Хреновая вероятность.
Я отчаянно пыталась найти другой выход. Какой угодно. Но ни к чему не пришла. Или пан, или пропал.
Если я на это решусь, то нужно все проделать быстро. Отрокары собираются уехать завтра вечером, и к этому времени все должно быть готово. Все мои гости также будут активно сопротивляться. Все услуги, которые мне задолжали, окажутся недостаточными. Я должна восстановить свое влияние и авторитет хранительницы, иначе они ни за что не согласятся на процедуру. Сейчас я была хранительницей, которую отравили в ее собственной гостинице, словно бармен, которому надрали зад в его же баре. Мне нужно разобраться со своим отравлением, быстренько оглушить их фактом и дожать остальных, прежде чем они реально смогут задуматься о последствиях.
Вычислить отравителя было не проблемой. Я могла собрать Торговцев вместе, выключить свет и виновник засиял бы, как новогодняя елочка. Но это не произвело бы должного впечатления. Мне нужно было выяснить, кто и зачем это сделал, чтобы это разоблачение стало лишь вишенкой на торте.
Двадцать одно столетие назад, Луций Кассий, цензор и консул Римской империи, спросил: «Cui bono?» Кому выгодно? Преступления совершают, потому что они дают какую-либо выгоду, будь то деньги, слава или моральное удовлетворение. Мне нужно выяснить, кому моя смерть была на руку.
Я нашла ручку, листок бумаги и стала записывать свои мысли.
Гости, желающие перемирия, ничего не выигрывали. С моей смертью закончились бы и мирные переговоры. Поэтому к ним относился и Арбитр, ведь его конечной целью так же был мир.
Гости, жаждущие войны, тоже ничего не получали. Переговоры и без того висели на волоске, а моя смерть не только бы забила последний гвоздь в гроб перемирия, но еще несла немалый риск. Ее бы непременно расследовали, а виновная стороны была бы изгнана с Земли. Зачем рисковать, когда саммит и так пошел псу под хвост?
У Святой Анократии не было причин желать мне смерти. Во-первых, Арланд и леди Исур мне симпатизировали. Я послужила орудием для взбучки Робарту сразу же после прибытия, но теперь у него были куда большие проблемы. Также я не была непосредственно вовлечена в заварушку, завязавшуюся в бальном зале.
Отрокары у меня в долгу, но это не то бремя, чтобы рисковать и убивать меня, тем более так очевидно, угостив меня чаем. Не говоря уже о том, что совместное чаепитие было священной традицией. Отравление чая — это плевок на один из краеугольных камней их общественного устройства.
Торговцы тоже у меня в долгу и, что более важно, они хотели, чтобы Шон заложил свою жизнь. Но Нуан Сее никак не мог знать, что Шон предложит обменять свою жизнь на мою. Мы не общались последние шесть месяцев, за исключением того раза в магазине Уилмоса. Шон никогда не связывался со мной, не посылал писем, и никогда не высказывал никаких чувств ко мне. Единственный способ, которым Нуан Сее мог знать о возможном мотиве Шона пожертвовать собой, — это если только Шон сам ему сказал, что заботится обо мне. Я не так давно знакома с Шоном, но те несколько дней, которые мы провели вместе, прошли в таком стрессе, что я хорошо его узнала. Шон не будет делиться своими чувствами. Если он действительно любит меня, он держал бы это в секрете.
Я остановилась и зажмурилась. Шон Эванс обменял свою жизнь на мою. Вероятно, это значило, что он меня любит. Ладно, с этим я разберусь позже. Не сейчас. Сейчас я должна была его спасти.
Я посмотрела на свой листок. Если только Шон не рассказал о любви ко мне в доверительной беседе с Нуан Сее — а Шон был вовсе не таким человеком — Торговец ничего не выигрывал от моей смерти. Даже если бы Шон как-то выдал свои чувства, все еще не было никакой гарантии, что, если я окажусь в опасности, Торговцы заполучат его на пожизненную службу. Если бы я умерла, и причастность Торговцев обнаружилась, клану Нуан было бы запрещено посещать Землю, а это была слишком высокая цена. Мое убийство просто не имело финансового смысла.
Я уставилась на листок. От моей смерти никому не было никакой выгоды. Я была хранительницей, нейтральной стороной. Не каким-то там злым гением или бывшей тираншей, за чью голову давали астрономическую награду…
О.
Что ж. Это все объясняет.
Я вошла в кухню, облаченная в свою мантию. Чудовище выскочила из-под стола, запрыгав вокруг моих ног. Должно быть, она оставила Шона, раз тот был в своей комнате один. Орро неподвижно сгорбился в кресле. Но тут он увидел меня, и мир передо мной внезапно стал темным и мохнатым, а могучие конечности выжали из моих легких весь воздух.
— Отпусти ее, дорогуша, — воскликнула Калдения. — Ты же так ее раздавишь.
Орро отпустил меня, и я судорожно вдохнула воздух. Острошипские объятия были не для людей с хрупкими костями.
— Приятно видеть тебя на ногах, — сказала Калдения.
Орро удалился на свой стул и отвернулся, внезапно засмущавшись.
— Вы сохранили чайник? — спросила я.
Ее Милость вскинула брови.
— Ты принимаешь меня за любителя?
