Климент Захарович сбросил пиджак, расшнуровал ботинки и прилёг на диван.
— Извините, товарищи, давит под ложечкой…
— Может, врача? — забеспокоился Фёдоров.
— Не суетитесь, капитан. Составьте справку о приметах ягодника. Это — первое. Взять слепок со следов в Гадючьем овраге. Второе. Узнайте у Голощёкова о сведениях по Сотниково. Теперь о Скопцеве. Не он ли напугал Петьку Заиграева?
— Вполне.
Васин сел на диване, потёр ладонью левую сторону груди.
— На всякий случай, товарищ капитан, переснимите карточку, отдельно лицо казака Скопцева.
Сидорин и краснел, и бледнел в ожидании конца разговора старших по званию. Васин словно услышал его тайную маяту.
— Как бы вы, лейтенант, поступили в данной обстановке?
— Оцепил бы лесной квартал, где замечен мнимый ягодник, и прочесать. Поднял бы гарнизон. Засаду по Сотниково. Проверки на железной дороге. В тайгу послать охотников…
— Тайга и есть тайга, лейтенант, — вмешался Фёдоров. — Она на стороне неизвестного. И время, как мне представляется, уже упущено изрядно…
Васин, покряхтывая и ворча под нос, умащивался на диване.
— Путного ничего не придумаем. По домам, братцы!
— Собираться на губу? — Фёдоров поправил пальто на спине лежавшего майора. — Не помогла банька?
— Ну-у, язви вас! — Васин погрозил пальцем. — Не вздумайте тревожить медсанчасть!
Фёдоров, идя домой, не мог избавиться от дневных забот. Веди он расследование самолично, наверное, поступил бы, как и Васин. Наблюдение, проверки, патрули, сведения по архиву. Но самостоятельно! Без оглядки дышится легче. А теперь привычное, по подчиненности: подать-принести, пойти-послать, написать-запросить. «Хватило ли б тебе уменья, сообразительности, напора?» — спросил себя Семён Макарович и ответил, мысленно ухмыльнувшись: «Упустить шпиона — вполне!».
Не одобрял Фёдоров и самоистязание Васина. Заболел — в постель и исполняй предписания лекаря! Отлежись — скорее и с большей пользой вернёшься на службу. Майор же после парной, после чая с малиной — бегом к телефону! Приказ? Вызов генерала? А если схватит крупозное воспаление лёгких?.. А что ты, Фёдоров, знаешь о майоре? А, может, в этом самоотречении майор топит своё горе? Может, ты, Фёдоров, мелко пашешь? Долг, обязанность перед Родиной… Да ведь и Родине важно, чтобы мы были здоровы…
«Слушай, капитан, а что с запиской? Был ли агент возле сопки? Сидорин не докладывал. А ты, что ж, капитан?» В рассуждениях Семён Макарович не заметил, как вошёл в дом и снял шинель. Поправил газету над электрической лампочкой — вместо абажура затеняла комнату.
— Не помешаю? — Маргарита Павловна с порога насупилась: — Куда подевались, варнаки? Спустилась в погреб за барсучьим жиром — хвать, а вас и след простыл.
— Служба, Маргарита Павловна. Товарищ передавал большое спасибо за хлеб-соль, за лёгкий пар…
— Явится, так отхожу мешалкой, век будет помнить, товарищ-то!
— Извините, ради Бога, хозяюшка!
— Не затемняйся Богом! — Она подала Фёдорову бумажку.
«Товарищ капитан, не забудьте про лодки у разъезда Мостового. Он, гад, и туда может сигануть! П. З.»
— Ай да защитник Красной Руси! — восхитился Фёдоров. — Спокойной ночи, Маргарита Павловна!
— Ну, балмошные люди! — Хозяйка осторожно прикрыла за собой двери.
Оставшись в исподнем, Семён Макарович склонился над столом с карандашом в руке.
«Дорогая Людмила! Родная Людка-верблюдка!
Так закрутился, что написать путное письмо нет минуты. Часы отстукали двенадцать. У вас там ещё солнце закатывается, а у нас — глухая ночь. И мысли мои расхристанные. Прости меня, неумеху и растеряху!
Писал тебе, что с начальством отношения натянутые. Сгоряча, пожалуй. Помаленьку меняю, вроде, своё понимание характера командира. Предан он службе до кончиков пальцев, как фанатик. Он весь в службе: мысли, поступки, мечты, досуг, отдых — всё делу! Если спросить его насчёт книг, театра, кино, курорта, домашней вечеринки, по-моему, он удивится: есть такое на свете?! Конечно, утрирую, но процентов на 80 соответствует. Однолюб он, можно сказать. И, знаешь, затягивает меня новая служба. Заражает она, чё ль? Видала, словцо-то? Извини, Людка, болтаю чего попадя. Тебе, наверное, некогда? А мне — как разговор с глазу на глаз. Смутно на душе. Захлёстывает «текучее» дело, как говорит хозяйка Маргарита Павловна.
У нас снежок уже показывал нос и утрами бывает прибелено повсюду: травка, крыши, камни…
Игорёк вырастает без нас, пока мы воюем. Громко сказано: ты воюешь, а мы так — при сём. Ты не очень-то геройствуй, а то груди не хватит для наград, и про нас помни. Ладно? Мы хоть и не воюем, а хорошие.
Целует тебя «Дядя, достань воробушку!».
И приписал пониже:
«Люда, я люблю тебя! Сенька-землемер».
Прокукарекал горластый петух в соседском дворе и Фёдоров улёгся на койку в углу…
Он не слышал, как Маргарита Павловна отвернула занавеску и утреннее солнце полоснуло его по глазам.
