Это, так сказать, общий приказ. Каждый командующий группой, корпусом, командир дивизии и бригады издавал свой приказ, в котором обговаривались действия частей и подразделений. Например, в приказе Катукова командирам предписывалось основательно изучить фронтовую обстановку, увязать взаимодействие танков и авиации, пехоты и артиллерии, придавать первостепенное значение инженерному обеспечению войск, ставить частные задачи командирам и проверять их усвоение.
В августовском наступлении у нашего дивизиона была задача прежняя — поддерживать огнем танковые бригады, которым снова предстояло прорывать оборону на реке Сухая Верейка.
Август — время уборки хлеба, и немцы решили воспользоваться трудом наших колхозников, торопясь убрать рожь и пшеницу, чтобы пополнить свои продовольственные запасы. В ходе наступления мы им испортили всю уборочную кампанию: три дня вели непрерывный огонь по площадям.
Силовая разведка, проведенная в ночь с 10 на 11 августа, показала, что противник успел восстановить разрушенную в июльских боях оборонительную линию, снова на ней появились блиндажи, ДОТы ДЗОТы, в лесных массивах, деревенских садах, сараях и даже в домах поставлены противотанковые пушки. Разрывать эту линию потом пришлось с большим трудом.
12 августа была проведена 30-минутная артиллерийская подготовка, после которой войска ринулись в атаку. К 18 часам, сломив сопротивление противника, отдельные части стрелковых дивизий и танкового корпуса достигли северной окраины села Большая Верейка, приблизились к Верейским Выселкам и Чуриково. Здесь пришлось закрепляться.
2-я батарея поддерживала атакующих танкистов и мотострелков, они успешно продвигались вперед. Успеху содействовала и авиация, которая в воздухе находилась всего один день. Потом ее не было видно совсем. Зато «юнкерсы» почти беспрепятственно бомбили танковые батальоны, рвущие оборону противника.
Всякий раз, когда на реке Сухая Верейка складывалось тяжелое положение, надо было подавлять вражеские огневые точки. Мироненко бросал мою батарею то к селу Чуриково, то к Скляево, к селу Каверье, в один и тот же день пришлось дважды перевозить свои пушки.
У села Чуриково батарея вместе с танкистами 89-й бригады попала под жестокую бомбардировку. «Юнкерсы» налетели неожиданно в тот момент, когда шла переправа через Большую Верейку. Танки стали расползаться в разные стороны, а мои батарейцы горохом высыпали из машин и попрятались в воронках и ямах, ожидая конца налета. На наших глазах бомба угодила прямо в танк, и он развалился на куски. При этом один каток взвился высоко в небо и со свистом начал падать на землю. Мы с политруком Александром Федоровым смотрели на этот «снаряд» и со страхом ждали — пронесет или угодит в нашу воронку. К счастью, все обошлось. Политрук с вымученной улыбкой произнес:
— Повезло нам с тобой, Петя. А ведь могли бы враз отдать Богу душу!
Придя в себя, я поддержал его:
— Значит, еще поживем на этом свете!
Самолеты улетели, и мы, стряхнув пыль и грязь со своей одежды, стали обозревать поле, на котором дымилось несколько танков и грузовых машин, вокруг лежали трупы наших бойцов. Неприятная и трагическая картина!
Переправившись через Сухую Верейку, мы быстро оборудовали новую огневую позицию и наблюдательный пункт, протянули связь. С НП была подана команда: «Можно начинать!» Своим огнем мы выковыривали немцев из окопов и блиндажей, разбивали ДОТы и ДЗОТы, помогая танкистам и мотострелкам занимать новые рубежи.
Любое наступление никогда не развивается по определенному сценарию. Так было и на этот раз. Некоторые оперативные группы ушли далеко вперед, другие — столкнулись с непреодолимыми препятствиями и топтались на месте. И те и другие несли большие потери.
Меняя позицию в очередной раз, мы по дороге на село Скляево стали свидетелями необычной картины: шесть солдат во главе с сержантом тянули на постромках такую же, как и у нас, 76-миллиметровую пушку. Остановив машину, спрашиваю у сержанта:
— Куда путь держим?
Приложив руку к пилотке, сержант доложил:
Ищем свой дивизион!
Выяснилось, что пушка принадлежала артполку 167-й стрелковой дивизии. Батарею расстреляли немецкие танки, осталось одно орудие, но без тягача. Тягач сгорел на поле боя. Израсходовав весь боезапас, расчет решил искать свой дивизион. Как он вместе с пушкой выбрался на дорогу, было непонятно. Не раздумывая, приказал прицепить орудие к машине взвода управления огнем, бойцов разместить в кузове. Так на моей батарее появилось еще одно — пятое орудие. Несколько дней эти ребята воевали вместе с нами. Оказалось, расчет не раз бывал в сложных переделках, все бойцы награждены орденами и медалями, а наводчик к тому же еще и Герой Советского Союза.
Я уже подумывал узаконить присвоение «бесхозного орудия», как на батарее появился командир того дивизиона, которому принадлежал этот неожиданный «трофей». Он был в звании майора. Увидев свой расчет живым и невредимым, командир стал столь бурно выражать благодарность за спасение людей и материальной части, что мне стало даже немного неудобно.
— Сегодня мы помогли вам, завтра вы поможете нам, — сказал я в ответ. — У нас на батарее закон: солдат солдату друг и брат!
