с кулачеством. Социализм наступал в деревне широким фронтом. Между тем в войсках МВО вообще, в 14-й дивизии в частности служило много не только рабочих и служащих, но также крестьян из различных областей. Став красноармейцами, они сохраняли, естественно, тесную связь с родными местами, получали от домашних письма, сами следили по газетам за событиями на селе и живо интересовались всем происходящим. Ни одна политическая беседа в то время не обходилась без рассказа о сути коллективизации, о ее экономической и политической необходимости, о линии партии в сельском хозяйстве как о составной части генеральной линия ВКП(б), о путях развития социалистической деревни.
На командной службе в армии руководство дивизией, как мне кажется, является самой интересной, но в то же время наиболее сложной и напряженной работой. Эта работа охватывает многие стороны: политическое воспитание, обучение, устройство и быт многотысячного коллектива бойцов и командиров, а также содержание вооружения и техники в исправном состоянии. Главная обязанность командира — обеспечивать высокую боевую готовность дивизии. Приходилось также постоянно разъяснять бойцам и командирам международную обстановку и положение внутри страны, задачи, выдвигаемые партией перед народом и армией, и на этой основе добиваться сознательного, самоотверженного выполнения своего воинского долга по защите завоеваний Великой Октябрьской социалистической революции. Командир дивизии должен вести за собой подчиненных, показывая им личный пример беззаветного служения партии и народу, а комиссар — пламенным большевистским словом зажигать бойцов и командиров, вдохновлять их на лучшее выполнение своего долга.
Несение всех этих и многих других обязанностей составляет повседневную заботу комдива с раннего утра до позднего вечера. На подъеме и отбое, на учебной тревоге и во время задушевной беседы, на командирской подготовке и тактическом учении, на стрельбище и полигоне проходили дни напряженной работы и учебы. И вот результат: к концу года дивизия успешно прошла через инспекторскую проверку, а на осенних маневрах показала высокую маршевую подготовку, была способна совершать глубокие обходы через леса и болота, быстро развертываться, наносить стремительные и сильные удары во фланг и тыл «противнику» и, при необходимости, создавать прочную оборону. Для меня же командование дивизией явилось важной школой, пригодившейся мне в мирные годы и особенно в годы войны. Я учился управлять большими массами бойцов, готовил себя к тому, чтобы вести их к поставленной цели, а на войне — к победе в бою.
Вскоре после того, как я снова начал работать в штабе МВО, мне в составе группы командиров Красной Армии пришлось отправиться в служебную командировку в Германию. По соглашению СССР с Веймарской республикой и в соответствии с заключенным в 1926 году советско-германским договором о дружбе и нейтралитете нас послали для ознакомления со службой немецких военных штабов. Кроме того, нам предоставили возможность посмотреть на войсковые учения. Мы использовали также пребывание в Германии, чтобы воочию познакомиться с ее общественно-политической жизнью. Для этого не нужно было прилагать никаких усилий, и этому не могло помешать даже слабое знание иностранного языка. Ведь картины повседневной жизни и быта развертывались прямо у нас на глазах. Пролетарское движение в стране находилось на подъеме. По улицам, невзирая на правительственное запрещение, маршировали стройные отряды «Союза красных фронтовиков» и молодежные батальоны «Красного юнгштурма». В газетах печатались сообщения о Всегерманском слете ротфронтовцев. На страницах прогрессивных периодических изданий публиковались призывы коммунистической партии к рабочему единству.
Но в то же время социал-демократическая печать кричала о «хозяйственной демократии», об «организованном капитализме» и выступала против сотрудничества с коммунистами. Католическая партия центра, официально занимавшая пацифистскую позицию, использовала ее не для борьбы с милитаристско-реваншистским угаром в стране, а для того, чтобы в демагогических целях предпринимать нападки на советско-немецкое сотрудничество. В частности, католическая печать позволила себе ряд выпадов в адрес группы советских командиров. Им возражали представители так называемой народной партии, тоже проповедовавшие буржуазный пацифизм, но все же поддерживавшие идею сотрудничества с СССР. Горланили погромные песни штурмовые отряды коричневорубашечников. Нередко между ними и рабочими вспыхивали столкновения. Мы явились свидетелями нескольких таких стычек на улице. Формально державшая нейтралитет, государственная полиция, по существу, помогала нацистам. Германия стояла на распутье, и фашистская угроза постепенно нарастала. Что касается офицеров, с которыми нам во время командировки пришлось общаться, то они стремились подчеркнуть, что «армия стоит вне политики», хотя не скрывали своих консервативных взглядов.