— К вам, Семён Макарыч, учителка.
Фёдоров встряхнулся: что же подняло ночью учительницу? Он глянул на ходики: восемь!
— Извините! — Семён Макарович прошмыгнул мимо пожилой женщины с широким скуластым лицом. Умывался наскоро. Пятернёй пригладил свалявшийся за ночь чуб.
— Здравствуйте! Слушаю вас. — Фёдоров покрутил шеей, расправляя подворотничок гимнастёрки.
— Прошу прощенья за столь ранний визит. Едем с учениками в город, а дело неотложное, как мне представляется. — Женщина оглянулась на хозяйку: не при ней бы вести беседу!
— Простите, как ваше имя-отчество? — выручил её Фёдоров.
— Галина Степановна Ширяева. Веду седьмой класс в соседнем селе Сотниково.
— Не возражаете, если провожу вас до поезда?
— Спасибо, Маргарита Павловна! — Ширяева поклонилась хозяйке и вышла.
Фёдоров развёл руками и виновато посмотрел на хозяйку. Говорила Ширяева на ходу сбивчиво:
— Ученики затеяли игру в разведчиков. Противником согласились быть здешние, поселковые семиклассники. С весны тянется…
Семён Макарович приноравливался к коротким шажкам учительницы. И всё досадовал: проспал! Ему уже слышались насмешливые реплики Васина и он заранее сгорал от стыда.
— Крутую сопку выбрали местом своих баталий. Позавчера пытались занять позиции и увидели затаившихся военнослужащих. Вчера — опять засада!
— Позвольте, какая засада? — Фёдоров встрепенулся, отгоняя мысли о Васине.
— Может быть, ученики мешают вам? Не попали бы в какую-либо неприятность. Время-то военное!..
— Почему ко мне пришли?
— В гарнизоне посоветовали. Вы ведь со «Смерша»?
— Угу. — Фёдорова словно окатило горячим паром: чекисты всполошились от ученической записки! В Читу доложили, Васин приехал — срам!
— Ваши вояки, Галина Степановна, пусть играют. Рад был познакомиться. Спасибо за визит!
— Что вы?! Какое спасибо?
— Ну, а солдаты на сопке… Тактические занятия. — Фёдоров, как мог, выкручивался из щекотливого положения.
Ширяева подала ему руку и побежала к пригородному поезду, размахивая кожаной сумкой.
Семён Макарович повернул к штабу. Как объясняться с майором? И всё Григри! Такое наблюдение состряпал, что вихрастые мальчишки обнаружили. И сам-то, ломовик, не мог проверить…
Васин за ночь сдал: обострились скулы, горячечный румянец покрыл щёки. Прохаживался в пальто. Пил маленькими глотками тёплую воду из стакана.
«Некстати всё это! И сердце пошаливает. В распадке сразу почувствовал спиной: тянет, как в трубе!
— Маргарита Павловна грозилась высечь вас! — Фёдоров не отважился рассказать о записке: больной человек вконец! И не сказать нельзя. К удивлению Фёдорова, майор остался внешне невозмутим. Однако по сузившимся глазам можно было догадаться — бушует!
— Товарищ капитан, я говорил вам про наивность, а вы мне пели про васильковые глаза и доброту. Помните? Вот финал: какое ЧП, таков и итог. Обидно, конечно. Или не так?
Фёдоров махнул отрешённо рукой. Его разбирала злость: неужели же я такой растяпа?!
— Наука на будущее, Семён Макарович — не верь с первого захода! Зовите василькового лейтенанта!
Сидорин выслушал замечания и надул щёки, как обиженный мальчик. Заалело лицо. А в светлых глазах — непокорство.
— Ситуация тревоги, товарищ майор! В нашем деле, как вы знаете, товарищ майор, мелочей не бывает. А вдруг бы настоящий «почтовый ящик», а мы не углядели?
— Ещё одна такая ситуация, — майор сжал кулак, — не обойтись без взыскания, лейтенант! Давайте отбой засаде!
Лейтенант Сидорин отменил по телефону оцепление сопки со злосчастным камнем.
— История с запиской — наши издержки, — довольно свободно продолжал лейтенант. — Серьёзнее дело с «грибником». Слепки следов готовы. Кое-где на деревьях удалось снять отпечатки пальцев. Правда, смазанные. Собака вела след «грибника» до Берёзового ключа. Неизвестный вошёл в воду, брёл ручьём метров двести. На той стороне опять присыпал свои следы химическим порошком. Ищейка отказалась вести. По нашему предположению, неизвестный углубился в тайгу…
— Так считают и сотрудники местного отдела НКГБ? — Васин с нескрываемым интересом наблюдал за лейтенантом.
— Да. Судя по отпечаткам сапог, неизвестный заметно прихрамывает на правую ногу. Вмятины разной глубины.
Фёдоров удивлённо пожимал плечами: когда Сидорин всё это успел?
— И у «Фёдора» побывали, Григорий Григорьевич?
— Непременно, товарищ капитан! Интересная подробность. Неизвестный спрашивал Агриппину Кузовчикову. Помните, Голощёков докладывал?.. Действительно, Агриппина Петровна Кузовчикова, рождения 1905 года, из духовного звания, проживала в Сотниково до Гражданской войны, а точнее — до 1923 года. Затем переехала в Распадковую. Работает прачкой в гарнизонной бане. Сын её — Пётр Заиграев. Он записан в метрике по второму мужу Агриппины Петровны.
— Петька?! — Фёдоров не знал, что и думать. — А кто первый муж её?