В тот же день, 15 августа, пришли вести «от воевод с Рязани, что Сафа-Гирей и Ислам-Гирей и иные царевичи с многими людьми пришли на Рязань, да и посады сожгли. И князь великий часа того послал к воеводам, а велел послать за Оку-реку языков добывать». Из великокняжеского лагеря под Москвой 18 августа было послано дополнительно в Коломну еще 10 воевод.
Между тем татары 15 августа «ко граду приступали, но града не взяли». Другие татарские отряды разоряли рязанские «волости», сжигали села и захватывали пленных. Попытки прорваться в центральные уезды Русского государства крымские татары на этот раз не сделали: «Ислам-царевич, услышав то, что князь великий послал против них многих воевод своих со многими людьми, к берегу не пошел».
Но Русское государство было уже достаточно сильным, чтобы не только удерживать «берег», но и активно действовать «в поле». После получения «прямых вестей» из Рязани «воеводы по великого князя наказу послали за Оку воевод князя Ивана Федоровича Оболенского-Овчину, а в другое место князя Дмитрия Федоровича Палецкого, а в третье место князя Ивана Федоровича Друцкого не со многими людьми». Этого оказалось достаточно, чтобы вынудить татар к отступлению. «Легкие воеводы» «многих татар побили, а иных живых переимали. Видев же сие, Сап-Кирей царь и Ислам царь побежали борзо из украины великого князя вон». Преследуя врага, «воеводы великого князя за ними ходили до Прони»[172].
Некоторые дополнительные подробности действий «легких воевод» за Окой содержатся в Софийской II летописи. За реку Оку, оказывается, ходили «дворяне великого князя и дети боярские», причем первым на реку Осетр успел князь Дмитрий Щереда. «И пришла к нему весть, что люди крымские оттуда верстах в десяти, в Беззубове, поместье Ларионова. И тут на них пришел князь Дмитрий и потоптал их, и многих избил, а иных живых поймал и к великому князю отослал». Это и были языки, которых поручалось взять за Окой. «Тогда же великого князя воеводы с берега послали за реку воеводу князя Ивана Федоровича Телепнева-Овчину, а с ним княжат и дворян великого князя и детей боярских. Князь же Иван дошел до сторожей татарских и потоптал их и побил. Татары же побежали и намчали наших людей на многие люди». Встретившись с большими силами крымского войска, Иван Федорович Телепнев-Овчина отступил, захватив, впрочем, пленных и в этой неравной схватке. В свою очередь отошли и татары, испугавшись приближения великокняжеских полков. «Воеводы же за ними ходили, до них не дошли и возвратились»[173].
«Легкие воеводы» за Окой, таким образом, нападали на крымские отряды, разошедшиеся в стороны от основного войска Ислам-Гирея и Сафа-Гирея, мешали им грабить и захватывать пленных, а сами «промышляли» «языков». Кстати, именно так формулировалась их задача в Разрядной книге: «А за реку из Коломны посланы на тех людей, которые в разгонах, легкие воеводы князь Иван Федорович Овчина-Телепнев, князь Дмитрий Федорович Щереда-Палецкий, да князь Дмитрий Юрьевич Друцкий и иные легкие воеводы»[174].
Крымский поход 1533 г., несмотря на то, что прорыв крымцев через Оку удалось предотвратить, имел тяжелые последствия для Русского государства. Рязанская земля была опустошена, татары увели огромное количество пленных. Н. М. Карамзин отмечал, со ссылкой на «Крымские дела», что «многолюдные села рязанские снова опустели, и хан Саип-Гирей хвалился, что Россия лишилась тогда не менее ста тысяч людей»[175]. Крымский хан писал впоследствии в Москву, что у его знатных людей, вернувшихся из этого похода, было по 15–20 пленников, «а у иных, всей нашей рати, на всякую голову по пять, но шесть голов твоего полона в руках». Сам хан получил только в виде «тамги» с продажи пленников 100 тысяч золотых[176].
Разорением Рязанской земли в 1533 г. дело не кончилось. Казанские феодалы организовали набег на волжские земли. Зимой «приходили многие казанские люди к Нижнему Новгороду и новгородские места многие пустыми учинили, полону без числа много поймали, жен и детей боярских, да и черных людей с женами и с детьми многих поймали»[177]. Русскому государству пришлось серьезно заниматься выкупом пленных. Но это было уже делом нового правительства: в ночь с 3 на 4 декабря 1533 г. Василий III Иванович умер. На престол вступил трехлетний Иван IV. Власть фактически оказалась в руках его матери Елены Глинской и ее фаворита князя Ивана Федоровича Телепнева-Оболенского. Впрочем, все правительственные распоряжения по обычаю выпускались от имени малолетнего великого князя.
