Восьмая глава. На Сунгари
— Ты где пропадал, рыжий? — сурово встретил Скопцева хмурый сотник.
Платон Артамонович усмехнулся: «Точь-в-точь такой же вопрос задала Варвара Акимовна!» Озорно подмигнул Ягупкину:
— Трамвая дожидался, ваше благородие!
— Здесь не цирк, казак! — Ягупкин часто-часто заморгал. — Ты не клоун! Чего весёлого?
— Дак рад, что вижу вас в здравии, господин сотник!
— Ты, что, голубчик, с утра нализался?
— Никак нет! Одну рюмашку для разминки.
— На станции «Маньчжурия» тоже разминался? Почему не дал условный сигнал?
— Простите мою дурашливость!
— Садись и исповедывайся! — Ягупкин разложил на столе карту Забайкалья. Угол прижал графином с квасом. На топокарте темнели пометки, значки, кружочки. Платон Артамонович подвинул венский стул с гнутой спинкой ближе к сотнику, размахнул полы пиджака, будто демонстрируя белую наглаженную рубашку. Рассказ его был длинный, перемежающийся молчанием. По памяти он называл населённые пункты, дороги, речки, броды. Докладывал, что слышал, что видел, от кого узнал. Ягупкин чертил на карте крыжики, делал записи в толстой тетрадке. Скопцев, чтобы не мазать карту пальцами, водил остро заточенным карандашом по извивам голубых речек, по тёмно-коричневым обозначениям хребтов…
— Надеюсь, вас не засекли?
— Исключено, господин сотник! Двигался только по ночам. Тьма такая, что свою руку не увидишь. А днями — в чаще да в оврагах. Дик и безлюден ныне дальний лес. Вплоть до железной дороги не встретил ни живой души!
— Складные байки, казак!
— Вот вам крест — правда! — Скопцев махнул рукой сверху вниз, с правого на левое плечо. Он будто бы вновь увидел свой переход. Сутками карабкался по горам и перевалам, по осыпям да буреломам. По каменным ручьям, сухим листам да хвое. Спотыкался на валежинах. Сдирал в кровь колени, взбираясь на кручи. Мошкара да комары тучами набрасывались. Под солнцем — слепни да оводы съедали…
Город обошёл тайгой. Поднялся на Лысую гору. Два дня таился в кустах. Сухие куски хлеба жевал да вяленую козлятину. Прислонясь спиной к дереву, застывал. С первыми лучами солнца он забирался на высокую ветвистую сосну и в бинокль запоминал местность.
— Севернее Распадковой что-то строят солдаты. Машины, кран. Котлованы огорожены забором. Сторожевые вышки по углам…
— Что строят? — впился маленькими глазами Ягупкин в казака. — Важное? Или солдатский нужник?
— Овощехранилище, говорят. Да не верится мне. Охрана такая зачем?
— Не мог точнее разузнать! — пожалковал сотник.
— Влопаться можно! Строгость ужасть! Загудеть — запросто! Под Берёзовкой частые проверки с царского времени — гарнизон!
— Груз в надёжном месте?
— А как же! — Платон Артамонович покривил душой. Нарвался на пацана. Прикончить собрался — уполз, гадёныш!
— Чего молчишь, рыжий? — Ягупкин почёсывал карандашом свой узенький лоб. Он заметил заминку в рассказе Скопцева.
— Припоминаю местность. Вроде, надёжно…
— Как понимать — вроде? Ходишь вокруг да около!
— Глушь непролазная. Ни один чёрт не сыщет. Зимой запорошит — ни в жисть.
— А если мне потребуется?
— Вот планчик. — Скопцев положил перед Ягупкиным бумагу, нарисованную в доме Игнатовой. — На скосе сопки. Сухостоина возле валуна. А это — овраг. Впадает в ручей. От ручья вверх двести шагов. Обломки буроватой скалы.
— Приложишь к письменному отчёту. А чего замолчал наш общий знакомый в Гусином Озере?
— Не выпало случая побывать у него. Цепляются патрульные — ужасть! Прочёсывают леса — бредень!
«Как же ты уцелел, голубчик? В удаче ли дело?» — И решил сотник испытать казака своим способом.
— Значит, стройка, говоришь? — переспросил Ягупкин.
— Точно, ваше благородие! И бабы в посёлке, и пассажиры в поезде одно: арсенал строят! Когда выдавал себя за комиссованного, сержант присоветовал: «В Распадковой нанимают на базу — подавайся туда!». А как насчёт уговора, господин сотник?
— Ты о чём, казак?
— Варвара собралась прикупить землицы чжанов пять. Мне б в пай войти…
— Войдёшь в пай, казак! — Ягупкин, помаргивая, подправлял значок на карте. «Подержать тебя, шельмеца, на поводке!» — думал сотник. — Не обидим, не сомневайся. Ты и Варваре доложил о «ходке»?
— Не считайте меня глупее козы! Не совсем же я Балда Иванович! — озлился Скопцев. — А ежли насчёт нового арсенала сомневаетесь — не держите в голове! Молодые бабёшки шашни разводили с командирами. Увезли мил-дружков — погоня! Им сто вёрст нипочём! В поезд и — на Распадковую. Это по Кяхте данные. Бато сообщил.
— Он живёт в юрте? — недоверчиво поглядывал сотник.
— В хоромах с подпорками! Правее пожарной каланчи, на отлёте бурятских выселок. — «Чего придирается?!» — сердился Скопцев про себя.
— О «Зайчике» разведал?
