еделялись и шли в дело.
В начале ноября Мадрид испытал новый бешеный натиск франкистов. Испанские и только что созданные интернациональные бригады делали все, что могли, чтобы отстоять столицу. Фактически в те тяжелые дни дело обороны взяла в свои руки коммунистическая партия. Что касается правительства, то его решено было эвакуировать, так как опасность нарастала. Правительственные органы переводились в Валенсию. Я не знаю, как мыслилось это организовать, но, на мой взгляд, лишь усилия компартии удержали тогда дело от срыва. Хосе Диас, Долорес Ибаррури, Сантьяго Каррильо, Антонио Михе работали не покладая рук.
Различные учреждения уезжали в разное время, иногда никого ни о чем не извещая и не оставляя порой на старом месте никаких рабочих групп. Многие буржуазные чиновники думали только о себе. Отдельные члены правительства, принадлежавшие к разным партиям, потеряли контакт друг с другом.
Я находился в окопах, когда меня поздно вечером, кажется накануне 7 ноября, разыскали Михаил Кольцов и один испанский коммунист. Сообщив мне вкратце обстановку, испанский товарищ стал уговаривать меня немедленно связаться с Ларго Кабальеро. Крайне важно было, чтобы в Валенсии премьер сразу же возглавил работу государственного аппарата. Но коммунистов он мог не послушать, принять их настояния по своей обычной манере за некие «межпартийные интриги». А наемники фашистов марокканцы уже приближались к пригороду, в котором он жил. Как бы ни относиться к личности Кабальеро, в тот момент важнее всего было сохранить действенность центральной власти и единство усилий. Во что бы то ни стало необходимо уговорить его сейчас же отправиться в Валенсию, а русского военного советника он уважает и с его советом согласится.
Поехал я в домик премьера, но без особой надежды на успех. Кабальеро ложился спать в 22.00, и не было такой силы и таких событий, чтобы они заставили его отказаться от раз навсегда принятого распорядка. Как только он засыпал, его связь с внешним миром обрывалась, всякий доступ к нему был закрыт. Когда мы ехали, один из сопровождавших меня испанских товарищей показывал дорогу. Другие были тотчас посланы на шоссе Мадрид — Валенсия, чтобы встретить там премьера.
Приезжаем, Нас встречает секретарь. Я через переводчицу объясняю ему, в чем дело. Объясняю долго и настойчиво, но без толку. Секретарь твердит свое: глава правительства спит, будить его нельзя. Пришлось пойти на крайние меры. Я сделал вид, что записываю фамилию секретаря, и сказал, что сейчас же передам сообщение, куда нужно, а если премьер попадет в плен, то секретарь ответит своей головой. Судя по тому, как долго переводила Фортус мои слова, она явно добавляла еще что-то от себя, причем с очень энергичной и выразительной интонацией.
Секретарь удалился. Накинув плед на плечи, появился Кабальеро. Последовали новые объяснения. Премьер оказался далеко не твердокаменным. Он сразу как-то раскис, узнав о марокканцах, быстро согласился с необходимостью отъезда, оделся, уселся в автомобиль и отбыл на восток. Я проводил его до места встречи на шоссе с сопровождающими лицами, после чего развернул машину и возвратился в город.
В Мадриде меня ждало приятное известие: прибыли советские танкисты во славе с С. М. Кривошеиным. Б. М. Симонов, которого я всегда оставлял за себя, сообщил, что одна танковая рота уже приняла участие в бою. Чрезвычайно важно было оповестить об этом мадридцев, чтобы поднять дух среди населения и в войсках. Но пока никто ничего не знал о деталях боя, очень меня интересовавших. Поехали на поиски. Когда я нашел танковую роту, первый, кого я увидел, был майор Грейзе (командир из нашей мотомехбригады в Белорусском военном округе П. М. Арман). Он-то и командовал этой ротой. Обрадовавшись встрече, Арман сразу же поинтересовался, нет ли в Испании и командующего БВО. Но последнего здесь не было. Затем завязался разговор о прошедшем бое. Оказалось, что в один из танков попал снаряд, оглушив башенного стрелка. Других потерь не имелось. Любопытное это явление — человеческая память. Многое я позабыл, даже весьма важное. А вот детали того разговора помню, как будто он состоялся вчера.
Настроение у танкистов было отличное. Прибыть и с ходу успешно выполнить задание — это всегда поднимает дух человека. Замечу, что высокий боевой дух сохранился у танкистов и в дальнейшем. В ноябре 1936 года под Мадридом действовало всего лишь около 50 танков, намного меньше, чем имелось танков у Франко, но сражались они героически. Танки сцементировали столичную оборону и сыграли роль крупного морального фактора. Потери врагу они тоже наносили весьма ощутимые. Франкисты еще не имели опыта борьбы с танками, и боевые машины нередко просто давили вражескую пехоту и конницу. Фашистами овладевала паника, когда они видели идущие на них в атаку танки. А среди тех героев-танкистов, кто тогда доблестно сражался под Мадридом, одним из лучших был Поль Матисович Арман. Присвоение этому командиру, латышскому большевику Тылтыню (его настоящая фамилия), звания Героя Советского Союза явилось заслуженной оценкой его решительных и умелых действий. Погиб Арман в 1943 году на Волховском фронте, ведя в бой танковую бригаду против немецко-фашистских захватчиков.