Одним из первых мероприятий нового правительства явился сбор денег для выкупа пленных. Немалые суммы должны были внести для этой цели бояре, города и даже церковь. В составе Софийской II летописи сохранилась великокняжеская грамота архиепископу Великого Новгорода и Пскова Макарию, датированная осенью 1534 г.: «Государь великий князь Иван Васильевич юный всея Руси и мать его княгиня Елена прислали к своему богомольцу архиепископу Великого Новгорода и Пскова владыке Макарию в Великий Новгород своего сына боярского из Москвы с грамотами, а пишет в них: что приходили в прежние годы татары на государеву украину и взяли в плен детей боярских, и мужей, и жен, и девиц, и потом возвратили плен вспять, а за то просили у государя серебра. И князь великий велел своим боярам серебро дать, а хрестьянские души у иноплеменников откупить; и государь великий князь и мать его княгиня Елена повелели владыке Макарию в той мзде самому быть, а в своей архиепископии в Великом Новгороде и Пскове и во окрестных городах своей архиепископии со всех монастырей, сколько их есть, где чернецы и черницы, собрать семьсот рублей московских... И владыка Макарий, слышав сие, вскоре послал к государю великому князю Ивану Васильевичу на Москву своего князя Михаила Федоровича Оболенского да дьяка своего Ивана Петрова сына Одинца, а с ними серебра семьсот рублей московских, месяца ноября в 22 день»[178]. По тем временам это была очень крупная сумма. Можно себе представить, каких огромных усилий стоило государству собрать серебро для выкупа многочисленных пленных!
Видимо, правительство Елены Глинской заботилось не только о «христианских душах». Таким путем оно надеялось как-то урегулировать отношения с Крымским ханством, что было особенно важно в условиях надвигавшейся войны с Польшей и Литвой. Уже в январе 1534 г. «послал князь великий в Крым к Саип-Гирею и к Исламу Ивана Челядищева возвестить отца своего преставление, а себя на государстве объявить. А в Казань послал к Яналею царю с теми же речами Василия Беречинского». Посольство в Казань оказалось удачным. Уже в апреле в Москву приехали казанские послы и «грамоту написали, как с отцом его было с великим князем Василием». Совсем иначе обстояли дела в Крыму. Посол Иван Челядищев докладывал в Москву, что «царь крымский не захотел дружбы и братства с великим князем», но «захотел королю дружить, а на великого князя быть с пим заодно». Русским дипломатам помогла очередная усобица в Крыму. Ислам-Гирей «Саип-Гирея (Сагиб-Гирея. — В. К.) с царства согнал, а сам на Крыму царем учинился»[179]. Новый хан, видимо, чувствуя себя не очень уверенно на престоле, «в братстве с великим князем учинился». Но в Москве не очень верили в симпатии Крыма — тем более, что той же весной крымцы совершили набег на «украину». «Месяца мая в 8 день, приходили татары, азовцы и крымцы, многие люди, на Рязанские места на Проню. И воеводы, от великого князя посланные на Рязань, князь Семен Федорович Хрипунов, слышав татар, пошли на них не со многими людьми. Догнав татар на Проне, многих побили, а пятьдесят татаринов, живых поймав, к великому князю на Москву прислали»[180]. На границе были сосредоточены значительные русские силы. По июльской росписи 1534 г., воеводы стояли в Коломне, Серпухове, Рязани, Туле, Боровске, на Угре, в Мещере, Стародубе, Новгороде-Северском, Путивле[181].
Положение значительно осложнилось начавшейся войной с Литвой и Польшей. Русское посольство более полугода вело в Литве переговоры об урегулировании отношений, но успеха не добилось. В июле 1534 г. польско-литовские войска открыли военные действия. Активизировалась оппозиция московской боярской аристократии, недовольной деятельностью княгини-регентши Елены Глинской. Начались измены бояр. В августе «с службы в Серпухове побежали князь Семен Федорович Бельский да окольничий Иван Васильевич Лятцкий»[182]. Особенно опасной была измена Семена Бельского, который неоднократно назначался «большим воеводой» на «украине», хорошо знал и систему обороны границы, и броды через Оку, и укрепления порубежных городов. Впоследствии Семен Бельский не раз «наводил» литовские и крымские войска на «украину».
Русскому государству предстояла тяжелая война на два фронта — с Крымским ханством и Польско-Литовским государством, причем основная тяжесть борьбы ложилась именно на «крымскую украину». Литовские лазутчики недаром доносили полоцкому воеводе, что русские воеводы не располагают значительными силами на западной границе. «Войтех, лях из Познани», сообщал в сентябре 1534 г., т. е. уже после начала военных действий на русско-литовской границе: «А здесь, от Литовского рубежа, нигде людей не поведает, только в Дорогобуже семьсот детей боярских лежит. А на Вязьме не ведает, сколько есть людей, но поведал, что слышал, что тоже не великие люди, потому что сам в Вязьме не был»; вообще же «люди все стоят от татар на берегу»!
Этот литовский лазутчик «шел из Москвы на Коломну, а на Каширу, а на Серпухов, а на Тарусу, а на Калугу, на Воротынск, на Серенек, на Мещовск, на Мосальск, на Дорогобуж, мимо Смоленска», т. е. обошел фактически всю оборонительную линию Русского государства на юге, и его сообщения особенно интересны как впечатления очевидца. Московские воеводы стояли с полками в Коломне, Кашире, Серпухове. Главные силы русского войска разместились в Боровске, откуда их можно было перебросить и к крымскому, и к литовскому рубежу. «А в Боровске стоит князь Андрей, брат князя великого московского умершего, а при нем сорок тысяч людей». Очень любопытные данные приводит лазутчик об артиллерии на окском оборонительном рубеже. Оказывается, в летнее, самое опасное время «на берег» привозили из столицы «великие пушки». Теперь же «которые пушки великие были посланы на берег, тех больших восемь пушек к Москве отвезено». Однако «малые сороковые пушки при тех людях на берегу оставлены». В Москве явно ожидали крымского вторжения: «Все князья и бояре и купцы богатые московские все имущество свое свозили в замок, потому что боятся татар»