— Записка наивна, как дважды два — восемь! А насчёт замеченного в тайге, может, ищейку пустить? Местная милиция поможет.
Васин отмахнулся: агент не из простаков!
— Разрешите, товарищ майор? — В комнату вошёл Голощёков.
Васин в упор разглядывал его.
— Начальство, понимаешь, в поте лица надрывается, а подчинённые чем заняты, если не секрет?
— Не был извещён Читой! Отсутствовал во вверенном мне гарнизоне. Выявлял классово-чуждый элемент в селе Сотниково.
— В районе Распадковой замечен подозрительный мужчина лет за пятьдесят. Хромает на правую ногу. Рыжеватый. Плотного сложения. — Васин подробно описал таёжника, встреченного Петей Заиграевым.
Голощёков быстро чиркал карандашом в блокноте.
— Позвольте, товарищ майор… — Уполномоченный «Смерша» потрогал свои пухлые щёки. — В Сотникове проговорились… Хм-м… Позвольте, когда ж это было? Да, суток трое назад какой-то не местный мужик побывал в селе, интересовался Агриппиной Кузовчиковой. Дом её забит…
— О хромоте не упоминалось?
— Не обратил внимания. Виноват!
— Немедленно возвращайтесь в Сотниково! Всё разузнайте и завтра утром доложите. Насторожите своих помощников!
— Есть узнать и доложить! — Голощёков чётко повернулся через левое плечо и скрылся за дверью.
— Слушайте, капитан, не даёт покоя утечка данных по Распадковой. — Васин снова закашлялся. Измождённое лицо покраснело. Фёдоров твёрдо решил: баньку организовать!
— Как в части с разговорами по телефону? — продолжил Васин, вытирая губы платком. — Небось, ля-ля-ля?
— Притормаживаем говорливых! А с этой «овощной базой» — посмеиваются командиры!
— Деза не отменяется, капитан! Что ж, Семён Макарович, зови Петьку. Прогуляемся по тайге! — Васин бодрился, хотя простуда клонила его в постель.
Солнце перевалило за полдень. От сосен тянуло смоляным духом. Кедровки кричали.
Петька опередил взрослых, чтобы не миновать скрытый поворот к грибным местам.
— Очень уж добрые глаза у лейтенанта Сидорина, — отвечая на свои мысли, промолвил Васин, придерживая ход и утихомиривая сердце.
— Васильковые глаза всегда добрые, поверьте, Климент Захарович!
— Наивность, капитан, в контрразведке — беда! Доброта не самое лучшее свойство.
Фёдоров, сам ходок первой руки, едва поспевал за майором. Старался понять: «Чем не понравились Васину глаза лейтенанта? Откровенные, не замутнённые мудростью возраста. Разве это беда? Беда, если в глазах льстивая преданность и бездумность показной прилежности». На ум почему-то пришёл Голощёков.
— А какая оценка глазам Голощёкова, товарищ майор? — спросил Семён Макарович.
— Понял вас, капитан! — Васин привалился спиной к сосне и в глазах его запрыгали чёртики. — Не можете простить ему сообщение о том, как вы с курьерской скоростью вкатили на Распадковую?.. Он не желал вам насолить, ей-ей. Просто, он понимает нашу службу прямолинейно. С годами останется в нём сухой служака, скажем, как ваш покорный слуга…
— Не могу согласиться! Есть в нём что-то, в моём понимании, от иезуита!
— Эк, куда хватил!
Петька издали подал сигнал: приближаемся!
Фёдоров огляделся, чтобы запомнить местность. В споре с Васиным, брать или не брать охрану, он не взял верх и теперь, увидя сумеречный бор, пожалел о своей покладистости — самое подходящее место для засады!
Почти до заката солнца обследовали мрачный, заросший кустарником Гадючий овраг. Шарили в пещерках, образованных водополом в ливни, под размытыми кореньями на склонах.
Васин, облепленный паутиной и сухой листвой, был неутомим. Покашливание выдавало его путь. Майор всё ещё не мог принять всерьёз свидетельства Петьки Заиграева. Хотя в чём-то его рассказ подтверждался сведениями, переданными из Читы по телефону.
— Гляньте-ка, Климент Захарович! — Фёдоров стоял над большой промоиной в зарослях мелких сосенок. Васин увидел свежие следы. Вмятина от каблука скособочена, подошва со стёртыми рубчиками.
Ливневым потоком вывернуло старую осину — образовалось углубление у корней. Натоптано без остережения. Валежник отброшен. Что-то было спрятано.
Петька кинулся туда первым.
— Осторожно! — крикнул Фёдоров.
Ямка была пуста. Земля уплотнена чем-то тяжёлым, чего там теперь не было. Вокруг — следы резиновых сапог.
Васин вытер обильный пот с лица. Присел на колодину. Не в его состоянии одолевать крутые склоны!
— Неизвестный наблюдает за нами и хохочет от души! — Фёдоров улыбался. На его зарозовевшем лице были следы пыли.
— Что ж тут смешного?! — Васин в замешательстве оглядывал крутые берега оврага. — Не его ли послание обнаружил Дубаев?
Петька метался по буераку, стараясь выискать что-либо подозрительное. В душе он ругал и Фёдорова, и его штатского начальника. Послушался бы сразу, перехватили бы шпиона!
— Не попробовать ли, товарищ майор, пустить собаку? — спросил Фёдоров.
— Видите же, махорка рассыпана!
Петька встрепенулся: «Майор!». Разве же он не на службе, что без формы? Уж майору-то положено быть решительным и догадливым, не в пример капитану Фёдорову.
Из леса возвращались с первыми сумерками. Молчаливые. Нахмуренные. Усталые.
