За свою долгую и трудную жизнь Дородновы хором себе не построили, это были настоящие коммунисты, боровшиеся за правду и справедливость на земле, безоглядно верившие нашим вождям. Прозревать чета Дородновых стала позже, после смерти Сталина.
В 1954 году, как раз после рождения сына, я закончил Высшую ленинградскую артиллерийскую школу, а через два года — офицерские курсы ракетчиков, что в перспективе давало возможность получить должность в ракетных войсках стратегического назначения. Меня, однако, назначили не в ракетные войска, а в своей же дивизии командиром дивизиона. Это означало продолжение той рутинной работы, с которой я был связан в течение многих лет: боевая учеба, дежурства, составление планов, проверка их исполнения. Некоторое разнообразие в нашу повседневную жизнь вносили лагерные сборы, которые начинались в мае и заканчивались в сентябре. Но и тут были свои «прелести», когда в лагерь с проверкой приезжало высокое начальство.
Особенно запомнился 1957-й год, когда на Струго-Красненский полигон пожаловали командующий Ленинградским военным округом генерал армии Захаров, начальник политотдела округа генерал-лейтенант Цебенко и командующий артиллерией округа генерал-полковник Персегов.
О генерале Захарове, о его грубости и хамстве, в округе ходили легенды. При проверке он мог придраться к мелочам и довести любого командира до белого каления, поэтому командир дивизии генерал-майор Виноградов и комбриг 42-й бригады полковник Зотов, обеспечивавшие показательные стрельбы, прямо скажем, ходили на ушах.
Кто знаком с армейской службой, знает, что любой проверке предшествует шумная подготовка. Так и в этот раз полигон был поднят на ноги: к встрече высокого начальства готовился весь личный состав, штабы 2-й и 27-й артиллерийских дивизий, бригад и полков. Лагерь превратился в потревоженный муравейник, везде и всюду — в солдатских палатках, столовых, мастерских, автомобильных и артиллерийских парках — наводилась чистота.
Особая ответственность ложилась на 42-ю минометную бригаду, проводившую показательные стрельбы. Непосредственным исполнителем стрельб была 5-я батарея и ее командир старший лейтенант Стрельников. Страх перед Захаровым витал повсюду, особенно волновались старшие офицеры, понимая, что от «показухи» зависит их дальнейшая карьера.
Комбата Стрельникова инструктировали все, кому не лень, — от командира дивизии до командира дивизиона. Еще до начала стрельб задергали не только офицеров батареи, но и солдат и сержантов, что стало прологом к серьезному ЧП, случившемуся потом на полигоне.
В день приезда Захарова меня назначили дежурным по гарнизону. И тоже инструктировали — как доложить генералу, как потом вести себя, как сопровождать высоких гостей. Все это напоминало мне какое-то театрализованное действо, в котором не было никакого смысла.
В назначенный день в 9.30 утра я уже бодро прохаживался у КПП. Еще раз проверил свой внешний вид: на моей гимнастерке не видно было ни пылинки, хромовые сапоги надраены до зеркального блеска, металлические детали портупеи сверкают на утреннем солнышке.
В 10.00 появились машины с армейскими номерами. Первым к КПП подкатил «ЗИЛ» командующего. Захаров вышел с начальником политотдела Цебенко. Я громко, во всю мощь легких, гаркнул:
— Гарнизон, смир-р-р-но!
Рывком кинул правую руку к козырьку фуражки, строевым шагом, высоко поднимая ноги и резко опуская их на дорогу, двинулся к автомобилю. Остановившись метрах в пяти, четко доложил: «Товарищ генерал армии, Струго-Красненский гарнизон занимается по распорядку дня. За время моего дежурства происшествий не произошло. Дежурный по гарнизону гвардии майор Демидов!»
Сделав шаг влево, щелкнул каблуками, резко повернул голову в сторону начальства, «поедая его глазами», столбом замер на месте. Захаров строго посмотрел на меня, окидывая взглядом с ног до головы, видимо, не найдя ничего такого, к чему можно было бы придраться, медленно отвел свой колючий взгляд и произнес: «Вольно!» Я громко и протяжно продублировал его команду: «Вольно!»
Все сразу расслабились. Гарнизонное начальство по очереди стало представляться командующему. Затем Захаров со своей свитой направился в расположение 5-й бригады — началась проверка частей гарнизона. Сделав «разнос» за какие-то упущения почти всем командирам, он возжелал наблюдать показательные стрельбы.
Будучи дежурным по гарнизону, я не видел, как там разворачивались события, но часа через полтора с полигона сообщили, что на огневой позиции произошло ЧП: миной разорвало миномет, весь расчет погиб, подробности уточняются.
Получив таков сообщение, я помчался в штаб дивизии и доложил о происшествии заместителю командира полковнику Василевичу. От такой «новости» полковник побелел. Придя в себя, он почему-то очень тихо произнес: «Такого ЧП еще не было в нашей дивизии, теперь беды не миновать. Захаров спустит с нас шкуру!»
