— Обходил угодья!
— Без припасов? — Бато раскурил трубку, похмыкал в редкие усишки и циркнул слюной на пол. — Совсем дурак начальник? Встаёшь, однахо, без головы…
Скопцева прорвало! Кто убивал красных партизан? Бато! Кто в конце августа 1918 года арестовывал большевиков в Кяхте? Бато! Кто утром 13 сентября того же года расстреливал советчиков за казармами, в овраге?.. Бато!
Бато перепугался: рыжий казак донесёт! Хромой казак — страшный человек! Он достреливал раненых красногвардейцев в овраге. Не помилует!
— Латна, паря! Пойду в Наушки…
Ночевал Скопцев в юрте, укрывшись старой дохой. Лежалая солома пахла прелью и он долго ворочался, пока уснул. Пробудился от внутреннего толчка: опасность!
Бато сидел у окна. У порога — мешок и ружьё.
— Собрался? — Скопцев опасливо оглянул комнату.
Бато молча закинул за спину котомку. В руку — берданку.
— Еда в подполе, — сказал он на пороге.
За последним домом бурятского стойбища Улаачи Бато сел на придорожный камень. Низкое небо. Ветер булгачил тёмные тучи. Клочья густого тумана оплетали вершины сосен. Издали донёсся тонкий свисток паровика — звали людей в цеха, за станки…
Бато сосал чубук пустой трубки. Вздыхал. Глаза слезились. На малагай оседала морось.
Бато знают как примерного охотника. Он сдал в фонд обороны беличьих шкурок больше всех в районе. Отловил пять живых соболей. Бато всю войну помогал своему народу. А где был Скопцев? Кому он помогал? По какому праву требует от него, Бато, повиноваться, как при атамане?.. Если выполнить поручения гостя, всё равно, что плюнуть знакомым и незнакомым в лицо! Сказать про Скопцева пограничникам? Так не может Бато ответить на добро бывших хозяев. Доносчиков Бато не уважает. А если донесёт? Сам себе скажет: подлый ты человек, Бато!..
Скопцев так, примерно, и полагал, уловив настроение бывшего атаманца. Бато знает про него такое, что Платошке не миновать перекладины на площади Кяхты!..
Бато, сидя на камне, рассуждал про себя: принесёт он из Наушек сведения, а Платошка… Не пощадит рыжий хромоножка! А если податься в тайгу? Переждать беду! Набив самосадом трубку, Бато закурил. За плечи котомку, в руку — берданку. По мокрой траве заступал прочь от дороги на Кяхту.
Вскоре Бато услышал позади шаги. Обернулся: Скопцев!
— Чё, выбрал путь короче, Бато? — Скопцев опирался на толстую палку. За спиной — большой мешок. На поясе — чехол с охотничьим ножом. На голове — кепка, брошенная Бато за печь. Болотные сапоги присвоил гость.
— Бато не ответит злом на добро!
— Верю. — Скопцев, припадая на правую ногу, обогнал Бато и возглавил маршрут.
Спустились в низину, заросшую мелкими берёзками и соснами. Впереди — кряж с крупными валунами.
Бато приостановился, переводя дух. Огляделся и Скопцев.
— Куда ведёшь, Бато? — Платон Артамонович с жутковатым чувством видел перед собой могучие кедры, справа — тёмный провал ущелья. — Не заблудился, Бато?
Не дожидаясь ответа, Скопцев с силой ударил напарника палкой по голове. Бато упал с хрипом. Рука выпустила берданку. Скопцев вырвал из чехла охотничий нож…
…К обеду небо оторвалось от гор. Скопцев купил билет до Улан-Удэ и быстро забрался на верхнюю полку вагона.
Вагон был общим. Людей набилось полно. Говор, суета, пререкания. Когда поезд отошёл от перрона Наушек, люди постепенно размещались, находили свободные места.
Скопцев хвалил себя за сдержанность. В последнее мгновенье инстинкт задержал его руку, даровав Бато жизнь. Хлопая напарника по дряблым щекам, он помогал ему придти в себя. Тот открыл глаза, застонал, хватаясь за голову.
— Плохой, однако, человек…
— Это — первый урок, Бато! — жёстко сказал Скопцев. — Не дай тебе Бог дожить до второго! Запомни: меня ты не видел! Но, если кто придёт от меня, приюти! Понял?
— Понимаю, хозяин! Шибко понимаю… — Бато кривился от боли. Скопцев отвлёкся от воспоминаний. Внизу шумели пассажиры. Старик с бородкой клинышком, агроном из подсобного хозяйства военторга, говорил о том, какая уродилась капуста, как сложно будет её убрать. Раненый в глаз моряк с тёмной повязкой наискось лица пытался рассказать о хорошем уходе за ним в Кяхте, в госпитале. Молодая бурятка ехала из семейского колхоза в Мухоршибири и возмущалась, как тамошние бабы матюкаются и бесстыдно липнут к командировочным из городов.
— Однако, шибко некрасиво для женщин…
— Виснут на шею, это точно.
— Плоть требует своё! — Старичок поглаживал бородку. Моряк масляно посверкивал одним глазом.
Всем этим людям легко: они чисты перед властью. Он мог рассказать про свои неустроенность и печали. Ему нельзя, и он молчал. У них были паспорта и бумаги — не подкопаешься! Им нечего остерегаться. Ловчить и врать, скрывая истинные мысли и намерения. Он слушал рассуждения матроса и бурят, и ему все острее хотелось раскрыться, поведать им о жизни на чужбине. И ему становилось тоскливо и горько до слёз от того, что в их среде он одинок, лишён права на открытость. Победи они, атаманов в двадцатые годы, где были бы вы, чинарики? Бурятка слезилась бы в своей дырявой юрте. Моряк гнул бы спину у хозяина, а этот агроном с бородкой елозил бы на чужой земле, угождая и пресмыкаясь, как червь, молясь на землевладельца. А сегодня туда ж — плоть! Вогнать бы тебе плёткой с десяток горячих — забыл бы про свою дряхлую плоть!..
