ошло минут тридцать, и Пантелей вышел из кабинета задумчивый и строгий. Он тихо сказал мне:
— Еду в ЦК Белоруссии. — И ушел, не задерживаясь.
Пришла моя очередь.
— Как здоровье, как работается в аппарате ЦК, не трудно ли? — спросил Андрей Андреевич, улыбаясь.
Он умел располагать к себе собеседников быстро и непринужденно. На сей раз его улыбчивость расположила меня к шутейному ответу:
— С работой свыкся, даже тяжелые грузы привыкаю таскать.
— Как, где, когда? — заинтересовался Андрей Андреевич. — Кафтановым решил стать?
И мне стало ясно, что он знает, как мы перетаскивали огромный несгораемый шкаф с четвертого этажа на второй. Был поздний вечер, и грузчиков не оказалось. Взялись четверо за это дело. Кантовать смогли, а вот спустить с четвертого этажа на второй не рискнули. Подошел Сергей Кафтанов (позже он стал министром высшего и среднего специального образования СССР), человек богатырского телосложения.
— Посторонись, мыши, — сказал он и подставил свою спину. — Взваливайте и немного придерживайте.
Вчетвером мы взвалили шкаф на спину пригнувшегося Кафтанова. И он зашагал вниз по лестнице. Я было забежал сбоку, чтобы поддерживать шкаф.
— У-хо-ди! — выдохнул он, — а то раздавлю, как муху!..
Я отскочил, кажется, от одного этого выдоха.
Потом, когда шкаф поставили на место, Кафтанов посмотрел на меня сверху вниз и пробасил:
— Раз в ЦК работаешь, привыкать надобно и к тяжелым грузам.
— Этот богатырь и шутить умеет, — выслушав меня, заключил Андрей Андреевич.
— Такую силу надо иметь от рождения, — оправдывался я.
— Правильно, от матери. Ну, а теперь перейдем к делу. Скажите, вы какую имеете военную подготовку?
— В механическом институте мне присвоено звание борт-механика. Изучал факультативно авиамеханику. Немного летал на бомбардировщике ТБ-3.
— Вот что я вам скажу, — прервал меня Андрей Андреевич, — скоро будут проводиться областные партийные конференции. Мы посоветовались с товарищем Сталиным и предполагаем командировать вас по путевке ЦК для работы в Сталинградскую областную и городскую партийные организации. Будем рекомендовать вас на пост первого секретаря обкома.
— Опыта партийной работы у меня маловато.
— Опыта наберетесь. Недавно окончили вуз, аспирант, сельское хозяйство знакомо, рыбная промышленность тоже знакома. С промышленностью можно ознакомиться. Так что ваша кандидатура на Сталинградский обком вполне подходящая.
В это время в кабинет вошел курьер Политбюро и вручил какой-то пакет. Вскрыв его, Андрей Андреевич сказал:
— Вот и решение Политбюро.
От этих слов я совершенно оторопел, не зная, что сказать.
— Да, вот что, — продолжал Андрей Андреевич, — посмотрите на себя как будущий секретарь обкома партии. В старом студенческом костюме не годится.
И он, вызвав к телефону управляющего делами ЦК, сказал:
— К вам зайдет товарищ Чуянов. Надо одеть и обуть его, как будущего секретаря обкома, за счет ЦК. Денег у него нет.
И снова ко мне:
— Выезжать надо сегодня же, не заходя домой... Позвоните супруге, пусть придет на вокзал, старый костюм ей сдадите. Постарайтесь быстрее со всем разобраться и войти в курс дела до конференции. Вторым секретарем работает Андрианов. Послан туда недавно. Горячий. Допускает поспешность.
Так я, за считанные часы, сдал дела в отделе ЦК, переоблачился и, не заходя домой, выехал на вокзал. Там меня ждала жена с нашим шестилетним сыном Владимиром.
— Почему так спешно, даже домой не заглянул? Что-то случилось?
— Ничего не случилось, — ответил я жене. — Просто так надо.
Вот и Сталинград. Поезд огибает Мамаев курган. Показался первенец наших пятилеток — Сталинградский тракторный, за ним — заводы «Баррикады», «Красный Октябрь», металлобазы Вторчермета, нефтебаза...
— Металлоград, — говорит мне сосед по вагону.
В серебристой утренней дымке, освещенный ярким утренним солнцем, на фоне широкой Волги и Заволжского леса, Металлоград стоит, как гигант.
Вышел я одиноким на перрон вокзала и, несмотря на утреннее время, почувствовал необыкновенную жару. Ко мне подошел брюнет лет двадцати трех и спросил:
— Вы будете товарищ Чуянов Алексей Семенович?
— Да, я.
— Я буду ваш помощник, Павел Александрович Ширяев.
У вокзала стояла машина «бьюик». В ней мне представился пожилой шофер Иван Петрович Сиволап.
— Куда ехать? — спросил он.
— В «Горную Поляну», — ответил Ширяев.
— Там обком партии? — спросил я.
— Нет, это дача обкома. Приказано доставить вас туда. Отдохнете, а завтра созвонимся с обкомом, и будет видно, что делать дальше.