Итак, дела под Мадридом пошли теперь успешнее, но положение оставалось еще очень острым. Нужно было осуществить по меньшей мере три первоочередных мероприятия: наладить реальное и эффективное управление войсками; укрепить мадридский участок в количественном и качественном отношении; превратить республиканские воинские отряды в регулярную армию. Все это упиралось в серию серьезных организационных мероприятий. Чтобы провести их в жизнь, необходимо было добиться согласия хотя бы трех лиц — премьера Кабальеро, одновременно военного министра; его заместителя Асенсио, фактически руководившего вооруженными силами Республики; начальника Главного штаба Кабреры, у которого я был в то время военным советником.
Что же предприняли в связи с этими мероприятиями советские военные советники? Сначала Я. К. Берзин собрал в Валенсии совещание. Как всегда, он руководил им четко и энергично. Бывший начальник разведывательного управления Красной Армии не любил терять время даром. Предприимчивый, твердый, волевой человек, Берзин вкладывал все свои знания и богатый жизненный опыт в организацию победы над фашистами. Латышский крестьянин, он с юных лет принимал участие в революционном движении. Настоящее его имя — Петер Янович Кюзис. Когда в 1911 году он бежал из иркутской ссылки, то взял себе имя Ян Карлович Берзин. После революции этого видного чекиста чаще звали у нас Павлом Ивановичем. Его латышская родина в то время была буржуазной страной, и сподвижник Феликса Дзержинского, живя в Советском Союзе, отдавал все свои силы делу победы социализма в СССР. Наблюдая его в Испании, я не раз думал, что каждый удар, который наносил там этот мужественный человек по международному фашизму, представлялся ему, вероятно, очередным шагом к торжеству ленинских идей и в Латвии, и во всем мире. Так оно и было на деле.
На совещании снова (в который уже раз!) всплыл вопрос о взаимоотношениях советников с военным руководством Республики. Этот сложный вопрос никак не удавалось разрешить удовлетворительным образом. Кабальеро, которому шел восьмой десяток, не способен был действенно и оперативно руководить вооруженными силами. К тому же его политическая линия очень часто шла вразрез с интересами народа и демократического государства, а ненависть, которую он испытывал к коммунистической партии, мешала ему установить прочный контакт с наиболее организованным, сознательным и дееспособным отрядом испанских трудящихся. Асенсио был человеком решительным и целеустремленным. Но цели, которые он лично преследовал, в еще меньшей степени совпадали е интересами народных масс, чем это было у Кабальеро. Трудящиеся его не любили и связывали с его именем почти все неудачи на фронтах. И Кабальеро и Асенсио ценили иностранных военных советников, честно служивших Испании и беззаветно боровшихся с фашизмом, однако довольно часто вставляли палки в колеса реформам в армии.
Как раз тогда зашла речь о необходимости создать регулярные войска. Сама жизнь заставила, наконец, лидера правительства принять это решение. Договорились с Главштабом Испанской республики, что будут сформированы бригады. Когда они приобретут боевой опыт, их сольют в дивизии. Когда окрепнут дивизии, их объединят в корпуса. Мне поручили поддерживать постоянную связь с начальником Главштаба и добиться усиления Мадридского фронта. Руководить вооруженными силами в Мадриде должен был генерал Миаха. К нему станут направлять новые испанские и интернациональные бригады. Центром их формирования назвали город Альбасете.
Сообщение об авиации сделал Дуглас (Я. В. Смушкевич). Я хорошо знал этого товарища по совместной службе в Белорусском военном округе, где он командовал авиабригадой. Однажды в Витебске я наблюдал за тем, как под его руководством строился аэродром. Уже тогда Смушкевич проявил незаурядные организаторские способности. В годы моей службы в Москве он являлся начальником Главного управления авиации Красной Армии. Этот опытный и смелый летчик показал себя в Испании с самой положительной стороны.
На совещании в Валенсии Смушкевич внес предложение посылать молодых испанцев на шесть месяцев в СССР для учебной стажировки в летном деле.
Вскоре я и Симонов выехали в Альбасете. Вместе со мной в Альбасете и Мадриде работало еще несколько советских командиров, в том числе Р. Я. Малиновский, П. И. Батов, В. Я. Колпакчи, А. И. Родимцев, Н. П. Гурьев.
В нашу задачу входило помочь Республике наладить формирование бригад регулярной армии и нести функции военных советников при испанских командирах. Прежде всего удалось пополнить новыми подразделениями интернациональную бригаду, в значительной степени состоявшую из немецких и австрийских коммунистов. Оторванные от своей родины, эти славные товарищи горели желанием дать смертельный бой на испанской земле их злейшему врагу, германскому фашизму. Военным делом они овладели очень быстро и в сражениях показали себя с наилучшей стороны (впрочем, еще в Альбасете я обратил внимание во время учений на умелые действия немецкого батальона). В бой под Мадридом данную часть,