Довершить «экспроприацию» не пришлось: послышалась команда Власенко:
— Кончай барахолить! По машинам!
Дивизион построился в колонну и двинулся по указанному маршруту. К утру мы достигли предместий большого винницкого села Байраковка. Село еще спало. Кругом стояла патриархальная тишина, даже собаки не лаяли — еще не проснулись. Колонна остановилась посреди села. Вскоре от некоторых домов потянуло дымком, и у колодцев появились женщины. Одна из них, держа в правой руке ведра, в левой — коромысло, остановилась у моей машины и стала пристально рассматривать солдат. Я вышел из кабины и поздоровался. Женщина лишь кивнула головой, потом спросила: «Вы кто? Бандеровцы?» — «С чего вы взяли, мамаша, что мы бандеровцы? Русские мы, бойцы Красной армии, — старался объяснять как можно деликатнее, чтобы не перепугать селянку. — Вот, видите, на моей шапке красная звездочка!» Женщина все так же недоверчиво смотрела на меня и задала новый вопрос: «Так вы партизаны?» — «Нет, мы настоящая Красная армия. Гоним фашистов с Украины».
И тут ее недоверие как рукой сняло. Она бросилась обнимать меня, говорила какие-то добрые и теплые слова на украинском языке, смысл которых я не совсем понимал. Затем с криком «Красная армия!» она побежала поднимать своих соседей. Захлопали двери, и хозяйки, кутаясь в расшитые кожушки, валенки и цветастые платки, стали выходить на улицу и выносить нам туески, полные яблок, хлеб, домашнюю колбасу, сало и даже бутыли самогона. Солдаты, очнувшись от дорожной дремоты, высыпали из-под брезента и с удовольствием принимали украинские дары. Завязывались знакомства, слышалась русская и украинская речь, раздавался смех, словом, общение шло полным ходом.
Ко мне снова подошла та самая женщина, с которой я вел «дипломатические» переговоры при вступлении в Байраковку, с двумя ведрами яблок и бутылкой самогона. Она просила принять угощение в знак уважения к Красной армии. Яблоки я принял, но от самогона стал отказываться. Меня опередил шофер:
— Товарищ капитан, зачем же обижать хорошего человека? Давайте, мамаша, вашу бутылочку (в бутылочке-то четверть — 3,07 литров!). В нашем хозяйстве все пригодится.
И «бутылочка» мгновенно исчезла в объемистом багажнике «студебеккера». Удивляло обилие яблок, которыми нас угощали селяне, видимо, на них был урожайный год. В тот день мы ели яблоки на любой вкус: свежие, моченые, соленые, маринованные. Это яблочное изобилие я вспоминаю по сию пору, даже сейчас к этому фрукту отношусь с большим уважением.
К машине подошел капитан Власенко. Я угостил его яблочком. У нас уже оскомина была на зубах, а он с удовольствием похрустел «Джонатаном», и его рука потянулась к пахнущей незабываемым ароматом «антоновке», сохранившей свежесть даже среди зимы.
В гостях хорошо, но, как говорится, труба зовет. Надо было двигаться дальше. Мы надеялись, что в Байраковку успеют подвезти горючее, но заправщики где-то задержались. На какое-то время и мы задержались в гостеприимном селе.
Организовав оборону села и охрану колонны, мы с политруком Александром Федоровым решили навестить местную управу. Разумеется, полицейские еще при приближении наших танков дали деру, поэтому мы и не рассчитывали увидеть кого-нибудь из местного начальства. В доме, куда мы вошли, дух полицейских давно выветрился. Над рабочим столом начальника полиции в застекленной раме висел портрет Гитлера. Один из разведчиков полоснул по нему очередью из автомата так, что стеклянные осколки брызнули во все стороны, металлический сейф, стоявший в углу, солдаты вскрыли с помощью толовой шашки. Оттуда извлекли документы и немного денег. Это были немецкие марки и советские рубли. Деньги быстро разошлись по карманам, а полицейские бумаги были сожжены на улице: никакой ценности они для нас не представляли.
В ожидании заправщиков мы решили отдохнуть в каком-нибудь доме. Власенко отказался составить нам компанию, сославшись на то, что он чувствует себя гораздо комфортнее в своей неплохо оборудованной машине, чем в чужом доме. Мы с Семеновым оказались не столь строгих правил, как наш командир, и постучались в дверь к селянину, все время наблюдавшему из-за калитки за нашей колонной. Еще раньше мне показалось странным, что мужского населения здесь не было видно. Это и понятно: с началом войны многие мужчины были мобилизованы в Красную армию, кто-то добровольно ушел в немецкие батальоны «Нахтигаль» и «Роланд», в УПА, а кто-то подался в бандеровские отряды или к сечевикам атамана Бульбы-Боровца.
Нас встретил невысокого роста, кряжистый, как столетний дуб, хозяин. Ему уже было, наверно, за шестьдесят. Хозяин крепкий; на его подворье, в просторных хлевах и сараях мычала, хрюкала и кудахтала разная живность. Хозяйка, суетливая черноглазая женщина, заметно моложе своего мужа, быстро поставила на стол всевозможную снедь и четверть самогона. Самогон мы лишь пригубили из уважения к хозяевам, а копченая домашняя колбаска с чесноком пришлась по вкусу. Хозяин усердно угощал «товарищив» офицеров, в то же время очень уж интересовался, что будет при «Советах» — колхозы или единоличные хозяйства? Немецкая администрация колхозы разогнала, землю раздала селянам, каждый хозяин платил налоги, и это многих устраивало.