Изучение постановки штабной службы в Германии показало, что ей присущи двойственные черты. С одной стороны, отработанность каждой операции, похвальная предусмотрительность, четкость в работе и организованность сотрудников штабов. С другой стороны, чрезмерный педантизм, регламентация даже того, что спокойно можно было предоставить на решение нижестоящим лицам, сковывание инициативы на местах. Преклонение перед документом, перед бумагой, уверенность в том, что записанное в приказе и доведенное до сведения подчиненных станет после этого автоматически реальностью, вызывали у нас порой улыбку. Может быть, в условиях немецкой армии, где исполнительность была доведена чуть ли не до автоматизма, для такого отношения к делу и имелись некоторые основания. Но в Красной Армии подобный автоматизм, тем более в гиперболической форме, был явно неприменим. Вместе с тем командировка оказалась все же полезной: сопоставление разных методов работы нагляднее оттенило плюсы и минусы. Произвела впечатление на нас довольно высокая по тому времени степень механизации и моторизации немецкой армии.
По возвращении я снова вступил в должность помощника начальника штаба, а затем временно исполняющим обязанности начштаба МВО. Вынужден отметить, что совместная служба с новым командующим войсками округа А. И. Корком не производила на меня столь благоприятного впечатления, как ранее служба вместе с К. Е. Ворошиловым, Г. Д. Базилевичем и И. П. Уборевичем. Я не воспринял от своего непосредственного начальника почти ничего, что содействовало бы моему дальнейшему росту и улучшению военно-профессиональной подготовки. Тому может быть несколько объяснений: отсутствие полного личного контакта между командующим и начальником штаба, вызванное различным подходом к проблемам; играющие определенную роль чисто субъективные качества, мои или его, либо мешавшие мне воспринимать правильно его мысли, либо, наоборот, не позволявшие ему полностью понимать меня, и т. д. Но факт остается фактом. Настоящего согласия мы никогда не достигали, как бы я ни старался предельно точно выполнять распоряжения и как можно более инициативно нести службу.
Я прошу правильно понять меня. Никакого желания бросить хоть какую-то тень на имя талантливого, заслуженного командира, преданного РККА и Советской Родине, у меня нет. Подполковник старой армии Август Иванович Корк, хотя он и вступил в большевистскую партию только в 1927 году, уже в гражданскую войну отличился в борьбе с врагами Советской власти. Он был тогда и позже начальником штаба армии и отдела штаба фронта, командармом, командующим фронтом и округами, воевал и служил в Прибалтике, на Севере и в Польше, на Украине и в Крыму, в Туркестане и на Кавказе. Не случайно в 1935 году его, как опытного и знающего человека, назначили начальником Военной академии имени М. В. Фрунзе.
Я имею в виду другое — те конкретные взаимоотношения, которые возникают между людьми и от которых, к сожалению, никуда не денешься. Меня раздражала, например, непоследовательность Корка в приказах, порой проистекавшая из его забывчивости. Он любил для памяти заносить кое-что в записную книжку, а в другой записной книжке, являвшейся чем-то вроде указателя к первой, отмечал, где и что у него записано. И все же путаница получалась. Досадовал я и на то, что командующий мог сообщать вышестоящим лицам непроверенные сведения. Приведу пример, врезавшийся мне в память, поскольку разговор шел, можно сказать, на самом высоком уровне. Округ готовился к очередному параду в честь Великого Октября. Решено было показать на Красной площади танки отечественного производства. Я много работал в связи с этим событием (да, в то время это было целым событием!) и тщательно информировал командующего. Незадолго до праздника А. И. Корка и меня вызвали в ЦК ВКП(б). И. В. Сталин интересовался процедурой проведения парада до мельчайших деталей. Особенно долго расспрашивал он командующего о танках. Тот поглядывал в записную книжечку, однако говорил всё время что-то не то. По-видимому, Сталин заранее интересовался вопросом о танках и уже имел некоторые сведения о конкретной готовности их к параду, он удивленно поглядывал на Корка и переспрашивал: «Так ли?»
Наконец зашел разговор о размещении боевых машин, их технических качествах и о водителях. Выслушав командующего и заметив вслух, что у него совсем другие данные, Сталин обратился ко мне. Мне было очень неловко выявлять разноголосицу в окружном руководстве. Но и говорить неправду я тоже не мог. После моего доклада Сталин с удовлетворением отметил совпадение имеющихся у него сведений с моими. Когда коснулись вопроса о водителях, Сталин захотел узнать, есть ли гарантия, что ни одна машина не испортится, не потеряет хода, не остановится на площади, и как в таком случае станут поступать водители. Корк ответил, что водителей-красноармейцев инструктировали в технических частях.
— Товарищ Мерецков, изложите детали инструктажа! — снова обратился ко мне Сталин.
Пришлось сказать, что механиками-водителями будут не военнослужащие, а рабочие-механики. Потом, отвечая на дальнейшие вопросы, я доложил все обстоятельства предстоявшего показа танков. Сталин вскоре отпустил нас. После этого у нас с командующим произошло не по моей инициативе неприятное объяснение. Подобные случаи повторялись, поскольку меня стали приглашать в ЦК ВКП(б) для разговора по различным вопросам военной работы в МВО, а мы с Корком, не зная заранее, о чем пойдет речь, не могли предварительно согласовать наши точки зрения по всем возможным пробл