то ждать оказалось гораздо дольше. И модельеру даже пришлось настоятельно поторопить события:
– Выходите же, мадемуазель! И не вздумайте сомневаться: вы прекрасны!
Ему было проще, он частично видел происходящее за ширмой, а вот я и мой товарищ по несчастью оказались неподготовлены к представшему перед нами зрелищу. Но если индеец всего лишь замер, через плечо глядя на свою обновленную спутницу, то я…
А она ведь вовсе не девочка. Юна, да. Но уже не ребенок. Рядом с той же Эд эта школьница выглядела бы по меньшей мере старшей сестрой, а еще вероятнее, невестой. Особенно в этом платье. Оно было предельно простым, как и все, выходящее из-под ножниц и иголки гениального модельера, но, сливаясь с живым человеком, прохладный гладкий шелк стал… Нет, не произведением искусства, а всего лишь рамой для шедевра. Но зато самой достойной рамой.
Оно закрывало фигуру от самой шеи, хрупкой и длинной, до пола, но казалось, его не было вовсе. Каждый изгиб прекрасного тела можно было проследить от начала и до конца, невольно задаваясь вопросом: осталось ли хоть что-то, сокрытое от наших глаз? Но если кто-то другой – да кто угодно! – в этом платье являлся бы воплощением тысяч чужих желаний, то эта девочка… нет, юная женщина, вызывала своим видом только одно желание. Восхищаться.
– Да, все именно так, как и надо!
Модельер подвел бледно-розовую от смущения девочку к нам поближе, а сам снова отступил назад и замельтешил пальцами, то и дело складывая их в виде рамки. Когда вспышка на мгновение залила комнату, стало понятно, что именно он делал. Снимал. И выглядел совершенно удовлетворенным.
– Вот она, идея новой коллекции! Вызов всему миру, пренебрежение правилами, первозданная энергия, природное начало…
Это он явно об индейце. Значит, что-то сейчас скажет и обо мне.
– Рядом – конформизм, традиции, обычаи, паутина неписаных законов, рамки, границы, стены…
Это я, по его мнению, конформист?! Что он себе позволяет?
– И наконец, третья стихия, существующая вне двух других, бесконечно могущественная и удерживающая мир от разрушения, связующее звено… Да!
Месье Дюпре снова подскочил и рванулся к столу. Листки бумаги полетели во все стороны, а когда бумажный снегопад слегка стих, стало видно, как модельер неистово покрывает рисунками все, что попадается под руку.
– Думаю, больше ему пока никто не нужен, – заметил индеец, мерно стукая об пол раскидайчиком. – Муза вернулась.
– И даже без ложечки… – протянул я.
Кажется, он хмыкнул, этот незнакомец.
– Вам лучше переодеться, сеньора миа. Улицы города недостойны такой красоты.
Вот в этом я был с ним искренне согласен. Даже больше: едва представил, что глазеть на девочку-женщину будут все кому не лень, почувствовал острое желание стать… Спрятать ее. Желательно за своей спиной.
На обратное перевоплощение у школьницы ушло примерно столько же времени, как в первый раз, и его с лихвой хватило на то, чтобы у хозяина «Колыбели моды» иссякли силы. Впрочем, несколько десятков эскизов, которыми он успел завалить стол, наверняка искупали любое перенапряжение.
Очарование переодевшейся незнакомки заметно померкло. Как если бы цветок сакуры спрятался обратно в бутон, только-только раздвигающий бурую чешую чашелистиков… Но я-то уже видел его в полном цвету! И не забуду. Просто не смогу забыть.
– Это будет моя лучшая коллекция! – удовлетворенно выдохнул модельер.
Когда человек находится в таком отличном расположении духа, он, как правило, мягок и податлив на разные щекотливые личные просьбы. И почему бы мне этим не воспользоваться?
– Месье, не уделите мне несколько минут? – Я взял Дюпре под локоток и отвел к окну.
– Вы видели? Это настоящий шедевр! Верх дизайнерской мысли!
– Да-да, конечно… – «Верх мысли» сейчас как раз изумленно разглядывала девочка. – Шедевр, вне всякого сомнения. Но у меня к вам есть разговор. Небольшой.
– О, за ваше участие в возвращении моей музы я, разумеется, не останусь в долгу!
– Очень на это надеюсь, – совершенно серьезно сказал я, и модельер несколько насторожился:
– Вы хотите указать определенную сумму?
– Сумму? Нет, я не про деньги!
Ниточки выщипанных бровей месье Дюпре вопросительно изогнулись.
– Вы помните события вчерашнего дня?
– К чему мне это делать, мон ами? Вчера был дурной день. Весьма дурной! И это великое счастье, что он закончился, подарив нам день сегодняшний.
В этом я был согласен с модельером. Отчасти. Мне тоже не очень-то хотелось вспоминать все произошедшее, но в отличие от гениального коротышки я бы предпочел повернуть время вспять, чтобы… Не исправлять совершенные ошибки теперь!
– И тем не менее я хочу напомнить вам о том дне. И об одном человеке.
Модельер, видимо осознав, что я не слезу с его ушей, пока не добьюсь своего, покорно вздохнул:
– Так что вам нужно, мон ами?
– Вчера вам на голову вылили…
На лице месье Дюпре возникла печальная гримаса.
– О да! И это был один из самых неприятных моментов в моей биографии! Вы даже не представляете, скольких трудов мне стоило вытравить эту липкую пакость с волос!
Любопытная реакция. Я ожидал значительно худшей. Но если даже так…
– Вы подали иск. Помните?
– Ну да, да, что-то такое припоминаю… Но какое это имеет значение? Он должен заплатить за свое… поведение.
– Вот именно о плате я и хотел поговорить. Этот человек – мой коллега и… мой друг. А вчера у него был очень неудачный день. Поверьте, он не хотел причинить вам неудобств.
– К чему вы клоните, мон ами? – прищурился модельер.
– Я хочу… Нет, я прошу вас, месье: отзовите иск.
– На каком основании? Только потому, что тот дерзкий и беспардонный… потому что тот месье – ваш друг?
И что можно сказать в ответ? Только безнадежно признать:
– Да.
Дюпре пожевал губами, глядя на меня приблизительно в области несуществующего галстука, потом звонко щелкнул пальцами:
– Тре бьен! Все равно, выступать в суде, перед сотнями глаз, и рассказывать об этом недоразумении… Но плату я все-таки возьму. С вас! – Указательный палец уперся мне в грудь.
– С меня?
– У вас отличная фигура, мон ами… и характерная внешность. Словом, то, что надо для показа новой коллекции! Вот, оставьте здесь свой автограф, и будем считать, что мы в расчете! – Мне под нос сунули лист с убористым текстом.
Я, в отличие от Моргана, имею привычку читать в официальных документах все, от первой буквы до последней, но после пары строчек про что-то там об «услугах по демонстрированию», мысленно махнул рукой, чиркнул предложенной ручкой в указанном месте и обернулся, надеясь еще раз увидеть дивное создание, прочно занявшее место в моем сознании, но увы: в зале уже не было ни одной живой души, кроме меня и распираемого торжеством коротышки.