Мы видели, что крестьяне здесь жили зажиточно и объединяться в колхозы вряд ли горели желанием. Семенов стал объяснять хозяину, что после освобождения Украины от гитлеровских оккупантов, повсеместно установится Советская власть и будут организованы колхозы. На лице хозяина появилась кислая гримаса. На этом наш отдых и пропагандистская работа в доме украинского крестьянина закончилась. В доме появился вестовой, сообщивший, что прибыли бензозаправщики. Мы находились в глубоком тылу неприятеля, и дивизион уходил следом за танковыми и мехбригадами все дальше и дальше, приближаясь к государственной границе с Румынией. Практически мы не встречали врага, и это очень меня настораживало. Свои опасения я высказал Власенко:
— Не нравится мне такая картина. У немцев нет сплошного фронта, но наверняка существуют опорные пункты полевого типа, не связанные между собой огнем.
Командир дивизиона не придал этому никакого значения, только сказал:
— Впереди нас прошла разведка, прошли танковые и механизированные бригады, так что беспокоиться нечего.
Я стоял на своем: — Танки могли пройти, разбить один-другой опорный пункт или же обойти их, а мы можем напороться на неприятности. Все-таки без разведки двигаться опасно.
Тогда я исходил из того, что армия уже полмесяца находилась в тылу противника, и наши части не только сдерживали немцев, но и вели наступательные бои в обстановке сложной и неопределенной, что нередко оборачивалось большими потерями людей и техники.
С моими доводами Власенко вынужден был согласиться и издал приказ не делать и шагу без разведки. Такая тактика оправдала себя, потому что в дальнейшем немцы не только оказывали сопротивление, но и при первой возможности переходили в контрнаступление. Это мы почувствовали на берегах Южного Буга.
Комбриг Липатенков приказал ускорить продвижение к Жмеринке и нашего артиллерийского дивизиона, чтобы оказать поддержку 1-й гвардейской танковой бригаде полковника Горлова, которая уже вела бои у поселков Сутиски и Гнивань.
У поселка Сутиски я направил командира взвода управления дивизиона с пятью солдатами в разведку, опасаясь, что здесь мы можем столкнуться с крупной немецкой частью. Вот что мне потом рассказали разведчики: «При подходе к реке Южный Буг оставили машину в лесу, в укрытии. Реку перешли по льду. В поселке Сутиски постучали в крайнюю избу. Дверь открыла девочка лет десяти, худая, бледная. Сразу спросила: «Бить будете?» Мы были удивлены до крайности. Оказалось, что тут зверствовали полицаи, житья не давали селянам. Ребенок выложил нам все, что ему было известно. Немцев в селе не было, но в школе размещалось человек десять полицаев. Идти дальше мы не решились, за Бугом была уже румынская территория, а вот с полицаями быстро разобрались. Комнату, где они отдыхали, забросали гранатами. Утром снова перешли реку и благополучно вернулись домой».
Разворачивать свои орудия и вступать в бой в эти дни дивизиону не пришлось: танкисты шли настолько быстро, что мы не успевали следовать за ними. Горелову удалось захватить село Жуковцы и разгромить колонну автомашин и тягачей с пушками на прицепе. Затем он ворвался в Жмеринку, обстрелял эшелон с танками, проник на аэродром, где уничтожил несколько бомбардировщиков.
Закрепиться в Жмеринке 1-й танковой бригаде не удалось: ее не поддержал командир 40-й танковой бригады полковник Веденичев, застрявший под Гниванью, отбивая атаки крупных сил противника.
Здесь, в районе Винницы и Жмеринки, по воспоминаниям командарма Катукова, немцы сосредоточили десятикратное превосходство в живой силе и технике. Его дополняет командир 8-го гвардейского мехкорпуса И. Ф. Дремов: «Фашисты настойчиво уплотняли боевые порядки свежими резервами, создавая на важных рубежах сплошной фронт обороны… За 17 дней наступления 1-я танковая армия, в составе которой находился и наш корпус, прошла с боями около 300 километров, освободив ряд городов и населенных пунктов Правобережной Украины. Несмотря на быстрое продвижение, 1-й танковой армии пришлось не только сдерживать, но и отражать мощные контрудары немцев в районе Жмеринки — Винницы. Только благодаря стойкости и мужеству солдат и офицеров армии был сорван коварный план врага — разгромить войска левого крыла фронта и отбросить их на север».[30]
Надо признать, что войска 1-й танковой армии за две недели непрерывных боев были настолько измотаны, что продолжать наступление уже больше не могли. Наверно, это понял и командующий фронтом генерал Ватутин. Связавшись со Ставкой, он разрешил отвести корпуса генералов Гетмана и Дремова на рубеж реки Соб, в район сел Возовки и Ильинцев, где приказал перейти к обороне. К обороне переходили и войска 38-й армии.
Вторая половина января 1944 года проходила в непрерывных боях. Немцы, пробиваясь на север, пытались вытеснить танковую армию с занимаемых позиций и в конечном итоге разгромили ее. Катуков вынужден был бросить в бой свой последний резерв — 64-ю танковую бригаду. Но этих сил было недостаточно, чтобы удержать позиции. Положение спас 31-й танковый корпус генерала В. Е. Григорьева, прибывший из резерва Ставки.