— Я читал: есть ищейки — даже махорка им нипочём! — Петька едва поспевал за Васиным.
— Химический порошок, футболист, собьёт с толку любую овчарку.
У железнодорожного переезда Фёдоров взял за плечо Петьку.
— За помощь спасибо, Петя! А на фронт, Петро, больше не бегай. Мать пожалей — ты у неё один.
Васин поднял руки вверх, чертыхаясь в горячем пару. Выскочил в малюсенький — едва вмещается человек на лавке — предбанник. Хватал ртом воздух, обмывал пылающее лицо холодной водой из бочки.
— Слабак, Климент Захарович! — хохотал Фёдоров, плеская из ковшика воду на раскалённую каменку. Седой пар волной поглотил его. Слабенький свет свечи едва мерцал в серой мгле.
Климент Захарович по-быстрому оделся, напахнул шинель Фёдорова. С полотенцем на шее затрусил в избу. Хозяйская сука Найда, оберегая щенка, заворчала на гостя, вздыбила загривок: подгребла малыша к себе.
— Не трону… не трону… — Васин притишил шаги, опасаясь броска суки.
— С лёгким паром вас! — Маргарита Павловна занесла в горницу самовар.
— Спасибо, хозяюшка! — Васин взял у неё самовар и водворил на стол. — Будто вновь народился…
— Но-о… Пользительно всегда.
— Постоялец ваш — мастак баниться! — Васин покрутил головой, пытаясь вытряхнуть воду из уха. — Уморил было!
— Натрём барсучьим жиром грудь — к утру простуды, как не было.
У Фёдорова лицо — кумач. Он поставил рядом с самоваром армейскую фляжку.
— После бани — укради, но выпей! Маргарита Павловна, пожалуйста, посуду.
Она принесли два стакана. Фёдоров пригласил её за стол, она отказалась — доглядеть за Майкой, курятник закрыть, баньку притушить…
Климент Захарович понюхал: что налито? Поёжился, хукнул, будто опускается в прорубь, вылил содержимое стакана в рот. Не дыша, выпил воды. Схватил солёный огурец. Захрустел.
— Ну, капитан, не полегчает, считай себя на губе, под строгим арестом!
— Не боись, Семён Макарович! — подала голос хозяйка. — Хворь сымет — веками проверено.
Залаяла собака. Послышался тенорок Петьки. Строгий голос Маргариты Павловны: «Дай хоть ночью покой людям!». В окно просунулась ушастая голова Петьки.
— Товарищ капитан, а на мост людей послали? Он, паразит, может сигануть за Селенгу!
— А ты грибы засолил, сыщик? — спросил Васин.
— Но-о… Если что, я сплю возле окна. — И исчез в темноте. Найда вскоре утихла. На дворе шуршали шаги хозяйки.
— Сколько защитников у красной России! — Васин пересел на диван. — Сегодня мы с вами, Семён Макарыч, завтра — они, такие вот Петьки-Гошки. Как-то спокойнее на душе, когда знаешь об этом…
Ему хорошо было в избе. Разлилось тепло по жилам. Горели ноги в валенках — хозяйка заставила обуть. Шумело в голове от спирта. Капитан не казался угловатым — просто высокий человек сутулится. Притуплялась острота обиды за неудачу в тайге…
— Интересное дело, Климент Захарович. — Фёдоров с наслаждением пил чай со смородиновым листом, неторопливо обтирал потное лицо. — Бывало, ночь застигнет в далёком поле, на обмере угодий… Костерок. В котелке булькает чай. И разговоры… Про что, вы думаете, калякали? Про то же самое. Кто после нас выйдет на это поле? Кто с рейкой да мерной лентой придёт на землю… Выходит, каждый кулик про своё болото?
— Чересчур хватил! Какое сравнение? — Васин прошёл по комнате, наполняясь чувством умиротворения: звала к себе кровать с белой подушкой.
В окно постучали. Фёдоров распахнул створки. Посыльный из штаба.
— Майора Васина Чита требует к прямому телефону!
Климент Захарович с сожалением похлопал ладонью по белой подушке, торопливо взялся за одежду.
Григри доставил обнадёживающую весть: сотрудники местного отдела НКГБ засекли неизвестного! Но на переезде в Заудинском посёлке упустили.
— Точнее! — потребовал Васин.
— Вспрыгнул на тормозную площадку проходящего поезда, а сотрудник госбезопасности сорвался, едва не угодив под колеса.
— Лапти! Приметы хоть зафиксировали?
— Могучий мужик. Борода — лопатой. В сером ватнике…
— Не хромал?
— Не установлено, товарищ майор. — Сидорин озарил Васина светлым взором. — В здешних архивах сохранилась обзорная справка на разыскиваемых семёновцев. Среди них местный уроженец, некий Скопцев. По показаниям жителей Сотникова — рыжий казак. Из торговцев. Служил у барона Унгерна. Причастен к делу по станице Кулинга: летом 1921 года сожгли вчистую! Людей перебили, посекли. В селе Укыр сжигал дома лично…
— Заметьте, товарищ майор, Скопцев прихрамывал. — Сидорин закончил с таким искрением, будто лично собрал сведения на белого казака.
Хромой, рыжий! Перед отъездом из Читы Климент Захарович знакомился с оперативными донесениями пограничной службы. Из бурятского улуса под Куналеем сообщали о появлении там рыжего незнакомца, хромающего на правую ногу. А из-под Чикоя — о подобном же человеке, ночевавшем у некой Серафимы. Имеет ли отношение хромой к тайнику в тайге? Не он ли укатил на поезде? Два или один агент?