На даче я нашел справочник «Весь Царицын» (дореволюционное издание). И решил использовать свободное время для его изучения. В этой книжице перечислялись имена содержателей крупных и мелких пароходств на Волге и Дону, лесопромышленников и заводчиков, торговцев железом, мелкой утварью и надгробными венками, оптовиков кавказского коньяка и сарептских пряников, горчицы, горчичников и малинового напитка. Лесоторговцы Татаркин и Мыльцин, торговый дом Титкина, рыботорговцы Винницкий и Горбунов, компания «Зингер», оптовики-лесопромышленники братья Левашовы... Небезынтересно отметить, что в перечне исторических событий, наряду с датами императорского дома, Государственной думы и правительствующего Сената, город не мог пройти мимо и таких событий, как 50-летие со дня смерти Т. Г. Шевченко, 30-летие со дня смерти Н. Г. Рубинштейна, 120-летие со дня рождения С. Т. Аксакова, 200-летие со дня рождения М. В. Ломоносова, 75-летие со дня первой постановки «Ревизора»...
Больше всего меня привлекла летопись Царицына. Кое-что выписываю в блокнот.
...Приехал второй секретарь обкома партии Василий Михайлович Андрианов. Вышли с ним подышать вечерней прохладой. С высоты «Горной Поляны» открывался чудесный вид на Сталинград, на Мамаев курган, Купоросное, лесозаводы, химзавод и Сталгрэс, на одноэтажную Бекетовку, собранную из домиков, снятых с плотокараванов, на Сарепту и Красноармейск с его судоверфью. И все это на фоне матушки-Волги.
— На очереди дня, — говорил Василий Михайлович, — выборы в Верховный Совет РСФСР. Сегодня принято решение выставить вас кандидатом в депутаты. В ближайшие два-три дня предстоит встретиться с избирателями чулочной фабрики имени Крупской и швейной фабрики имени 8-го Марта.
Мы помолчали, думая, очевидно, об одном.
— Да, еще одно дело, — как бы спохватился Андрианов. — Много исключенных из партии, атакуют горком и обком заявлениями, требуют восстановления.
— Много? — переспросил я.
— Очень.
Это насторожило меня, но я сказал спокойно.
— Хороший признак, что коммунисты добиваются восстановления в партии. Я думаю, что до областной конференции надо рассмотреть все дела. Главное — не допустить оговора коммунистов.
— Конечно, — согласился Андрианов, — но нам будет трудно.
Что я мог возразить ему? Конечно, трудно.
Первый раз вхожу в кабинет первого секретаря обкома. Сажусь за большой стол, сдвинутый с другим, более длинным, которые вместе образуют букву «Т». Василий Михайлович уже побеспокоился обеспечить меня грудой справочных и отчетных материалов. Мне, не работавшему ни секретарем партячейки, ни секретарем райкома партии, было как-то не по себе в этом огромном кабинете. Обширная площадь угнетает меня, превращает в маленького человека, затерявшегося среди телефонов, столов, кресел и шкафов... На столе стопки разных размеров бумаги, остро заточенные разноцветные карандаши, справочники небольшого формата, свежие газеты. На первом плане — «Сталинградская правда». И все это показалось мне каким-то загадочным предупреждением: «Смотри, да не заглядывайся на себя...»
Читаю материалы о составе городской и областной партийной организации. На 1 января 1938 года в областной организации — 31 470 членов и кандидатов в члены партии. Из них рабочих — 61,8 процента, крестьян — 29,2 и служащих — 9 процентов. Одну треть составляют коммунисты Сталинграда — 10 500. Но много ли это для крупного индустриального города с 450-тысячным населением? Думаю, что маловато, так как база роста партии здесь весьма значительная. Получается так, что на сорок жителей один коммунист. Соотношение для любой — большой или малой — работы не совсем благоприятное. Такое же положение в Астрахани и Камышине — самых крупных городах области, где много промышленных предприятий. А как с резервами роста рядов партии?
...Позвонил начальник управления НКВД Шаров. Просил принять его вместе с начальником следственного отдела Саком.
— Хочу представиться вам и одновременно решить неотложные дела.
Я согласился и назначил время встречи на 8 часов вечера.
Намек о «неотложных делах» насторожил меня. Еще свежи в памяти решения январского (1938 года) Пленума ЦК ВКП(б) «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков». Работая в ЦК, я знакомился с многочисленными документами, поступавшими из Сталинграда, Астрахани, из сельских райкомов, в которых говорилось о нарушениях норм социалистической законности, о забвении ленинского принципа коллективности руководства, о необоснованных массовых репрессиях против честных людей. Во многих местах репрессии против коммунистов, особенно против партийного актива, против видных беспартийных работников промышленности, транспорта и госаппарата проводились под ложным девизом борьбы с неразоружившимися врагами партии и народа. Этим воспользовались разного рода карьеристы, авантюристы и прочие негодяи, которые, пробравшись в руководящие органы партии и государства, стремились отличиться на репрессиях. И застраховать себя от возможных обвинений в потере бдительности. В ряде рабочих коллективов, в хозяйственных и государственных органах, в партийных организациях царила удушливая атмосфера, при которой клевета, опорочивание, нашептывание, подслушивание разговоров и доносы стали средством устранения с работы честных коммунистов и других работников. Их объявляли врагами народа. В этот период многие партийные, советские, комсомольские работники, представители творческой интеллигенции Сталинградской области были подвергнуты необоснованным репрессиям.