В штабе дивизии командующий округом появился чернее тучи. Он о чем-то долго беседовал с комдивом Виноградовым, затем приказал своим помощникам — Цебенко и Персегову — во всем разобраться и доложить ему немедленно. Подкатил «ЗИЛ», и Захаров вместе с адъютантом отбыл в Ленинград.
Что же случилось на полигоне? В стрельбах участвовала батарея 120-миллиметровых минометов. Ночью она заняла боевой порядок, личный состав ее практически не отдыхал, не отдыхал и старший лейтенант Стрельников, добросовестный и знающий офицер. Вместо того чтобы дать возможность людям отдохнуть, старшие начальники своими наставлениями и инструктажем довели всю батарею до стрессового состояния.
С прибытием на наблюдательный пункт командующего первая обстановка еще больше обострилась. Стрельникову ставится задача: поразить пулеметную точку. И снова — в который раз! — наставления. Стрельба началась. Было выпущено несколько мин. Все шло нормально, миномет стрелял на «спуск». Для того чтобы понять, что произошло дальше, надо уяснить принцип работы миномета.
120-миллиметровый миномет имеет дальность стрельбы 5 700 метров, его масса — 275 кг. Он представляет собой гладкоствольную трубу, которая при стрельбе опирается на круглую опорную плиту и двуногу — лафет. Солдаты называют миномет «собакой». Со стороны миномет действительно напоминает сидящую на задних лапах собаку. Нижняя часть трубы закрыта, в ней помещается казенник, в котором находится спусковой механизм. Заряжающий опускает мину с верхней части ствола стабилизатором вниз. Падая, она накалывается на боек (жало). Срабатывает капсюль-детонатор, и пороховой заряд вышибает мину из ствола. Боек (жало) спускового механизма при помощи переключателя может быть установлен в два положения: на «жало» или на «спуск». В положении на «жало» мина, упав в казенник, сразу же вылетает из трубы и летит в цель, а в положении на «спуск» она лежит в казеннике до тех пор, пока командир миномета не приведет в действие боек (жало). Для этого существует рукоятка спускового механизма, которая оттягивает пружину с помощью шнура. Шнур длиной в несколько метров, позволяет приводить спусковой механизм в боевое положение даже из укрытия — окопа.
Теперь, когда читатель представляет принцип действия миномета, обратим внимание на тот случай, который произошел на огневой позиции батареи 42-й бригады. После пятого выстрела с наблюдательного пункта поступила команда — расчету изменить установку угломера и прицела и продолжить огонь. Наводчик установил на панораме новые данные и тут же спросил сержанта, командира миномета: «Миномет заряжен?» В суете никто не запомнил — опущена ли мина. Наводчик решил проверить и заглянул в ствол. В это время сержант автоматически дернул шнур. Миномет, к несчастью, оказался заряженным, и мина, ударив наводчику в лицо, тут же разорвалась. Разлетевшиеся с огромной силой осколки шестнадцатикилограммового снаряда мгновенно поразили весь расчет, находившийся у миномета.
ЧП долго расследовала военная прокуратура. Виноватым оказался, как всегда, «стрелочник» — старший лейтенант Стрельников. За халатное отношение к своим обязанностям военный трибунал определил ему пять лет тюремного заключения. Многие понимали, что судить надо было не Стрельникова, а старших офицеров, державших в напряженном состоянии ради несчастной показухи всю батарею в течение нескольких суток. Но они получили лишь по строгому выговору.
Через два с половиной года Стрельникова освободили, восстановили звание, назначили на прежнюю должность. Командование дивизии реабилитировало себя, и ЧП постепенно стало забываться. Его затмили другие скандалы и происшествия, без которых армия практически не может существовать.
По моему глубокому убеждению, дисциплина в армии держится на плечах младших и средних командиров. У них не регламентируется рабочий день, они нередко сутками находятся в казарме. Кроме многочисленных служебных обязанностей, им приходится участвовать в тактических учениях и боевых стрельбах (ночных и дневных), совершать марши, выезжать по боевой тревоге, много времени у них отнимают летние лагеря, плановая и внеплановая работа.
Кроме большой служебной нагрузки, командир (офицер) подвергается огромному моральному и психологическому воздействию, отвечая за жизнь, поведение и быт своих подчиненных, ему приходится терпеть унижения и оскорбления вышестоящих начальников. Офицер, как и солдат, юридически не защищен от произвола. Его могут без видимой причины обругать, оскорбить, строго наказать. Официально в Уставах советской армии предусмотрены вежливые взаимоотношения между военнослужащими. На практике же царит произвол, грубость и хамство старших командиров по отношению к подчиненным.
Если принимать во внимание бытовые условия жизни офицеров, то они всегда были в несколько раз хуже, чем у гражданских специалистов — инженеров, учителей, медицинских работников: низкая зарплата, проблемы со служебными квартирами, а по выходе на пенсию каждый устраивался так, как мог. Офицеров часто переводят из одного гарнизона в другой, поэтому они не имеют домашнего хозяйства — мебели, посуды, одежды.