Признаюсь, приятно было смотреть на счастливое лицо командира дивизиона, потерявшего в последних боях большую часть орудий вместе с расчетами, поэтому радость майора в связи с «находкой» была нам, батарейцам, понятна. Мы тепло расстались с майором и его расчетом, пожелав им успехов в боевых делах.
За селом Скляево батарея поддерживала атаку батальона 1-й гвардейской танковой бригады. Танкисты напоролись на противотанковую батарею и уже потеряли две машины. Двигаться дальше было рискованно. Комбат по радио сообщил: «Немецкая батарея, замаскированная в складках местности, не дает нам ходу. Лейтенант, успех атаки зависит от тебя».
Со своего наблюдательного пункта, расположенного в пятистах метках от догоравших Т-60, я стал просматривать поле боя. Наши танки попали под обстрел в лощине. Откуда бы немцы могли вести огонь? Пожалуй, из-за бугров, которые, как бородавки, торчали на ровном месте. Спрятать батарею можно только там, других мест для прицельной стрельбы в округе нет. В этом и заключалась вся немецкая хитрость.
Эти проклятые бугры мы так обработали, выпустив изрядное количество снарядов, что там, наверно, никого живого не осталось. Танкисты, не встречая огневого сопротивления, сначала несмело, потом, ускоряя ход, рванулись на вражеские окопы, достигли впереди лежащей высоты и, перевалив через нее, скрылись в тылу противника.
Мы уже собирались переместиться на новую позицию, как на батарею влетел капитан-танкист с возгласом:
— Спасибо, братцы-артиллеристы, выручили! Эти немецкие пушки не давали нам ступить ни шагу. А тут еще комбриг Горелов шумит по радио, требует выполнить приказ. Какой к черту приказ, я и так потерял две машины.
Расцеловавшись со мной, капитан умчался также быстро, как и появился. А похвалу мои батарейцы восприняли как заслуженную награду.
Августовский день угасал, а вместе с ним затихал и бой. Изредка постреливали немецкие батареи, да на переднем крае раздавались пулеметные очереди. День у нас был напряженный, но удачный. Батарейцы приводили пушки в порядок, осматривали тягачи. Скоро их ждал ужин и положенный отдых.
Перед сном я доложил начальнику штаба Мироненко о том, чем закончился день. Оставалось еще связаться с мотострелками, выяснить положение дел у них. Мотострелки располагались в окопах впереди нашей батареи. Они хорошо знали передний край немцев и давали нам информацию об обнаруженных огневых точках.
На этот раз я отправил к мотострелкам командира взвода управления Гордина с двумя разведчиками, а сам занялся составлением отчета для штаба дивизиона.
Время шло, а лейтенант Гордин не появлялся. Меня уже начали одолевать нехорошие предчувствия. Ночью возвратились разведчики с неприятной вестью. Их рассказ ошеломил меня. На берегу Сухой Верейки в небольшом домике Гордин разыскал командира роты мотострелков. Когда они уточняли обнаруженные огневые точки противника, на домик упал шальной снаряд. Шальной снаряд, как и шальная пуля, иногда бьет точно по цели. Домик взлетел на воздух вместе с людьми. Среди бревен разведчики обнаружили еле живого Гордина, привели его в чувство и отправили в госпиталь.
Дней через двадцать лейтенант вернулся на батарею и приступил к исполнению своих служебных обязанностей. Чувствовал себя он нормально, только я стал замечать, что с ним происходит что-то неладное. Появилась задумчивость, отрешенность от всего мира. Иногда в разговоре он вдруг замолкал, глаза его делались совсем пустыми. Фельдшер Выдыборц, осмотрев Гордина, ничего особенного не обнаружил.
Танковый корпус продолжал сражаться в Придонье уже больше месяца. Силы его таяли с каждым днем, резервы были исчерпаны. А немцы между тем из-под Воронежа перебросили свежие силы — 57-ю и 68-ю пехотные дивизии и танковый батальон 22-й дивизии. Ставка решила вывести корпус Катукова в резерв.
В справке, отправленной в штаб Брянского фронта, командование корпуса делало вывод по июльско-августовским боям: «В результате героических действий, смелости и отваги всего личного состава корпуса, задача поставленная перед корпусом, была выполнена с честью. Где бы противник ни пытался развить успех, всегда встречал сокрушительный отпор танкистов и на север продвинуться не смог».[13]
Конечно, потери были — и немалые. В той же справке в штаб фронта начальник управления бронетанкового снабжения и ремонта П. Г. Дынер отмечал, что 31 танк вообще не подлежал ремонту. Это безвозвратные потери. 80 танков, подорванных на минах и подбитых вражеской артиллерией, были эвакуированы с поля боя и отправлены в ремонт.
На фронте не бывает оправданных и неоправданных потерь, хотя некоторые высокопоставленные начальники и пытались делать различие между этими понятиями. В сложных условиях июльского 1942 года наступления на воронежском направлении генерал-лейтенант Н. Е. Чибисов, временно заменявший командующего Брянским фронтом Ф. И. Голикова, видя, что 5-я танковая армия несет большие потери, приказал ее командующему генерал-майору А. И. Лизюкову самому сесть в танк и вывести с поля боя бригаду, сражавшуюся в окружении. Оскорбленный недоверием, обиженный несправедливым к нему отношением, командарм выполнил этот нелепый приказ. Он сел в танк и умчался в бой, из которого уже не вернулся.