Утром Варвара Акимовна приготовила чай с ватрушками. Скопцев обежал глазами стол в поисках выпивки. Она сделала вид, что не догадывается о его побуждениях. Издали послышался колокольный звон Алексеевского храма. Она перекрестилась:
— Прости мя, Господи, мои вольные и невольные прегрешения.
— Бог знает о вольных и невольных? И ты веришь?
— Если уж дурак, то до края жизни! — Варвара Акимовна сердито отхлебнула чай из кружки. — Без веры живут свиньи!
— Ты неправа, зазнобушка! Свинья верит, что корыто наполнят. Хрюкает, мордой землю роет.
— Прекрати богохульничать! — Она расстроенно всхлипнула. — Упадёт грех на твою безмозглую башку!
Скопцеву все эти байки были ни к чему: нужно подаваться к сотнику. По пути завернуть в артель. Он надеялся, что его не отчислили.
— Во что ты веришь, Платон?
— Вот в них! — Платон Артамонович потирал свои крепкие ладони.
— А чего ждёшь? В какую веру веришь?
— Слушай, лапушка, ты, часом, не из ГПУ? — Скопцев легонько ущипнул Варвару Акимовну.
— Дуралей! К чему душу клонишь?
— Без трёпу?.. Зайти в тайгу, понюхать кедровую шишку. Чего смеёшься?!
— Штукарь ты, сухота моя! Впрягайся-ка подобру-поздорову в работу! Чтоб как все люди… А то врать ловок, а к делу — живот болит!
— Так точно, моя принцесса! — У Скопцева болела голова с похмелья и он взмолился: — Варьча, лапушка ненаглядная! Капелюшечку на зубок…
— У-у, малахольный! — Варвара Акимовна достала из шкафика бутылку, сама налила стаканчик. — Наготовлю впрок рассолу, чтобы тебя похмелять, Платошка!
Он быстро опорожнил лафитник. Веселее заработала голова.
— Ты вот насчёт грузчиков, Варьча. Они — народ стоющий! Горбятся до третьего пота, а себя не теряют. Ну, слямзят. Ну, побранятся. По бедности напьются до положения риз…
— В бедности да по совести — нос не очень-то задерёшь!
— Ты у меня, как микадо японский, — умная! — Скопцев ни с того, ни с сего затянул писклявым голосом:
Не вейтеся, чайки, над морем,
Вам негде, бедняжечкам, сесть.
Слетайте в долину Онона,
Снесите печальную весть…
Варвара Акимовна тихонько поглаживала его рыжую голову.
Платон Артамонович резко оборвал песню. И вновь явственно увидел перед собой Кяхту: Бато оставил в живых! Не сдержи он тогда руку с ножом — труп, следствие, поиск! Удалось бы выбраться к Варваре — цыганка надвое гадала!
Платон Артамонович тщательно побрился. Варвара Акимовна ножницами подровняла волосы на висках и затылке. Приготовила новый костюм: «К начальству зовут, чего замухрышкой казаться! Семейный мужчина!».
Седьмая глава. Селенга — Чита
Климат Забайкалья точно наказывал военных строителей: мелкие дожди с мокрым, быстро тающим снегом, холодные ветры — дереволомы. Утренники с морозным инеем.
Капитан Фёдоров и лейтенант Сидорин в сырых одеждах, перепачканных жёлтой глиной, возвращались пешком в Распадковую. Солнце за тёмными тучами уже скатилось к хребтам Мандрика и в кварталах гарнизонного городка затеснились первые сумерки.
— Григри, обождите меня, пожалуйста, в нашем оперпункте. — Семён Макарович топтался на галечнике, обивая комья вязкой грязи с сапог.
— Слушаюсь! — Лейтенант, устало горбя плечи, поплёлся в посёлок, прикрывая голову капюшоном плаща.
…Генерал Чугунов командировал Васина на юг Бурятии с тем, чтобы уточнить сигналы о появлении на Чикое неизвестного. Майор опросил Серафиму, однорукого парторга колхоза, других жителей селения на речке Хилке. Пограничники показали ему заимку, где они обнаружили следы пребывания, по их предположению, охотника Бато. Васин дотошно обследовал ущелье, берега ручья. На его удачу, ненастье не смыло все отпечатки ичигов. Собака след не взяла, но навела на захоронение останков кабарги. Следопыты из погранзаставы определили: на заимке побывал человек, хромающий на правую ногу. Откликнулся шкипер, разрешивший рыжему мужчине отплыть из Чикоя на катере леспромхоза…
Большого труда стоило Васину отыскать в тайге охотника Бато — помогли работники «Союзпушнины» и пограничники. Майору важно было самому удостовериться, что на покинутой заимке у истоков Чикоя Бато не появлялся.
— Однахо, рыжий хозяин попался? — Бато сидел у костра — ноги калачиком. Трубка во рту. Ветер теребил его жиденькую бороду.
Из-под малагая выглядывал уголок бинта. Под глазом фиолетовым пятном выделялся след удара палкой. Бурят без утайки поведал свою историю. На это ушло всё светлое время дня. Пограничники отбыли на заставу, а Васин заночевал у охотничьего костра…