— Там такие попрыгунчики — не возрадуешься! Строгость на всяком шагу, товар… фу-у ты! — господин сотник…
— Товарищ… — Ягупкин мелко хохотнул. Убрал графин с карты, налил квасу в стакан, пригубил. Он лихорадочно складывал в голове разрозненные эпизоды из сказанного казаком. «Зачем понадобились новые склады большевикам? От царя-батюшки досталось артиллерийское хозяйство. Вбухивать деньги в стройку зазря не станут! Не иначе готовится крупная компания. Против кого? Яснее ясного — Япония! Новость, как смачный кусок! Не продешевить бы…» Родилась ещё одна мыслишка, пока, вроде, лёгкого тумана.
— Заложить мину можешь? Ты в охотниках, часом, не ходил?
— Подрывником не привелось. А не можно только на небо залезть, ваше благородие. — В ответе казака Ягупкин не уловил огонька. Поощряюще улыбнулся.
— На небо и не требуется. Завезут на Распадковую, допустим, снаряды — чик! Небу жарко станет!
— Малодоходное занятие получается! — гнул своё Платон Артамонович, почёсывая рыжий затылок. — И расчёт по капле, как сок из берёзы…
— Казак, ты же такой, что обведёшь самого чёрта! — Никита Поликарпович вцепился в свою задумку, как клещ в вола. — Сам атаман благословит!
— Дело своё я сделал — деньги на бочку! А потом про иное.
— Будет расчёт! — обещал Ягупкин.
— Расплата, наверное, в гоби?
— Ты, Скопцев, что-то волынишь. Продался большевикам-товарищам? Или цену себе набиваешь? — Сотник вперил студёные глаза в обветренное лицо казака.
— Не ищите кость в курином яйце, ваше благородие!
— Гляди у меня! Сам знаешь, расчёт у нас без остатка!
— Обижаете, сотник! — Скопцев поскучнел от неопределённости с оплатой за поход к Советам. — В нашей жизни треклятой лучше быть клювом цыплёнка, чем задом коровы. Ведь цена — жизнь. Паскудная, всё ж-таки жизнь, господин Ягупкин. Мне бы иенами для Варвары…
В голове сотника созревал план дерзкой диверсии. Отбросив свои подозрения, он наседал на Скопцева.
— Сделаешь дело — союзники озолотят!
— А вдруг меня приметили? Может, капкан наготовлен, как на волка? За понюшку табака… того-этого.
Ягупкин уже видел себя в кабинете атамана с планом подрыва складов. Он не сомневался: Григорий Михайлович оценит!
— Знал тебя, Платон Артамонович, как смелого казака, верного присяге. Твой подвиг запишут в историю освобождения России от большевистского ига!
— Пишут пусть куда угодно. Побольше иен — вся любовь! Смертельное дело! Рази с урядником Аркатовым?
— Он годится?
— Изот-то Дорофеевич? Да он в кишки залезет ощупью!
— Подумаем, казак! И ты думай-прикидывай. Значит, говоришь, тайник в тайге надёжный?
«Вот привязался, как репей к заду!» — ругнулся Скопцев.
— В глухом месте. Примету оставил. Наследил засечки…
— Не раскроют таёжники?
— Людей наплодилось — муравьев в лесу меньше. Шныряют повсюду. Но всё от Бога! — Скопцев широко перекрестился. — Пойтить, оно, конешно, ноги свои… Цена какая?
— Ваш запрос?
Толстыми пальцами разгребал казак рыжие волосы, пожевывал потрескавшиеся в походе губы:
— Мильон иен!
Сотник ахнул втайне. Ответил спокойно:
— Удачи, тебе! О деле на время забудь.
— Да, запамятовал! Бурят Бато поставлял мне сведения не за так. Добавка полагается к расчёту.
Ягупкин вновь встрепенулся: «Завалился казак! Продался, мерзавец! Подослан оттуда!». Разоткровенничал, как баба в постели! «Запа-амятовал!» Вызнавал, подлец!.. Сотник видел перед собой человека с хитринкой, с угодливостью в лицемерных глазах, с жадностью голодной собаки, — такой готов продаться любому, кто больше заплатит! Но и прельстительно использовать его в задуманном деле: везучий пройдоха!
— Полагаю, миллион — цена сходня, господин сотник. А ежели вдвоем, то другому — само по себе. Без дележа… С ним обговор — особый, без меня, чтобы…
— В землянке жить зимой годно?
— Человек проживет. Тварь живучая — человек…
Ягупкин пересчитывал четки, перекатывал в уме подробности отчета Скопцева.
— Выходит, бурят пожалел тебя, сведениями снабжал? — с нажимом допытывался Ягупкин. — Какой ценой жалость куплена?
— Господь с вами, ваше благородие! — Скопцев встал на колени, часто и мелко крестился. — Как на духу, сгореть мне в аду!
— Ладно, Платон Артамонович, поднимись! Твои люди, не косоглазые. И расчет у нас свой. И насчет цены — тоже.
До умопомрачения испугался Скопцев. И горько было ему от недоверия сотника: «Сам попробовал бы разок сходить за кордон в Россию!». И досадовал остро: к Варваре являться без обещанных денег!
— К вечеру можешь понадобиться. Смотри, не напейся!
— Понятно! — вяло отозвался Скопцев. — Разрешите кваску?
Сотник налил и подал стакан. Платон Артамонович шутливо хукнул и опрокинул квас в рот.
Проводив Скопцева, сотник сосредоточился на карте Забайкалья, запоминая маршрут агента — Шепунов жаден до подробностей.
Борис Николаевич в разговоре с Семёновым как-то упомянул о «ходке» в Россию. Теперь из Дайрена штабисты осаждали по телефону: «Союзники нуждаются в свежей информации!». Потому полковник говорил с Ягупкиным благожелательно. Сотник разложил на канцелярском столе карту-пятивёрстку. Беседовали долго и вдумчиво.