Она шагнула к острову, где стояла подставка для торта, накрытая металлическим колпаком, и подняла крышку. Все еще наполненный рубиновым чаем чайник стоял на подставке.
— К сожалению, мы до сих пор не можем определить яд, — сказала Калдения. — Орро предложил попробовать чай, но, конечно, Арбитр отказался подвергнуть его опасности. Но Ханум дала нам другой чайник и я могу сказать, что между двумя жидкостями есть определенные химические различия.
— Выходит, весь чайник был отравлен? — Как я и думала.
— Похоже на то. Это было либо очень расчетливо, либо чрезвычайно небрежно.
Или из-за неопытности или отчаяния.
— Спасибо.
— Всегда к твоим услугам, дорогая.
Я пришла к покоям Джорджа и постучала в дверь. Он открыл. Позади него Софи сидела на диване рядом с Гастоном. Джек подпирал стену в своей излюбленной позе, выставив ногу вперед.
— Я знаю, — сказала я Джорджу.
В его глазах блеснуло понимание.
— Это единственный выход, — ответил он.
— Вы отвратительны.
— Мне придется с этим жить, — сказал он.
— Да, придется. Мы вернемся к этому позже. Мне нужно знать, когда Торговцам сообщили, что мирный саммит будет здесь, в Гертруде Хант.
— В 2032 Стандарт, — ответил он.
Стандартный галактический год состоял из пятиста «дней», по двадцать пять «часов» каждый. Дни делились на четыре «сезона», каждый продолжительностью в сто двадцать пять дней. Первая из четырех цифр обозначала сезон, остальные три обозначали день. Сегодня был 2049 Стандарт.
— Вы не дали много времени для раздумий.
— Нет, — сказал Джордж.
— Хорошо. Я вернусь через пару часов. Приглядите тут за всем, пока меня нет.
— Куда вы направляетесь? — окликнул Гастон.
— Повидаться с торговцем оружием, — ответила я и закрыла дверь.
Магазин Уилмоса был островком спокойствия в суматохе Баха-чар. Стоило мне ступить в его прохладу, как мягкая, журчащая мелодия ныне мертвой планеты окутала меня будто ароматный дымок от курильницы. Горвар, огромный волкоподобный монстр Уилмоса, лежал на полу, растянувшись на шкуре с длинной золотистой шерстью, несомненно, когда-то принадлежавшей некой свирепой твари. Горвар покосился на меня своими оранжевыми глазами, но решил, что ради меня не стоит шевелиться. Я не представляла собой угрозу.
Уилмос появился из дальней комнаты, вытирая руки тряпкой.
— Вы отправили его на Нексус.
— Я ожидал этого разговора. — Уилмос указал на диван в форме подковы. — Давайте присядем.
Я села.
— Вы назвали его работой всей вашей жизни. А затем отправили его умирать на Нексус.
Уилмос издал сдавленный рык. В его радужках блеснул желтый огонек.
— Я не отправлял Шона. Я пытался отговорить его от этого.
— Значит, плохо пытались.
— Это ничего бы не изменило. Работа была просто невыполнимой. Такой, что убивала всякое создание, решившее взяться за нее. Он должен был ее заполучить.
— Зачем?
Уилмос вздохнул.
— Это сложно.
— Попытайтесь объяснить.
Старый воин наклонился вперед, его глаза потемнели.
— Солдатами не рождаются. Ими становятся. В нужных условиях из большинства людей могут получиться солдаты. Они повинуются командам, соблюдают субординацию, и когда случай призывает к этому, будут совершать подвиги во благо остальных. Но в душе этих солдат живет надежда, что войны не будет. Дай им шанс, они предпочтут избежать боя, а если вынуждены сражаться, то будут делать это так, чтобы в конце вернуться домой. Шон не просто солдат. Он воин. Война для него также естественна, как дыхание. Она привлекает его, как пламя притягивает ночных насекомых.
А затем они умирают, опаленные пламенем.
— Но почему эта война? Почему не любая другая, с конечным сроком?
— Потому что он хотел самую тяжелую работу, какая только у меня была, и когда я предложил ее, у нее был конечный срок. Шестимесячный контракт. Он уже давным-давно должен был вернуться домой.
Уилмос провел руками по лицу.
— Что касается того, зачем он это сделал, то тут несколько факторов. Один из них — его родители. Шон хотел знать, смог бы он встать плечом к плечу с этими двумя людьми, которые стольким пожертвовали, чтобы привести его в этот мир. В некотором роде, если бы он доказал себе и им, что мог бы выстоять в самой жестокой войне, это значило бы, что все пережитое ими, чтобы дать ему жизнь, имело смысл. Он хотел, чтобы они им гордились. Его чувство собственной значимости было другим фактором. Он хотел посмотреть своему отражению в глаза и доказать, что все его навыки и сила что-то значили. Вы хотите быть самой лучшей хранительницей. Он хочет быть самым лучшим солдатом.
Уилмос пожал мощными плечами.
— Я также был одним из факторов, поспособствовавших этому. Я сказал ему, что он был вершиной моей работы. Это чертовски большие ожидания, возложенные на человека и, если бы я не был стар и глуп, я осознал бы это. Он хотел показать мне, на что способен. Шон ненавидит разочаровывать. Еще одним фактором были вы.